Опубликовано в журнале Знамя, номер 5, 2006
Чего только не увидишь в Вильне!
Ефим Курганов. Шпион Его величества. — Нева, 2005, № 12.
Пока живешь обыденной жизнью, как-то забываешь, что живешь ты ею не где-нибудь в 40-х или 70-х, а в самом что ни на есть “начале века” — неважно, какого, потому что начало почти что любого века было в России эпохой культурно-исторических сдвигов. Хоть XVII век возьми — Смута и прочая суета, хоть XVIII — Петр Великий с его реформами, хоть XIX — наполеоновские войны и благодушный Александр Павлович, замиривший Европу, но собственных подданных оставивший при несбывшихся надеждах; хоть ХХ — тут и вовсе безумная концентрация судьбоносных событий. Словом, что-то такое есть мистическое в этом самом “начале века”, притом каждое новое “начало” любит почему-то оглядываться на некий ряд предыдущих “начал”. Как бы в зеркало времени смотрится: хорошо ли выгляжу на эффектном историческом фоне, не скучно ли протекаю?
Пока, если про наше “начало” говорить, — скучновато.
Значит, культурно-историческую энергию не грех позаимствовать у предыдущих “начал”: включишь “ящик” и вдруг поимеешь сериал “Адъютанты любви” — эпоха Александра I и Наполеона, страсти, интриги, дворцовые заговоры, придворные и крепостные актрисы, кавалергарды и тамплиеры, вредный поляк Адам Чарторыйский, который непонятно кого больше любит — русскую императрицу или свою несчастную родину. Все всем изменяют, все за всеми следят, масоны, как им и положено, мечтают о мировом господстве и подсылают агентов. Зачем убили безвредного любителя охоты герцога Энгиенского? Почему русские шпионы не помешали совершиться злодейству, которое вздыбило всю Европу? Да в очередной постели залежались, не успели. Куда там мексиканским сериалам — тут про историю, которая, понятное дело, творится в спальнях, а не на полях сражений. Ну, не поделили Бонапарт с Александром Оленьку Монго-Столыпину (“гений чистой красоты”, так сказать), стало быть, не миновать большой войны двух империй. Фильмец дешевый, бюджет у него маленький (это сколько же уже месяцев, а по сценарию лет девушки, даже царственных кровей, в одних и тех же платьях под камерами потеют?), однако тенденция знаменательная — хочет наш потребитель иметь понятную ему историю своей великой родины и получает ее: кто с кем спал, кто от кого родил и зачем нужен нам был, к примеру, мир с Персией. А уж бедного и благородного Александра Павловича как не пожалеть — друзья изменяют, жена (нелюбимая, впрочем) беременеет от ничтожного поручика-кавалергарда, а сам он никак не поймет, кто же он на самом деле — герой-любовник на подмостках наивного романтического театра или русский император. Словом, культура исторического комикса в нынешней России приживается, хорошо бы во благовремении посмотреть что-нибудь обезжиренное про Ивана Грозного (не надо нам вашего оголтелого Эйзенштейна, нам бы девушку попроще).
Меж тем и другие по поводу Александра Павловича сведения есть. Вот, к примеру, издательство “Молодая гвардия” в знаменитой своей серии ЖЗЛ выпустило недавно книжку Александра Архангельского про странного этого императора (вариант вагриусовского издания 2000 года), и Александр Павлович — вполне себе серьезный человек, оказывается, был. Этакий мятущийся русский интеллигент, вечно стоявший перед проблемой выбора: сдать, к примеру, Сперанского, олицетворявшего реформы, или нет. Сдал: “Но не высшей государственной необходимостью, не личным высокомонаршим гневом, тем более не расстановкой сил при Дворе объясняет Александр Павлович россиянам будущих времен совершенное им человеческое жертвоприношение. А трагической обязанностью современного Государя прислушиваться к голосу нации, уважать ее обезличенную волю. Не Я КАЗНИЛ, но: У МЕНЯ ОТНЯЛИ”. Не хочет нация Сперанского — уберем, хотя и со слезами на глазах. В общем, “русский царь переломной эпохи, наследник всех династийных нестроений и смысловых утрат”. Красиво, хочется “войти в положение” несчастного Александра.
Но тут еще один занятный текст, с той эпохой связанный, появился в декабрьском номере “Невы” — Ефим Курганов написал роман “Шпион Его величества”. Как бы нашел он тайные записки Якова де Санглена, начальника воинской полиции в 1812 году. Эпиграфы у нас обычно пробегают взглядом, но тут же все сказано сразу, и зачем было пользоваться маской “романа”?
“Это — книга-реконструкция. Я попробовал, в меру своих возможностей, представить, каким мог бы быть профессиональный дневник шефа русской разведки в 1812 году. Содержание этого гипотетического дневника восстановлено строго по источникам”.
Да, был такой Яков де Санглен, он, между прочим, и в операции по устранению Сперанского поучаствовал; но почему Ефим Курганов взялся сочинять дневник именно де Санглена, а не, к примеру, мудрейшего финансиста той эпохи Канкрина? А бог его знает. Де Санглен — полицейский, создатель военной разведки, чего-то вроде нынешнего ГРУ, стало быть, детективная интрига тексту обеспечена, а нынешнего читателя уже крепко приучили воспринимать историю только под детективным кетчупом. После Акунина и Юзефовича даже как-то странно было бы затевать нечто историческое без шпионов и сыщиков — не поймут и не оценят.
Ну что ж — 1812 год, апрель-май, совсем недолго до вторжения великой армии Наполеона в российские пределы, приграничные области (де Санглен и чуть ли не весь двор, включая самого императора, пребывают в Вильне) кишат французскими шпионами, местные поляки и литовцы ждут не дождутся прихода освободителя с Запада, и всю эту кашу де Санглен (сам француз-эмигрант) обязан по долгу службы расхлебывать. А ему, как и положено, мешают всякие дураки типа бывшего его благодетеля, министра полиции Балашова, да и Барклай-де-Толли, военный министр, прямой начальник де Санглена, выглядит в тексте недалеким тугодумом. Один Александр Павлович понимает, каким важным делом занимается де Санглен, принимает его и его донесения в любое время дня и ночи, азартно втягивается во все игры, которые предлагают ему ситуация и де Санглен. Последний полагает, что в самом Александре погибает гениальный шпион.
Но Александр все-таки император, в разведку его с собой не возьмешь, и де Санглену приходится найти другого гениального шпиона — еврейского юношу по фамилии Закс, сына виленского аптекаря, — он умен и разворотлив, инициативен, он знает девять языков, он легко устраивается помощником ко всем сомнительным персонам, которыми интересуется де Санглен. А главное — Бонапарта не любит, вернее, идеологически не приемлет, как и весь “жидовский кагал”.
Если и есть в “реконструированном” дневнике де Санглена лейтмотив, так это — “жидовский кагал”. Чуть ли не на каждой странице читаешь что-нибудь такое: “Постепенно осматриваюсь, приглядываюсь, знакомлюсь (ходил даже в жидовский квартал — чрезвычайно любопытно; вообще, жидовская Вильна — это как бы целый город в городе)…”.
“Виленский полицмейстер Вейс настоятельно советует мне как можно скорее наладить связь с жидовским кагалом.
Он рассказывает, что банкирские дома, принадлежащие жидам, имеют свою отлично налаженную сеть агентов и курьеров. Этот механизм, как утверждает полицмейстер, работает совершенно бесперебойно, в отличие от нашего гражданского управления.
Помимо прочего, говорит полицмейстер Вейс, жиды за последние столетия столько тут натерпелись от поляков, что в отместку им, без всякого сомнения, готовы помогать нам, рассчитывая, видимо, встретить в российском императоре более справедливости”.
“Если что для нас и хорошо в Гродне, так это жиды, коим в здешнем крае принадлежит почти исключительно вся торговля (есть у них в Гродне и своя типография, довольно значительная; вообще, выходит множество книг).
В Гродненской губернии никто не встречал русских как своих избавителей. Лишь жиды каждого местечка, лежащего по дороге, где проходили войска, выносили разноцветные хоругви с изображением нашего государя”.
“Учащиеся жидовских школ, кои называются ешиботы, почитай каждодневно доставляют мне сведения о всех обретающихся здесь французах и об подозрительных собраниях, устраиваемых шляхтой”.
Это можно километрами цитировать — кургановский де Санглен просто-таки влюблен в виленских, гродненских и ковенских “жидов” — они единственная опора империи в этих ненадежных краях, где шляхта с нетерпением ждет Бонапарта.
Ловкий еврейский мальчонка, сын аптекаря, лучший шпион де Санглена, не за деньги работает, а по убеждениям, и не карьеры хочет, а учебы: “Сын аптекаря несколько раз кряду повторил, что хочет идти учиться к какому-то ребе Шнеуру-Залману из местечка Ляды в Могилевской губернии, величайшему мудрецу и знатоку тайн Каббалы; он еще называл его “Альтер ребе” (старый ребе), и вообще когда говорил о нем, то глазенки этого неуемного мальчишки загорались каким-то особым огнем”.
Полезный человек этот старый ребе: “Майор Лешковский из Гродно прислал записку, к коей приложил один довольно необычный документ. Это обращение ребе Шнеура-Залмана из Ляд, призывающее жидов не только не подчиняться Бонапарту, но и всячески вредить ему, всячески способствовать его грядущему поражению.
Выписываю несколько наиболее характерных выдержек из сего потрясающего обращения: “Монарху российскому и нашему Господь да поможет побороть врагов Его и наших, поелику он справедлив и война начата не Россиею, но Наполеоном; доказательством же того есть наглый его сюда с войском приход… Мужайтесь, крепитесь и усердствуйте всеми силами услуживать российским военным командирам, которые о усердных подвигах ваших не оставят, к возрадованию меня, извещать. Таковые услуги послужат к очищению грехов, содеваемых нами, яко человеками, против приказания Божия”.
Верю, что сие обращение должно иметь действие.
Припоминаю, что во время одного из прежних разговоров с Заксом-младшим тот с безмерным увлечением рассказывал мне, что ребе Шнеур-Залман в здешних краях обладает просто неслыханной властью над многими жидовскими сердчишками и головушками. Он привлек множество молодых людей в свой не только философический, но и житейский университет, прозвав его ХАБАД, что означает на их жидовском наречии мудрость — знание — понимание (ХОКМА — БИНА — ДАЛЕТ; так, кажется).
Вот ежели бы теперь всю эту силу обратить супротив Бонапарта! Или это несбыточное мечтание?! Дай-то Бог, чтобы обращение подействовало! Дай-то Бог!
Старый ребе призывает к сопротивлению, призывает помогать российским войскам, это чудесно!
Может, и для высшей воинской полиции отсюда будет какая подмога!”
Прошу прощения за длинную цитату, но ведь — прелесть какая! Через век, в начале Первой мировой войны, тех же приграничных евреев считали немецкими шпионами и в массовом порядке высылали из прифронтовой зоны. Что ж такое сделалось за сто лет, куда подевались мудрые де Санглены, уповающие, вопреки предрассудкам эпохи, на мощь “жидовского кагала”? “Жидовский кагал, пытающийся помочь России одолеть Бонапарта, — фантастичность подобного поворота событий все время продолжает меня занимать (государственный секретарь А.С. Шишков, в свите государя бывший тогда в Вильне, впоследствии рассказывал: “В поляках неприметно было никаких восторгов. Одни только жиды собирались с веселыми лицами к домам, где останавливался государь, и при выходах его кричали “Ура!”. — Позднейшее примечание Я.И. де Санглена)”.
В самом деле — как-то много “жидовского кагала” в придуманных Кургановым записках де Санглена. Этакий антисемитизм наоборот: евреи — лучшие шпионы на свете, но, когда они на государевой службе, это хорошо и правильно.
А вообще, как-то грустно — не хочется верить, что историю великой страны делали либо фаворитки, либо шпионы (неважно, какой национальности). Были же и какие-то другие движущие силы, сложное их противоборство, было непросто с экономикой (вот бы дневники Канкрина по этому поводу почитать). Но спрос сейчас на простоту, а она и впрямь хуже воровства.
Александр Агеев