Стихи
Опубликовано в журнале Знамя, номер 2, 2006
Об авторе | Александр Евгеньевич Вялых (Белых) родился в 1964 году в городе Артёме в шахтерской семье. До 14 лет жил на границе Кореи и Китая. После школы работал на заводе токарем, котельщиком; служил в СА. Поступил в ДВГУ на Восточный факультет, по специализации “японская филология”.
Переводчик, поэт, прозаик, сценарист. Жил и работал в Японии. Учился в Университете колонизации восточных земель Китая в Токио. Как переводчик публиковался в журнале “Иностранная литература”, альманахе “Рубеж”. Переводил романы Юкио Мисима: “Жажда любви”, “Шум прибоя”, “Запретные цвета” и классическую японскую поэзию. Автор поэтической книги “Деревянная лошадка” (2003). Стихи публиковались в альманахах “Серая лошадь”, “Тритон”, “Рубеж”, “Утренний кофе”, на интернет-сайтах России, Бельгии, Сербии, в антологии “Нестоличная литература”, переводились на японский, английский, французский, сербский, испанский языки. Автор романа “Сны Флобера” (альманах “Рубеж”, Владивосток, 2003). В настоящее время живет в Артёме.
Я к гармонии стихов —
И как дубов не окликаю,
Так не ищу созвучных слов.
Е. Боратынский
(быв. Зыбунские копи, основ. 1913 г.)
гипсовый Ленин партизанит в непролазной чащобе…
Белый Олень притаился за старой липой,
рядом Работница, ударница соцтруда, упала лицом в грязь,
юбка задралась…
“Помогите женщине!” — просится наружу вопль милосердный…
Солдаты понурые с фронта вернулись — вон искалечены как!
Фонтан Гауди высох, рыбки лепные сдохли…
Красавец атлет с полотенцем, в плавках,
мускулы его обтрепались, застарелые варикозные трещинки…
Нотабене: притащить в подарок Славгородскому на день его рождения!
Боксёр обломал руки в пятидесятилетней борьбе
с вечной Пустотой…
Футболист отбил свою ногу о мяч… Не плачь, мальчик!
А вот просто Ноги, в сапогах, куда-то идут…
О, ноги, ноги! Куда вы идёте, вечные странники?
Юный Пушкин, всё ещё хорош, щёки выбелены, как у гейши, любуется ногтями!
Всё это символы гипсовые, той эпохи — да-да!
Хорошо посидеть с книжкой “Гидроцентраль” в этом парке…
Птички, кукушки, подростки, идущие вместе и порознь…
“Здравствуй, племя младое, нездоровое…”
Литературный предприниматель Владимир Сорокин
нажил капитал на этой советской классике,
его ночном кошмаре…
Писал бы уж свою кулинарную книгу, магазины ломятся
от этой макулатуры…
Книгами его задницу стыдно подтирать, а читают тайком, как всё неприличное…
“Равнина спорит с горой…”
А чего им спорить, одним ведь воздухом дышат…
Борется постмодернизм с соцреализмом — пыхтит, тужится, и я между ними,
как между двумя монстрами…
Мелкая месть сына великого отца…
Верно, верно, культура — это тирания, это власть над народом,
гони её за шиворот…
Он покусился на власть! Наглец, покусился.
Нет на него Нерчинского тракта…
Ну, явился мальчик с молоточком, ну, тюкнул разок
по глиняным колоссам русской литературы, тюкнул по святыням,
развеял дым отечества…
Мама — учительница, папа — офицер, дочки — школьницы,
жена как жена, не хуже других…
Ещё смиренный Сирин предупреждал:
“Ужо, вот придёт, мальчик с молоточком…”
Ревизионист русской литературы В. Сорокин как марксист Каутский, бля…
Перечитываю советские романы, вдыхаю воздух соцреализма, прелой листвы,
только учусь говорить сердцем…
по сибирским болотам,
гнал ко всем чертям,
недосыпал, был измотан.
за двадцать баксов в ванной комнате,
пока сосед-японец дрых,
извлекая астматические вздохи.
душиста, за покосившейся оградой,
всех выше ростом в этом городе!
Я для девушки нарвал охапку…
через заросли черёмухи, не без цели,
к мальчику с молоком в бидоне,
что утром повстречал у церкви.
он шёл и прутиком сбивал цветы,
молоко плескало на ботинки,
и спросонья у него выпирало в чреслах.
спросил парнишку я игриво.
— На, пока парное, пей, не жалко!
Продаю глоток за пару гривен.
Позади меня — Хилок** и Мариинск,
Улан-Удэ, Иркутск и Благовещенск;
впереди: Казань, Москва и Минск…
Приснилось
Боязно просыпаться, жмурюсь изо всех сил…
Я спускался по лестнице к морю,
где льды расступались,
вдруг ветер внезапный
схватил меня, весом 72 килограмма
(наврал — 75 уже), и унёс,
как чёрный полиэтиленовый пакет,
над высоковольтными проводами,
над телевышкой, над Орлиным гнездом,
и никому не было до меня дела,
как шли, так и шли,
выходили из трамвая,
только чёрная дворняга на Семёновской
вертела головой во все стороны,
она даже не лаяла,
а молча смотрела на это диво и думала:
то ли ворона,
а может, так себе, поэт какой,
их часто уносит в пустыню Гоби…
В автобусе
Старая женщина в элегантной шляпе
ведёт за руку взрослого сына,
у него на лице все признаки диагноза “Д”.
Кондуктор требует оплатить билет.
Женщина вынимает удостоверение,
но злая билетёрша голосит:
“Это коммерческий автобус, льгот нет!”,
и выталкивает неплатёжеспособных граждан.
…Мужик с помятым лицом бормочет:
“Доживу я в этом году до пятого мая
или сдохнуть, что ли?”
Я встреваю в его privacy:
“А что будет пятого мая, батя?”
Мужик усмехнулся в лицо:
“Ну, разве ты не знаешь, парень,
что пятого мая полезет папоротник…”
Презентация культурных героев
(более или менее трезвая редакция)
Поэты слетались, как воробьи, в кафе “Монмартр”,
пили абсент (его привезли из Франции), читали стихи.
Пьяный мужчина целовал мне руки.
Так начинался во Владивостоке месяц март,
падала вода за воротник.
“Это птичка обронила помёт со стрехи” —
вдруг экспромт сотворил
сексуальный баловник
филолог Чичаев Кирилл
(он изменяет с музой).
Поэтичней было бы, конечно, ласточка,
ведь это птичка Мандельштама,
но, сами понимаете, не к сроку:
в это время ласточки ещё в пути,
летят, наверное, над Китаем.
Прогони вон болтливую сороку,
Кто-то собаку мутузил.
Самогон разливали из-под полы,
читали нерукотворные творенья.
Гости хлопали, просили на бис, потом сдвигали столы,
кто-то преклонил предо мной колено,
гладил руки (всё тот же мужчина);
рядом стоял латентный Сидоров —
он, наверное, завидовал;
предложили скинуться ему на бюст в Чувашии
в исполнении скульптора Барсегова,
снова пили абсент,
вспоминали Рембо+Верлена.
Официанты пугались
культурного сборища поэтов,
безденежного и одичавшего.
— От них никакого проку, —
ни заказов приличных, ни чаевых,
и когда же они уйдут отседова? —
Администратор Наташа, моя знакомая,
была взволнована и тоже сетовала.
Требовали шекспиро-маршаковских сонетов,
пережевывали поэтический жмых,
спрашивали: “Что такое морена?”
Кстати, у Кости Дмитриенко отобрали нож.
Он хотел его вонзить в мою руку —
видно, из ревности, говоря откровенно.
Ну, так что ж,
не ему целовали руки!
Против насилия
выступала пацифистка Елена Васильева,
никто никого уже не слушал,
всем невтерпёж,
сплёвывали постмодерна лузгу
в буржуазном кафе…
Всё смешалось в моём мозгу:
суицидальные провокации Зимы,
а зелёное платье Юли Шадриной
(она была подшофе)
переливалось, как халявный абсент.
Всё закончилось флиртом
и невинными шалостями.
Такой вот литературный беспрецедент
не ведающих Колымы.
2001
Ключи
Троллейбусы и трамваи стали платными
на улице советского адмирала Фокина
рыбаки разложили на ящиках улов
пятьдесят рублей за три хвоста
старушки торгуют адонисами и вербами
что нарвали в пригороде
скоро будут торговать ландышами
черемшой и папоротником
у кинотеатра “Уссури” цыган
рассказывает прохожим про их судьбу
правда очередь к нему за десять лет укоротилась
студенты покинули аудитории
гурьбой спускаются по Океанскому
и сливаются с потоком на Светланской
где вкалывают северные корейцы
с Ким Ир Сеном на синих спецовках
они мостят улицы и красят фасады
я купил пянсэ и кормлю собаку блудную
(похожую на сбежавшую от Эммы Бовари)
скоро двадцать четвёртое апреля
валютчики предлагают доллары йены
“Ай послюнявить бы евро где-нибудь в Андалузии”
уличный мастер нарезает ключи
новенькие они сияют на солнце
будто вспышки папарацци
я вынул свой ключ и выбросил в море
любовь умерла
любовь умерла прежде чем я это заметил
вот и стал я таким внимательным
к жизни города
его поветриям
Семейное положение
Моя мама сторожит хотя на пенсии
она сторожиха а что сторожит не припомню
видимо она сторожит бездомных собак
их там много человек шесть
и ещё там никто-не-знает-сколько-щенков
раз через два вечера она носит им
то что осталось от нашей еды
нет вспомнил она сторожит свет
в конторе электросвязь чтобы его не украл Чубайс
мой папа лесовик он ходит в лес
там грибы и ягоды и яблоки и другие плоды
которыми богата наша природа
например кишмиш и дикий абрикос
а потом мы всё это поедаем
как посоветовала по телевизору Хакамада
папа говорит что она гейша
он там ещё копает траншею
потому что в ней есть такой кабель
а самое нужное в кабеле это алюминиевая труба
вот её-то он и пилит-пилит-пилит
потом несёт в пункт приёма цветного металла
имени магната кости толстошеина
эти деньги нас выручают
двадцать рублей за один килограмм
а раньше он копал уголь и выносил на-гора в карманах
о себе писать мне нечего
сами догадываетесь чем я занимаюсь
я ведь альтернативно одарённая личность
папа когда в угаре говорит
что труд не облагораживает человека
а обгораживает его и что бог меня тоже наградил
мама ничего не говорит только вздыхает
и перевязывает старые носки на новые
а брат он шофёр и возит начальника бесплатно
говорит что бог наградил меня отменным аппетитом
и другими большими достоинствами
с которыми я не справляюсь
и надо их кому-то поручить чтоб справились
они все меня любят и жалеют
ведь у них я один такой
Щастливый билет
по направлению к прозе
по движению народа в электричке
совершающего перебежки через вагон
догадываюсь о направлении контролёра
я сижу и никуда не рыпаюсь
пялюсь в окно на голых купальщиков
сохраняю достоинство этакий господин
гоняю мысли туда-сюда в голове
и мысли все мои такие задумчивые
(о них нужно поговорить отдельно
например о соотношении символа и знака
в художественном произведении)
ведь билет-то у меня в кармане
и государство сегодня не в прогаре
моя копеечка пойдёт в бюджет
пусть оно хорошеет и процветает
а я откажу себе во французском батоне
(когда сыт то и мысли ленивые)
вот подойдёт суровый контролёр
и скажет предъявите будьте любезны
и я неторопливо пороюсь в карманах
и выну использованный билет
а контролёр скажет это негодный сударь
тогда я пороюсь в портмоне
и выну ещё один а контролёр скажет
вы бы мне ещё прошлогодний показали
тогда я пошарю в других карманах
и ничего не найду а контролёр закричит
вон из вагона в тамбур на выход
хотите через всю жизнь зайцем проскакать
и ёкэлэмэнэёпэрэсэтэ из русского алфавита
а соседка вступится и скажет
ну что ж вы ж так сердито
да он съел его надысь счастливый был
а вы пассажирка молчите не встревайте
ваш билет где ах ветера-ан
видала я таких ветеранов
уж все ветераны повымирали
а вы всё живёте самозванка
и тут я предъявлю билет который надо
и скажу с непоколебимым достоинством
не упавшим в грязь нахальным лицом
что ж вы так шумите не бережёте себя-то
вот он билетик счастливый нашёлся
ну делайте уж свою дырочку
товарищ контролёр
г. Артём
* «Яма» по-бурятски.
** Запустение (нем.).