Стихи
Опубликовано в журнале Знамя, номер 1, 2006
Об авторе | Фазиль Абдулович Искандер родился в 1929 году в Сухуми. Учился в Библиотечном и Литературном институтах, окончив последний. Работал в газетах в Брянске, Курске, в издательстве в Абхазии. Автор многих прозаических и стихотворных книг, лауреат многих российских и европейских премий. Живет в Москве.
В ожидании письма
В ожидании письма от друга
Спустился вниз к почтовому ящику.
…Мёртвая бабочка в пустом почтовом ящике.
А ведь бабочка могла выпорхнуть и улететь,
Если б я в ожидании письма от друга
Каждый день спускался к почтовому ящику.
Старик и ребёнок
Задумчиво или спросонок
Старик сидит в своём углу.
Пред ним с игрушками ребёнок
Играет рядом на полу.
То весело, а то сердито,
Издав воинствующий звук,
Игрушки как предметы быта
То громоздит, то рушит вдруг.
Он возится неутомимо,
Не затихая ни на миг.
То глядя на него, то мимо,
О чём задумался старик?
Предметы жизни, как игрушки,
Давно отпали от него.
И кроме собственной старушки
Ему не жалко ничего.
Всю жизнь, перебирая числа,
Всем неудачам вопреки,
Искавший смысла, смысла, смысла,
Теперь он ищет лишь очки.
Он помнит яростные стройки,
Пространства, скованные льдом.
И тех, кого судили тройки,
И тех, что каялись потом.
К чему вопросы роковые?
Ему остался, как итог,
Из всех строителей России
Строитель маленький у ног.
И всё же ищет примиренья
Картина грустная слегка:
Ребёнка жадные движенья
И неподвижность старика.
Одиночество
Хоть самого себя души,
Нет никого в пустой квартире.
В пустой квартире ни души,
Как, впрочем, может быть, и в мире.
Да, я писал. Да, я любил
В замедленном, должно быть, стиле.
Пока я образы лепил,
Прообразы меня забыли.
Новый век
У века на краю
Он помощи не просит.
И скарб и скорбь свою
Он в новый век заносит.
И странен человек,
Что жизнь не подытожил,
Он пережил свой век,
А дни свои не дожил.
Он ждёт какой-то знак,
Но знак не обнаружен.
И не поймёт никак,
Насколько здесь он нужен.
И дух и сам он весь
Как бы другого цикла.
Уместен ли он здесь?
Душа его не вникла.
Чтоб людям легче жить,
Тот горький, но без фальши,
Свой опыт предложить
Добытый веком раньше?
Он скинет свою кладь,
Гадая молчаливо:
Вдруг бросятся обнять,
Иль обойдут брезгливо?
Драма
Драма, отражённая в стихах,
Помогает выживать отчизне,
Придаёт нам силу и размах,
Выжигает боль из нашей жизни.
Так, невыносимая дотоль,
Душу разъедавшая, как гнилость,
Выносимой делается боль,
Даже светлою — поэту подчинилась.
Тиран
Всесилие — его закон.
Дрожит народ и камарилья.
И всё же, как ни страшен он,
Есть обаяние всесилья.
А вдруг, нам кажется, к добру
Он повернёт рычаг с размаху,
И мы проснёмся поутру,
От подлого очнувшись страха.
Но этот сладостный обман
Сулит тирану постоянство,
Поскольку в жизни сам тиран
В плену у своего тиранства.
Время жизни
Сон — репетиция смерти,
Точно, как алфавит.
Смерть не конечна, поверьте,
Утро и там предстоит.
Жизнь, безусловно, опасна,
Но непокорность судьбе,
Верю я, не напрасна,
Там пригодится тебе.
Там начинать будем снова.
Душу промоем до дна,
Если, конечно, основа
Здесь ещё закалена.
Жизнь — репетиция жизни,
А никакой не венец.
Смехом презрительным брызни
Всем, предвещавшим конец.
Что, старики? Ваша сшибка
С временем — горечь обид?
В детство впадать не ошибка,
Ибо оно предстоит.
Личность
У личности в душе
Нет места для гордыни,
Всё занято уже,
И совесть в середине.
Хранитель чистоты
Без всякого оружья,
В нём радость простоты
И храбрость простодушья.
Иной душой продрог,
Над ним холодный призрак,
Неведомый порок,
Где зависть — первый признак.
Праздник весны
Проснулся, будто излечился,
Не зная сам того, во сне.
И страшный сон во сне смягчился,
Его сюжет свернул к весне.
А утро славно розовело,
Был сладок капель перестук.
И нежность разлилась по телу,
Дохнуло молодостью вдруг.
Черновик
Говорят, что сон мгновенье,
Но мгновенью вопреки
Перед штурмом вдохновенья
Снятся мне черновики.
Сплю и наблюдаю в оба:
Черновик? Куда? Зачем?
Это выделить особо,
Это выкинуть совсем.
Что там? Плакать или славить?
К тайне творчества приник.
Но и наша жизнь сама ведь
Вечной жизни черновик.
Что там? Сад или застенок
Ожидает вдалеке?
Благородных дум оттенок
Должен быть в черновике.
Ночью
Сколько сердце ни готовь
Повторить добра виденье,
Не добрасывает кровь
Память до его владенья.
Вспомнил собственный провал:
Руку, одолев смущенье,
Взяточнику вдруг подал,
Словно взятку одобренья.
А об этом не могу
Позабыть и засыпая:
Хам готовился к броску,
Комплименты рассыпая.
Хоть и чудные стихи
Вспоминаются ночами,
Чаще мутные грехи
Вперемежку с палачами.
Но картину впопыхах
Длить не стоит в этом роде —
О развенчанных вождях
И развинченном народе.
Редко вспомнится рассказ
О друзьях, о светлом доме.
Подлость дольше мучит нас,
Дело, видимо, в объёме.
Память о грехе
Ты грешен. На свои страданья
Ты говоришь себе: — Доколь?
Но чем больнее покаянье,
Тем раньше затихает боль.
С годами на душе всё глаже,
Боль о грехе не помнишь даже
Среди житейской чепухи.
Но память о грехе всё та же,
Она должна стоять на страже,
Другие отгонять грехи.
Город и старики
Жизнь динамична городов:
— Быстрее, Бога ради!
А что же мудрость стариков?
Она плетётся сзади.
Несовпаденье скоростей.
Где первый? Где последний?
Не скажешь старости: — Быстрей!
А городу: — Помедли!
Мечта
Во дни духовной глухоты —
Ни слова и ни жеста.
И вдруг энергия мечты
Тебя срывает с места.
Твоя задача из задач
Приблизить её дальность,
Отрыть под грузом неудач
Зарытую реальность.
Она избавит от тоски,
Развеет её прахом,
Чтоб жизни бренные куски
Стянуть единым махом.
Всё остальное маята,
Когда, светясь с порога,
Универсальная мечта
Дотянется до Бога.