Опубликовано в журнале Знамя, номер 7, 2005
Об авторе | Инна Львовна Лиснянская родилась в 1928 году в Баку. С 1961 года живет в Москве. Пишет не только стихи, но и прозу. Лауреат Государственной премии (1998) и премии Александра Солженицына (1999). Постоянный автор журнала “Знамя”.
* * *
Не на чёрный день, а на чёрную ночь
Я припрятала оду, но вот куда,
Не припомню, хоть душу всю раскурочь, —
От торжественной песни нет и следа
Ни в блокноте без клеточек и полей,
Ни в компьютерной памяти новичка,
Ни в салфетках кухонных на столе,
Ни в бумажном свитке возле бачка.
Все углы я обшарила, а луна
На ущербе — что канцелярский нож.
Неужели ода посвящена
Вечной теме о том, как сей мир хорош?
Всё возможно, поскольку пугает ночь,
От которой ещё не очнулся никто.
Помоги же мне, ода, конец отсрочь! —
Я ещё не искала в карманах пальто.
13 января 2005
* * *
Что завтра будет — лучше не спрашивай.
Гораций
1Жизнь через много веков повторима.
Пою о русской рябине.
Но кем я была на окраине Рима —
Женою или рабыней?
Помню: в руках трепетала цитра,
И пела я, воздух грея.
Но не сплетала венков из мирта,
Из лавра и сельдерея.
Плохо варила борщ и свекольник
И плохо пекла оладьи,
Был мне гекзаметр, ямб и дольник,
Милее мужских объятий.
Помню: на римских задворках была я,
А кем — мне и знать не надо.
Вот и рябина пройдёт, пылая
По белому краю сада.
Я, как и ягода, мимоходна.
Но даже в загробной бездне
Надеяться буду, что я угодна
Небу своею песней.
2
Друг мой Гораций!
Для праздничных трат
Семь ассигнаций
Мне дал Меценат.
Здесь, в захолустье,
С тобой посидим,
Выпьем, закусим
И поговорим.
Хоть и усталость,
Как после войны,
В сердце осталось
Три юных струны.
Были бы луны
Да солнечный мёд,
Были бы струны,
А Муза — придёт.
3
Пляши, путана, играй, гетера,
Гуляй, судьба!
Кому — кифара, кому — фанера,
А мне — труба.
В ней вьюга выла, и пламя пело,
И письма жглись, —
И вылетает безмолвьем пепла
Плутовка-жизнь.
Кому-то — славно, кому-то — дурно,
А мне — амбец.
Не пожалей мне, струна Сатурна,
Своих колец!
4
Что завтра будет — лучше не спрашивай.
Не вижу вдали ничего хорошего.
Сегодняшний день, как обувь, донашивай, —
Хоть ломятся рынки, да всё недешево.
К тому же по швам вселенная треснула,
Как масло, льды на полюсе топятся,
Потопом вода угрожает пресная.
У страха глаза велики — пословица
Нам намекает на нечто лучшее.
Всегда ужасно время конкретное, —
Отчаянье это, во всяком случае,
Нам подтверждает строка бессмертная
Древнего, как ребёнок, Горация.
Но как былого ни приукрашивай,
Оно сегодня — галлюцинация,
Что завтра будет — меня не спрашивай!
12 января 2005
* * *
Я на торжищах жизни из игроков запасных.
Это будет сегодня, и это было вчера.
Я живу на подхвате мыслей и слов чужих.
Нимфа Эхо, наверно, — родная моя сестра.
Это было б прекрасно, когда б я стала скалой,
Чьи прожилки не знают, что значит поджилок дрожь.
В горле гласные звуки остались от речи былой,
Но откликнусь тебе, как только ты позовешь.
Я, конечно, пойму, что ты совсем одинок,
Сбился с общих путей и нелегка твоя кладь.
Я, конечно, пойму, ведь я — запасной игрок,
И меня призывают тогда, когда некого звать.
21 ноября 2004
* * *
С детства приученная к оплеухам,
В жизни с раздробленным мелко ядром
Целое я собирала по крохам, —
Трогала море глазом и ухом,
Трогала небо нюхом и вздохом,
Трогала землю пяткой и ртом.
Думала: это достаточно, чтобы
Цельное нечто внедрить в стихи,
Где вперемежку карты столетий,
Время и место, люльки и гро┬┬бы,
Сны и событья, старцы и дети,
Рыбы и птицы, вербы и мхи.
Раковиною завернулось ухо,
Склеила веки морская соль,
Полон целующий рот глинозёма,
Тело моё на исходе, а духу
Воздуху хватит вполне для подъёма
В сферу, где целому равен ноль.
23 декабря 2004
* * *
Дышала прежде почва и судьба,
Теперь подпочва дышит здесь и случай.
От снежного до снежного горба
Я двигаюсь к звезде своей падучей,
Как бес полуседой иль гад ползучий.
На время нет вожжей и нет узды,
И на меня нет ни узды, ни плети.
В руинах дотлевающей звезды,
Как в некой не расчисленной планете,
Копаются всевидящие дети.
И снег и пепел дышат на дворе,
Никто не знает, да и знать не надо,
Какая зависть к мудрой детворе
Меня снедает в пору снегопада,
В случайный час душевного надсада.
Нет, я не бес и не ползучий гад.
Безумная старуха, невпопад
Я тычу в кнопки и кричу в мобильный:
Я жизнь люблю, и не хочу я в хлад —
В подпочвенный, в бесчувственный, в могильный.
26 ноября 2004
* * *
Эта осень, как наша весна, когда первоцвет
Вылезает и смотрит осадкам небесным вослед,
Эта осень фиалкой выглядывает из камней
И, завидя меня, прижимается тесно ко мне.
Известняк, из которого ветер повыел куски,
О, Россия, поверь, — не моложе моей тоски, —
Содержащей и слёзы Рахили в зазорах души,
Ты, поверь мне, поверь и меня отвергать не спеши,
Не спеши забывать! Твой подснежник давно растёт
Из смешенья кровей, из скрещений костей и забот.
Эта осень, как наша весна, когда первоцвет
Вылезает и тысячелетия тянет на свет.
20 ноября 2004
В иудейской пустыне
Как близко небо цвета аметиста!
Как бархатисты каменные складки!
Пустыня Иудейская гориста.
Бредут паломники, гуляют куропатки.
Вблизи пещеры, где уединенья
Искал Христос, чтобы Отцу молиться,
Наверно, по Его благословенью,
Подпочву каменную прорвала водица.
Источник этот долгими веками
Живёт, — он то неистовый, то кроткий:
Бежит вода и пересчитывает камни,
Как будто пальцами перебирает чётки,
А может, мысли так перебирает
Меж травянистой жертвенной парчою.
Вдали храм Вознесения мерцает,
Что именуется здесь Русскою свечою.
И мысли-камни я перебираю,
Как эта чудотворная водица, —
Но если адский грех присущ был раю,
То что ж во времени сегодняшнем творится?
Что думать мне? — как будет, так и до┬┬лжно.
Вернусь домой, в обитель снежных кровель
И буду помнить птичек придорожных,
И странных козочек, на нас похожих в профиль.
9 января 2005
В Хайфе
Так случилось, что в скорбной душе отслужилась треба,
Появилась потребность в расширенном кругозоре:
Если снизу смотреть — сад бахайский взлетает в небо,
Если сверху смотреть — сад от храма втекает в море.
Очертание бухты — разогнутая подкова,
Блики зимнего солнца на волнах — чешуйки форели,
До чего же красив многоярусный город портовый,
Этот город возрос на зелёном подножье Кармеля.
По созвучию тут я холмы вспоминаю Кармила,
Где сошла на осле Авигея навстречу Давиду,
Привезла она двести хлебов и царя накормила,
Что в пустыне бродил, накормила и стражу, и свиту.
Зря искали Сауловы люди Давидовой крови!
Авигея к опальным скитальцам пришла на подмогу
И царя укрепила едою, вином и любовью,
И, царицею став, указала ему на дорогу
Между лоз и пещер в дальновидную славу цареву.
Хайфа блещет садами, и кровлями, и кораблями.
А царица-красавица здесь мне припомнилась к слову, —
Мне уже не обнять ни руками тебя, ни ветвями.
Так случилось, — никто ведь от смерти не застрахован.
Кругозор свой расширив, из Хайфы вернусь в Подмосковье,
Где моими губами был каждый твой след зацелован,
Где трепещет осиновый лист у тебя в изголовье.
Я не знаю, что светится, — купол, дубрава ли, мыс ли,
Настоящее ль время иль блики библейских историй.
Если снизу — смотреть, в небо движутся разные мысли,
Если сверху — смотреть, то они окунаются в море.
30 декабря 2004
* * *
Висит твоя дублёнка на стене.
Не для тебя — в земле лежать остылой.
Уже два года ты живёшь во мне
Открытой раною, а не могилой.
Ну что ещё сказать тебе, мой милый?
Чтоб раною не жалобить людей,
Её дорогой дальнею бинтую.
Подъём, чем выше в гору, тем сильней
Мотает ветер кипарис и тую.
Вне дома я пять месяцев бытую.
Я в крохотной стране, где вовсе нет
Клаустрофобии, — с отрогов горных
Видны четыре моря, бурый цвет
Пяти пустынь и семь долин просторных
В оливах, в миндале, в цветах снотворных.
Я на ночь пью запретный их настой
И вижу сквозь горячие ресницы,
Как возвращаюсь я с Земли Святой,
Чтобы в твою дублёнку облачиться,
И двинуться к тебе, где нет границы
Меж раной и дорогою витой.
2 февраля 2005
Засуха
Тоска моя есть засуха. И ныне
Я плачу не слезами, а песком
Отслоенной пустыни.
У засухи и в мыслях нету влаги.
Но не ищу сочувствия ни в ком,
А поверяю жизни передряги
Светящейся бумаге.
Стучу по жёлтым клавишам на ощупь.
Тоску пытаюсь высказать попроще,
Да слово моё падает ничком,
Как одеянье рощи.
Осенней и далёкой, где на даче
Сидел ты на крыльце под козырьком
И слушал дождь, и всякой неудаче
Я отвечала плачем.
Но ты забрал на небо дождь и слёзы.
И засуха настала. И зрачком
Песок владеет. Облачные козы
Песка не щиплют, а уходят в прозу
Тоски незрячей.
4 января 2005
* * *
Всю жизнь читала Библию, и вот
Я очутилась на Земле Святой, —
Среди знакомых гор, пустынь и вод
Я чувствую торжественный заход
Всей жизни, бесполезно прожитой.
Но что есть польза? Как верблюд в горбе
Накапливает стойко влажный жир,
Накапливала я слова в себе,
Чтобы сейчас, благодаря судьбе,
Сказать о том, как чуден этот мир,
Где и сегодня купина горит
Неопалимым солнечным огнём,
И где Христос с Фавора говорит, —
Чтоб люди жили настоящим днём,
Пока заботами он не избыт.
А я в календаре, как в дневнике,
Жила себе с верблюжьею тоской
И снился мне оазис вдалеке.
Но бьющей подставлялась я руке
То правою, то левою щекой.
Богат ли тот, — чей к рифмам аппетит
Поддержан был державною деньгой?
Как щедро мой закат сейчас горит!
Верблюдица звеном стальным звенит,
А девочка — серебряной серьгой.
24 января 2005