Опубликовано в журнале Знамя, номер 3, 2005
Выбор судьбы
Олег Лекманов. Мандельштам. — М.: Молодая гвардия (ЖЗЛ), 2004.
В интервью, приуроченном к выходу жизнеописания Мандельштама, Олег Лекманов с некоторым недоумением констатировал: “Что касается непосредственно его биографии, я в течение довольно долгого времени ждал, что эту книгу напишет кто-нибудь другой. Есть замечательные специалисты. Среди них я назову только одно имя: Александр Анатольевич Морозов — прекрасный специалист, знаток, который мог бы написать про Мандельштама в тысячу раз лучше, чем я. Ему, кстати, принадлежит статья о поэте в Биографическом словаре русских писателей. Но с течением времени стало понятно, что никто ничего не делает” (НГ ExLibris. 2004. 17 июня).
Действительно, романтический период российского мандельштамоведения, завершившийся в конце 1980-х годов, дал вершинные образцы анализа мандельштамовских текстов, однако монографического жизнеописания поэта пришлось ждать еще 15 лет. Вероятно, объяснение этому факту, особенно заметному на фоне активности биографов Цветаевой, Ахматовой или Пастернака, следует искать, как это ни парадоксально, как раз в исключительной значимости фигуры Мандельштама для интеллигентского сознания 1970-х годов. Некоторые эпизоды пути поэта (в первую очередь “советские” стихи 1930-х годов) слишком очевидно не вписывались в “парадигму существования свободной души в тоталитарном государстве”, а исследовательская честность не позволяла этими моментами пренебречь. Поэтому биография поэта появилась только после того, как Мандельштам перестал восприниматься в качестве “товарища по несчастью”, а “мандельштамоведение получило нормальный гражданский статус, подобно пушкиноведению” (Ю. Левин).
Специфика книги Лекманова во многом определена тем, что это первая биография поэта, к тому же выпущенная в популярной серии семитысячным тиражом. Как большинство изданий такого рода, она в значительной части построена по монтажному принципу. Первый биограф всегда занят прежде всего описанием эмпирического материала и классификацией источников по степени достоверности; особенно это касается мандельштамоведения, проблема которого сегодня не в недостатке данных, а в их переизбытке.
Как Вересаев, создавая свою хронику “Пушкин в жизни”, помечал наименее достоверные сведения звездочками, так Лекманов, цитируя Евгению Герцык, Михаила Лопатто или Николая Вильмонта, предупреждает читателя, в каких случаях на их память “не стоит слишком полагаться”. Сопоставление данных различных источников позволяет Лекманову демистифицировать ряд фрагментов мандельштамовской биографии, в частности, эпизод с неудачной попыткой поэта сдать экзамен по латинским авторам, о чем со слов Юрия Тынянова рассказал Вениамин Каверин, или историю его ссоры с Яковом Блюмкиным, известную широкому читателю прежде всего по псевдомемуарам Георгия Иванова.
В тех случаях, когда документальных свидетельств недостаточно для объективной реконструкции того или иного эпизода, автор чаще всего отказывается от вынесения окончательного приговора, стараясь предоставлять слово непосредственным свидетелям и не вмешиваться в их спор, когда они начинают противоречить друг другу. Так, описывая отношения Мандельштама с Ольгой Ваксель, Лекманов сначала приводит версию самой Ваксель, затем — во многом расходящуюся с ней версию вдовы поэта, а “вместо сопоставительного итога” предлагает перечитать посвященное Ваксель стихотворение Мандельштама “Жизнь упала, как зарница”. Достаточно сравнить этот фрагмент книги с изложением той же истории Софьей Поляковой (именно она впервые опубликовала воспоминания Ваксель о встречах с Мандельштамом), чтобы почувствовать всю специфику манеры Лекманова.
Собственно, и центральная тема книги — тема внутренней раздвоенности Мандельштама — вырастает из того же подхода к источникам. Лекманов не противопоставляет созданные мемуаристами портреты поэта-чудака и поэта-рыцаря, а совмещает их в едином образе “виртуоза противочувствия”, как определил Мандельштама Сергей Аверинцев. Даже неустранимое, казалось бы, противоречие относительно роста Мандельштама, который одним современникам запомнился высоким, а другим — низким, находит свое разрешение в “диалектическом” замечании Эммы Герштейн: “Вообще-то он был классического среднего роста, но иногда выглядел выше среднего, а иногда — ниже”.
Конечно, выбор нейтральной интонации и отказ от “идентификации себя с той или иной спорящей стороной” диктуются требованиями научной корректности; вместе с тем, такой подход для Лекманова этически мотивирован. Не случайно он приводит слова Аверинцева, определившего свою позицию в споре Эммы Герштейн с Надеждой Мандельштам при помощи ахматовской формулы “Его здесь не стояло”. Аверинцевское “он” трансформируется у Лекманова в “мы”, вмещающее всех “читателей и филологов нового поколения”.
“Внешнюю” биографию Мандельштама Лекманов успешно совмещает с биографией “внутренней”. Известная фраза поэта о списке прочитанных книг как подлинной биографии разночинца становится для его исследователя методологическим ориентиром, что позволяет органично вплетать в ткань жизнеописания анализ стихов и через запятую перечислять увлечения Мандельштама католическим Римом, Чаадаевым и Анной Зельмановой-Чудовской.
Нельзя не отметить и еще одно (едва ли не важнейшее, на наш взгляд) достоинство книги: соблюдая ЖЗЛовский формат и ориентируясь на читателя этой серии, Лекманов сумел, тем не менее, совместить жизнеописание поэта с анализом его жизнетворческих стратегий. Замечаний такого рода немного, и они по необходимости пунктирны, однако, собранные вместе, они позволяют взглянуть на судьбу поэта не как на простую совокупность дат и событий, а как на последовательность семантически насыщенных жестов выбора, тех самых “литературных фактов”, о которых упоминал некогда Юрий Тынянов в беседе с Надеждой Мандельштам.
Михаил Эдельштейн<