Опубликовано в журнале Знамя, номер 3, 2005
В другой логике
Андрей Тургенев. Месяц Аркашон. — М.: Амфора, 2004.
Адам еще в раю с женой был жить обязан;
Так до падения он был уже наказан.
Андрей Тургенев,
саратовский помещик, поэт. 1797 год
Лауреаты и даже претенденты на различные литературные премии в одночасье становятся интересны всем, в том числе и за пределами российской тусовки. Роман Андрея Тургенева “Месяц Аркашон” получил наибольшее число голосов при определении лауреата премии “Национальный бестселлер” за 2003 год. Имя новое и звучное. Не дальний ли потомок? — заволновались читатели. Вон Татьяна Толстая — родственница чуть ли не всех Толстых…
Нет, не потомок. Андрей Тургенев — это Вячеслав Курицын. Под своей родной, хоть, и не совсем благозвучной фамилией он широко известен как критик и эссеист. Зачем же брать псевдоним — да еще Тургенев? Впрочем, автору виднее. И, конечно, псевдоним раскрыла не я. Я тут поступила как американский информационный канал “Foxnews”: мы, конечно, патриоты и праведники, но если другие каналы обнародуют какой-нибудь пасквиль, то и за нами не заржавеет…
Зная немного Тургенева-Курицына по его творчеству и вчитавшись в первые 50 страниц, я почувствовала: автор пишет “знаковый” роман — “Над пропастью во ржи” или “Апельсины из Марокко” нулевых годов. Дело в том, что у знакового романа, при всей штучности явления, есть “общие” черты. Хемигуэевско-миллеровский стиль. Богема. Знаменитые рубленые фразы с их многозначительной пустотой. Отсутствие сюжета. То есть сюжет сводится к неважности сюжета. Он на одной доске по значимости с умением удачно разместить ногу на диване или многочасовым разглядыванием картины. Здесь еще и клички-коды, делающие героев несколько обобщенными: Женщина-с-Большими Ногами, Пухлая Попка, Настоящий Самец…
Главный герой романа Танцор — из беспечного племени не то трубадуров, не то растаманов. По совместительству он — “мальчик по вызову”. Сама деловитость его сексуальной жизни делает первый решительный акцент на новом раскладе приоритетов. Это не хиппи, “цветы жизни”, и не хемингуэевские прожигатели лет. Секс для нашего героя — работа. А, как известно, нет плохих работ, есть только бездарные работники. А он работник небездарный, и с каждой своей партнершей (по долгу службы или просто так) говорит на ее языке, ее понимает и в нее перевоплощается. Для “знакового” романа, который по определению апеллирует к новому поколению птенцов, впервые ощутивших, что у них есть не только перья и клювики, но и еще кое-какие атрибуты, это тоже очень характерно: сексуальная открытость, забавная вседозволенность. Главное — сказать об этом так, как никто до тебя не говорил (удается!), и чтобы читателю хотелось прочесть роман еще раз (не удается!). Впрочем, не на мою возрастную группу рассчитано, а молодые, может, и не раз перечитают.
Главный герой — человек без профессии (в общепринятом смысле слова), но с амбициями. Как все амбиции, они немного отдают маниловщиной — вот придут, оценят, позовут… Eго жизнь — это танец на площади. Она похожа на свободу: “Первые 5-10 минут такого выступления — главный кайф. Пока я еще не начал программу, а просто разминаю суставы. Ощущение, что танец только начинается, сродни ощущению, что вся жизнь впереди. Пока люди вокруг еще не поняли, что перед ними артист. Пока они думают, что я — сумасброд. Пока среди взглядов много настороженных-осуждающих… Приятно осознавать, что ты существуешь в другой логике. Это похоже на свободу”.
Другая главная героиня романа, Женщина-кенгуру, Женщина-с-большими-ногами, Ученица фей и т.д. (у нее много кличек), при всей детальности ее описания, вплоть до виджайны, тем не менее, загадочно растворяется в тумане. То она наивная жертва, а то вещает как лидер масонов; то цинично нанимает такой же “жиголо-сервис” для брошенной подружки Танцора, а то глупой дурочкой не узнает собственного мужа, в целях, представляющихся вполне ясными только приверженцам Фрейда, играющего роль своего брата. Дамочка то и дело затевает разговоры на политическо-экономические темы — в эти минуты Танцор, уважительно вслушивающийся в философский треп дамочки с ногами, так и не сумевшей вникнуть в тонкости семейного бизнеса, но тем не менее вещающей о стратегической скупке наиболее безопасных земель как возможном спасении от прямого удара астероида, смешон. “Мужчина может быть слабым, но не может быть глупым!” — сверкая малахитовыми глазами, врезает она герою. Танцор все мотает на ус. Учится. Какой он все-таки, Танцор? Хочется же понять Печорина нашего времени!
Как-то так получается, что в эстеблишменте каждого поколения подвизается идея: современные молодые, пережившие войну (революцию, советский строй, сумасшедшую перестройку, снова войну, эмиграцию и т.д.), — напрочь потерянное поколение. (Помните, в “Празднике, который всегда с тобой”: “Вот кто вы такие! И все вы такие! — сказала мисс Стайн. — Вся молодежь, побывавшая на войне. Вы — потерянное поколение”.) И только с их вымиранием-взрослением (как Моисеевых евреев) начнется настоящая жизнь, где каждому “незапятнанному” дано будет видеть небо в алмазах. Герои Тургенева — эти самые официально признанные “потерянными” и “лишними”: и бродяги, и пропойцы — но на прежних все же не похожи. Они — нынешние. Деление на богему и небогему, буквально преследовавшее нас весь ХХ век, все эти “физики” и “лирики” вдруг приказали долго жить — нынешний век делит людей по одному принципу: на “лузеров” и “манимэйкеров”. Все. А если ты при этом “сечешь” в искусстве, то поле для делания денег у тебя просто гораздо шире — только и всего…
Вдруг, где-то в середине, начинается совсем другая книга. Появляется невесть откуда взявшийся детективный сюжет. Интерес в нем Танцора поначалу кажется наигранным — ну что ему, в самом деле… Тем более что бывшая (или настоящая) его подружка Алька продолжает слать свои “богемные”, не от мира сего, электронные письма, и они явно затрагивают что-то в душе героя… Но владеет им что-то более важное — “интерес”. Это слово после лет перестройки стало гораздо шире своего первоначального смысла. Напомню тем, кто забыл или в силу молодости не знал: все тогда усиленно “делали бизнес”. По всем телефонам (мобильных и в помине не было, “членовоз” именно благодаря вмонтированному телефону казался сказочным чудом) тогда звучало одно и то же: цемент-вино-колготки-цемент. И каждый такой деловой разговор завершался сакраментальной фразой: “А какой мой интерес?”. Вот именно — не где, как правильно было бы по-русски, а какой, нелепая калька с одного из первых американизмов, где слово interest означает “процент роста”.
Танцор увидел свой “интерес” — увидел, что он может в одночасье из племени лузеров перейти в хозяева жизни. И вся богемность с него слетела, как позолота с бродячего клоуна, изображающего статую на постаменте. Остался только страх, что двигатель его карьеры — “мощный поршень” — может подвести (и уже, гад, подводит!) в самый неподходящий момент. У него, паразита, свой “интерес”, с буржуазными намерениями героя не совпадающий.
Про погибшую девчонку (код Пухлая Попка, пуля предназначалась Танцору)1 он говорит: “Она унесла некоторое количество моей спермы в мир иной”. Только и всего! Это знаковость нового века, где важен не факт, а ракурс взгляда на него. Так современные СМИ манипулируют общественным сознанием — очередностью подачи фактов, их комментированием, подбором ракурсов. Факта больше нет — есть только взгляды на него и эмоциональная окраска этих взглядов: какой цвет дает этот поворот, какой — тот. А на фоне Танцоровых переживаний, его мачизма и страхов “встанет—не встанет”, бледной тенью маячит его самая долгая и прочная привязанность, намекающая на глубину чувства, — Алька. Путешествует автостопом. Это в наши-то дни! Это ж какое количество сексуальных услуг ей пришлось оказать! Летает “по Eвропке” со случайными “человеками”… Танцор, как все эгоисты, упрямо предполагает, что Альке только такая бродячая жизнь нравится. Она-де настолько независима, что не способна наслаждаться мелкими радостями бытия — теми же белыми обоями, розами в саду и шелковыми простынями. А Алька, у которой вместо милой девчоночьей мордашки вдруг появилось лицо “надсадного, чуть кирпичного, как город вокруг, цвета, с потрескавшимися губами, тяжелыми веками, ранними морщинами”, будет пытаться вернуться в Москву. Скорее всего, за нелегалство ее упекут куда-нибудь — и конец независимой Альке. Потому что лузер и есть лузер.
А “хозяева жизни” из бывших лузеров, сумевшие в нечеловеческом прыжке все-таки ухватиться за доступный орган более высокого хозяина, лузерам не помогают, хоть и сто раз протвердив о своем чувстве ответственности: “Я чувствую себя ответственным за Альку, словно за дочь. Я набит ответственностью, как гранат ядрышками. Я едва не лопаюсь от ответственности, как переспелый гранат”. Халва, халва — а слаще не становится. Потому что даст он ей загнуться, как миленькой.
У романа проставлена не то рубрика, не то подраздел — “Новая волна”. Волна-волнишка нового века — эта книга, предложившая проект героя будущего времени.
Ася Крамер