Стихи
Опубликовано в журнале Знамя, номер 12, 2005
* * *
Давай не будем видеться. Теперь
нам столько лет, что мы бы не узнали
по результатам жизненных потерь
двух хищников, в которых мы играли.
А, впрочем, это было не игрой.
Окраины, случайные квартиры,
преодоленье Питера Москвой,
отринутые клятвы и ранжиры;
два тела, обнажённых до зари,
всю ночь не находящих утоленья;
“моя” и “мой”, и, что ни говори,
иллюзия свободы и паренья.
А, впрочем, виноват один лишь я;
ты шла ва-банк, а я, как все мужчины,
искал путей отхода: мол, семья,
куда деваться?.. Бедные причины
моей тогдашней бедности… Цветы…
Портрет Хемингуэя… Что нежнее
той нежности?.. И кто родней, чем ты,
с той беззащитной родинкой на шее?..
12 марта 2005 г.
* * *
Н. Теняковой и С. Юрскому
Посреди юбилеев, в теплепромежуточных встреч и прощаний,
нам ещё хорошо на земле
меж привязанностей и обещаний.
Доброхотный приём приглашений.
Убеждённый отсев новостей
и умелый набор повторений…
от кого так зависели прежде.
Что ещё, кроме солнечных вех,
посторонних вражде и надежде?..
между водкой и корюшкой, право!
Слава — это тяжёлый медведь,
а охотников глупых — орава!..
Разольём же опять, забегая
чуть вперёд… Всё ещё впереди!..
Дай вам Бог!.. Дорогой… Дорогая…
23 февраля 2005 г.
* * *
Юбилей, станционный смотритель,
русской жизни достойный пример,
выпивоха, хитрец и даритель,
исполнитель положенных мер.
что нам счёты потерь и утрат,
если вновь к многолетью Победы
ветеранам подарки вручат?..
воровская команда смела.
Сколько ж лет от легенды до сплетни,
да от лагеря и до угла?..
помня даты великой страны;
все мы головы нынче ломаем:
кто нам нужен?.. Кому мы нужны?..
мы отметили, словно партсъезд;
ни дворянства в живых, ни крестьянства,
только праздновать не надоест.
нам без ро┬┬злива дня не дожить,
каждый день на Руси юбилеи:
вдосталь выпить, чуток закусить.
хорошо, что и Тютчев дорос,
а не то бы топтались на месте
и не видели б неба и звёзд.
русской жизни высокий пример,
гробовщик, славослов, утешитель,
исполнитель обрядовых мер.
удивись, сколько добрых людей,
помолись бесконечному Богу,
да проси не менять лошадей!
13 марта 2005 г.
* * *
Переполнены русскою жизнью,
мы изгоями стали б везде.
Сколько боли в любой укоризне,
столько веры в подённом труде.
и шагаешь затылком вперёд,
чтоб в виду дорогого колодца
снова врезался в столб доброхот.
что сумели почуять и внять:
мы-то — местные, не эмигранты,
нам в России могила под стать.
это как извернётся вдова;
и какую ни пустит рассаду
по-над холмиком, будет права.
и не в рюмку плеснуть, а в стакан,
занося в поминальные святцы
тех, кто лучшую бросил из стран.
вправду общие, так как земля,
если сдвинуть её половинки,
всё же цельность, как ты или я…
19 марта 2005 г.
Requiem
И вот его четыре старика
Несут на сгорбленных плечах в могилу
А. Пушкин. “Скупой рыцарь”
Вдруг свет заискрился, и светоч пригас,
и мне показалось: на старых плечах
качается мальчик, который зачах,
безвременно умерший юноша, тот,
кто в памятной строчке к погосту плывёт.
И вкруг объявился безмерный погост,
который засеял чумной Холокост,
где братья и сёстры по крови моей
меня укоряли, что я — не еврей,
изгой и изменник, и выкрест, — но всё ж
в их вечное тело был отроду вхож.
Тут скрипка вмешалась, как траурный плач,
и с крыши на крышу метнулся скрипач,
и встали евреи по краю земли,
как будто оставить меня не могли…
А к ночи ко мне заявился поэт,
давно не встречались, московский привет.
Увидев икону, напомнил он мне
присловье о сдуру лечённом коне,
с которым крещёный рифмуется жид, —
проклятью двойному вовек подлежит.
И ночь занялась…
И во мне и окрест
возник и пророс безутешный оркестр
и марш похоронный…
И зван, и гоним,
я Вечным Жидом спотыкался за ним…
Потом над дорогой вознёсся хорал,
под стоны которого дед мой играл, —
артист, и безумец, и выкрест, как я, —
уход Уриэля Акосты…
Семья —
спасенье и смерть, искуситель и враг,
любовь и проклятье!..
В кругу комуняк
рос юноша бледный, с утра — пионер,
слепец, сталинюгенд, отличник, пример,
а в полдень — без веры, как все, — в комсомол, —
тупой, беспородный, опасный помол…
Играя Сальери, я в чёрный бокал
влил яду, и “Реквием” Моцарт сыграл…
Но в этой же сцене был Моцартом я!..
И Каин, и Авель, и гибель моя…
Звучит lacrimosa…
Отряд упырей,
пьянея, орёт, что и Моцарт — еврей
и годен в Освенцим!..
И в проклятый день
лежит у берёзы зарубленный Мень,
прощая убийцу, и воет орда
сексотов с крестами, кляня в нём жида…
Хоры и оркестры свершают свой труд,
и мёртвого юношу старцы несут.
Спешат музыканты с кровавых полей,
из чёрных бараков… И я, как еврей,
плечо подставляю под эту судьбу
и гроб поднимаю с собою в гробу.
…Сижу и молчу, опершись о кулак,
для тех и для этих — изгой и чужак,
пью новую водку и вижу сквозь стол,
как бодро в крещенскую воду вошёл,
и слушаю старую песню о том,
чего это стоит — шагнуть за Христом…
2005 г., Санкт-Петербург