Стихи
Опубликовано в журнале Знамя, номер 4, 2004
Виктор Генрихович Санчук родился 1 января 1959 в Москве. Учился на филологическом и историческом факультетах МГУ, но не окончил их. Работал дворником (1975—1976), рабочим-геологом, техником-геофизиком (1978—1980), столяром-краснодеревщиком (1981—1982), сторожем, лифтером (1982—1986), сотрудником журнала «БХО», газеты «Экспресс-хроника» (1988—1992). Автор книг стихов: «Дорога домой». М., 1990; Памяти С. М., 1994; Осень — зима-97. М., 1998; Стихотворения и верлибры. М., 1998; Страна Ноябрь. М., 1999. Опубликовал стихи в альбоме, изданном совместно с художницей Алисой Целковой. М., 1998. Печатает стихи и рассказы в журнале «Знамя» (1995, № 12; 1996, № 6). Переводит произведения немецких поэтов. Член Союза российских писателей (1996). Живет в США.
* * * Не смерть земли не власти климакс (В.О. Ключевского смотри) Всё топография да климат (страницы 40—43) А над долами дальний Будда Всё так же слушал ветра свист Печалью окружённый будто Зимою велосипедист. 1987 Окно купе Как портянки, намотав берёсту, топчутся берёзы в ожиданье, треплются, кучкуясь не по росту: вновь война ль какая? или в баню? Крикнуть им? Да только хрен ли толку! Всё пожрётся вечности жерлом. Жить! — без сожалений о живом, с полки брать... и залезать на полку... И у многих на пути не ста. Памятью состав — несётся мимо. Вот он — тлеет порт, как береста. Вот и в книжке сноска* *(допустимо). 2000—01 Новорусское (мрачненькое) Где живые — все сплошь как мёртвые, и лишь мёртвыми оживают, эта рваная подворотня мне, — ночь сквозная и ножевая всё же ближе, чем светофоровый, пулестойкий — вдоль по Тверской — нудный путь, товарищ, который вы себе выговорили. Рукой впрямь махнуть, и уже за речкою, — ну, квартал ещё, может быть, — вон общага наша. И нечего городить тут слишком, мудрить. 1999 Феокрит 1 Лишённые ушей моллюски, легко глотаемые внутрь, и девчушка рядом в светлой блузке, чьи на просвет краснеют грудки. «Вдова Клико» — не политура! О, правда мира! — ты лишь в этом. Вот вам и вся литература. Как всё же мило быть поэтом. Так в юности я знал об этом. А нынче что ж! совсем чудак знать стал, раз мелочным предметом вновь озадачен. Точно так субъект рожающего пола, в мученьях превращаясь в мать, даёт себе порою слово впредь дядек не пускать в кровать. Так зарекалась не клевать г-на одна в лесу ворона, но оставляя крону клёна, слетала к куче вдругорядь. Так собирался я стишат в башке ни в жисть не содержать. Но, бесполезны, вновь кишат, как в древней книге — «ер» да «ять». 2 «Новой войною ООН чревата...» Плевать! Ты в круизе по странам НАТО. И в турке и в греке провидишь брата. Одних, знаешь, куча в родне Митхата. Других же у Ксенечки, что когда-то была в подружках. (О, это свято!) Ну а душа, так она ж пархата: взлетит, — и что ей до газавата! И в дури чужой — нет, не виновата. Достал её клип о судьбе солдата. Ой, — во избежание (...) мата, — в эфире смените волну, ребята! 3 Хоть взгляды прятал, хоть лелеял мысль я, — знал чащ кощеевых, всю эту жуть: «жи», «ши». Так стало быть, с тобою расплатился, великий и могучий, о, ужаснейший! По московитым плитам, ленинградовым ворвётся, знаю, как снаряд в собор, в тьму книжников — торговцев краденым — что в хазу твой ОМОН (который СОБР). Тогда в волну, в моря от нечестивого прочь толковища! серфинг-лыжи смажь. Пусть будущее чистоводной ксивою ещё Гудзон листнёт мне да Ла-Манш. Зови предателем. На-рать! На свете я гребной небесполезно вспомнил труд. Авианосцами тысячелетия непотопляемыми вдаль уйдут. И ощущенье, будто всё ж вскарабкался ты разводимого моста на створ, завис в ту ночь, когда вставала раком вся мостов система, наподобье гор (там, где землетрясенье, и морщинится о прошлом негодующе земля). Так провожающий вдруг на борт кинется отчаливающего корабля. 1999—00 Марианна (фамилии которой не успел запомнить) «В день исхода, в ночь инцеста На пылающей земле» М.Р. Словно тот медвежатник, у которого ноготь срезан (чтоб почувствовать вовремя, когда в сейфе вдруг щёлкнет замочек), — так и я буду думать: день беды моей в общем — полезен. Но однако ж признаюсь: больно всё это очень. Как на привязи злобная сучек свора, дёргаются и тявкают орудия на позиции, рвут (ревут) горизонт, что тулуп грязно-синий. Скоро, будто ватные эти клочки, людьи души взовьются птицами. Подмети меня, солнечный веник! Я всего тут осколочек мира, и в таком же — в ней, немочке с Шпрее (мы друг друга ведь здесь по глазам узнаём): «Знаешь, в старом весёлом Тбилиси — когда-то квартира, — до того, когда в год Обезьяны влетела в неё «Алазань»... Там жила одна девушка...» Но вновь памятью сердце залаяло. Замолчу. И забыл на каком, но понятном одном языке (она вертит бокал) — и негромко: «Weist du, im Saraejvo»* и я слышу: трещит огонёк «ultra lights» или что там — в руке. Мы не знали! (не крали), не брали отмычек. Ключами так привычно играет рука перед дверью твоею. Входя в здешний дом (что за город?), уже когда и сентябрь за плечами, — о, не плачь! То не слёзы, а просто — ну как там... — как прежде мы здесь — ...nur Geschwister** дождя. 1998 -------------- * Ты знаешь, в Сараево... (нем.). ** только братья и сёстры (нем.). Ny — la An Jens Herlth (nach Kцln, BRD). В кириллицу, латиницу играется внутри себя мой на столе нот-бук. Признаться, мне порой резвиться нравится, с ним изменяя вечности, мой друг. Но вот глаза отвёл я от компьютера, взглянул в окно, а там зависло утро, дисплеем синим заслонило взор. В нём, как соринка, словно бы курсор, скользил по небу «Ту». Туда, знать, поспешал, где нынче сумерки, там к прежним корешам приходит в города и накрывает старых — время вечернее воров и мемуаров, неразборчивы голоса там, гомон работ, закатного неба над маем окалина. И настойчиво так потом — ночь напролёт на милой земной окраине среди какой-то очередной весны с чьими-то чужими адресами квартирными сверлили мозг мне трудные сны, словно бы всё прошлое моё демонтировали. На цветных стадионах я пил гул утр. Там вратарь, наблатыкавшись брать кручёные, льнёт к воде в перерывчик... А мир был кругл — (среди прочих, — что те же мячи, знать, лишь — чёрные...). Так когда всё замрёт, смолкнет всяк прораб, — скопом тех ли ребят, или здешних мачо, — ...мы равно любили зайти в местный паб — сполоснуть результат очень важного матча... 2000 train «7», queensboro plaza, long island city, ny, usa Остервенело В вагоне один вдруг большую осу Влетевшую сбил. Растоптал! Видать, не буддист, отнюдь. 2000 Западное побережье Андрею и Лизе Я всё хочу сказать тебе, дорогая, давай-ка рассудим (и, значит, заявим) честно: наша жизнь так мила нам, что никакая другая... А стало быть, в мире когдатошнем — попросту было тесно. Не было места... Признаем же: слава Богу, что, как батька в мохнатой шапке — закат из-за моря спицей тянет, вяжет дороги. «Движение — всё! Цель — сама по себе — немного, просто, скажем — ничто», — (и не кажется, и не снится). Пляшет спица спидометра. Скоро проскочим город. Дальние гор отроги, бары окраин здешних — всё занавесит чёрным знаменем ночь, — накроет, как корешей ушедших, тех грешных — из жизней прежних. Ты молчишь. (— Не грустишь?)... Я давлю на акселератор. А лишь позовут на общую, — чтоб со звёздками чокаться, — пьянку, (пусть мне важно укажет патрульный, — как кличут у них тут: — «Патер»? тогда ты хватай — в две руки — как рассветное солнце, баранку. 2001 * * * Я киплю, будто суп, а меня Всё никак не снимают с огня. А к тому ж, словно крышкой — на го’лову — Это небо из серого олова. И в какой-то момент я, Марусь, Ты пойми, непременно взорвусь. Всё не то чтобы сгинет дотла. Но лишишься в хозяйстве котла. 2001 * * * Нью-йоркскому жителю — другу — Владимиру Друку ...А возьму, сочиню-ка опус (вздрогнув — сам себе в удивлении), как влезаю в большой автобус — на шофёрское на сидение. Скучно слыть тут пиитом гордым. Стану (если уж дальше жить) я по Новому Йорку-городу новых йорковцев развозить (попросивши их не бузить, не сорить, алкоголь не пить и друг другу не лазать в морду). В зеркала взгляну — на хрен компас! — в них мне делается заметным, как вращаешься ты, мой глобус, с населением разноцветным. * * * Облаков шевелятся глыбы; солнцем Божий лучится лик. Ты сюда — лишь летучей рыбой! Из глубин черноты! На миг! «...А как вырастешь — станешь птицей... Потерпи чуток, погоди, — песня радужная случится из пернатой твоей груди!..» — обещает так дядька Дарвин... Но не в этот год и не в тот! В тучу хренову миллиардин лет всё это произойдёт. США * * * Я этот мир собрал из чепухи, — из шелухи названий и имён, чтоб, как вовне, не увядать и в нём, где пустырями правят лопухи, — чертополохом, тишиной травы... Так пей же всласть хмельное время-мёд! Спасение как тень произойдёт под сенью доморощенной листвы. Я вещей ложью слов обжёг гортань. Мне больно сделать истины глоток. И пыльная со мной сжилась герань, как вражья власть с землёю чуждых стран. Так брось же, брось мне через океан — размером с небо огненный цветок! 1984