Стихи
Опубликовано в журнале Знамя, номер 3, 2004
Об авторе
Александр Юрьевич Леонтьев родился в 1970 году в Ленинграде. Публиковался в «Звезде», «Новом мире», альманахах «Стрелец», «Urbi», «Золотой век», в «Знамени» — № 7, 2003 года. Переводил В. Вордсворта. Книги стихотворений: «Времена года» (Волгоград, 1993); «Цикада» (Волгоград, 1996); «Сад бабочек» (Волгоград, 1998); «Зрение» (Волгоград, 1999). В настоящее время живет в Подмосковье.
Евтерпа в Павловске Елене Тиновской Евтерпа в Павловске сидит И пальчик держит на отлёте: Не нужен дивный вид Из чугуна отлитой плоти. И в левой — свиток, а в другой — Лишь пустота, потерян стилос… Спросил бы я у дорогой, Да знаю, что случилось. Вокруг сестрицын хоровод — где Флора, верно, муза лета? — Евтерпа их не узнаёт, Ни Мусагета. Там, перед нею, косогор И солнце, травчатые пятна… Потуплен взор. Я сочинитель, мне понятно. Она задумчива, она, Как тучи тень в Славянки воду, В себя погружена, Хоть и примкнула к хороводу. Надиктовала что смогла… Те строки… Что ж, мы повторим их. Одна, она пережила Своих любимых. И я нарушил забытьё, Турист: рукою взял скорее Холодную ладонь её — И до сих пор всё грею, грею. 2003 Букет В цилиндре из воды царил переполох Куриной слепоты и зрячих незабудок, Тут папоротник спал, кричал чертополох, Но кашки шепоток слышнее, кроме шуток, — Соврал бы я, сказав, что был художник плох: Кишащий их аврал хорош, я не могу так. Возьмись бы я за кисть, то кухонный бы стол, Солонку, огурцы в такой же точно склянке, Как та, что у цветов была, воспроизвёл, И холодильник «Минск», и рыбные останки, И то, как ты, входя, ворчала бы: вот, мол, Занятие нашёл! — и бурю перебранки. А там ещё окна изогнутого блик На выпуклом стекле, в котором стебли стали Похожи на стволы, и лес их был велик, И лопалась икра воздушная… Едва ли Я б с этим совладал, раскис бы я, поник, Не в силах передать оттенки и детали. Мы третьего числа, как помнится, в четверг Июльский принесли и остудили сразу Тот босоногий жар, тот дикий фейерверк, Который выбрал сам — но банку, а не вазу, Как я бы, повторюсь, палитру бы отверг, Поскольку полотну предпочитаю фразу. В поэзии есть всё. В ней стянуты в пучок И музыка, и мысль, и масло, и ещё то, Мерцающее в них, о чём они — молчок: Возможно, в этом нет всевышнего расчёта, Но иногда глядишь на жизнь, как новичок, Хотя бы на цветы… Не в них, а в нас есть что-то. А ссора, так и быть, потом произошла. На кухне, где ж ещё! Придирки, как обычно. Ты что-то там не так стирала со стола. — Протёр бы сам! — Угу, ответила, отлично! — Букет не понимал ни глупости, ни зла, Он полыхал для всех, но обращался — лично. Неправда, что без нас не тягостно ему, Как и лесной тропе, откуда принесён он, Да и вообще вещам. Он взгляду моему Обязан красотой в успенье полусонном, И если бы я мог, то расцветил и тьму, Вернул бы и его, и остальное всё нам. 2003 Проба Я брёл по снежной бровке, Разбиты рот и лоб: Чуть вышел из ментовки — Нарвался на гоп-стоп. В портфельчике, что где-то Был брошен на асфальт, Лежали том поэта И Фрэнсис Фицджеральд. Налётчикам, похоже, Как мне — не повезло, Но что поделать, Боже, Раз так бездарно зло. А ночь нежна при этом: Таврический дворец Был залит жёлтым светом, Особенно торец. Я крови на сугробе, Без мыслей о добре, Дивился, свежей пробе На тусклом серебре. 2003 Пробуждение К. Не растаять хотел бы я в белом, Ослепительном и голубом, Расставаясь мучительно с телом И своё обретая в любом. Не в каком-то бесполом оргазме Раствориться хотелось бы мне После самой египетской казни — В целом несообразной вине. А вот так: просыпаешься — лето, Тень сирени журчит на стене, И хлопчатобумажного света Складки слева бегут по спине. Я поглажу их, зная — за ними Та, которая стала женой И сейчас отзовётся на имя, Что вполголоса сказано мной. Ты проснёшься, ко мне повернёшься — всё не страшно, я рядом с тобой, — И улыбкою мне улыбнёшься Ослепительной и голубой. 2003 Сборы Непонятно, откуда взялась. То есть ясно — откуда и все мы. Под тобою измятая бязь, — На такой вот и ты родилась, Продолжая раскрытие темы. Флорентийской весны завиток На подушке рыжеет бесстыже. Бесконечный какой-то итог Всякой страсти, и если б я мог, То сказал бы нежнее и тише. Всё так просто: мы оба умрём. И наверно, как учит нас опыт, Не увидимся больше потом. Но душа, хоть и знает о том, Впечатления тщетные копит. На костяшке у пальца мозоль, — В детстве выведена бородавка. Хоть об этом сказать мне позволь, Потому что подробная боль — Это боли размытой проявка. В ямках ягодиц мраморный свет, Абрикосовой шеи ворсинки… Понимаешь, ведь этого нет, Ни деталей, ни точных примет: Это всё пустоты недоимки. Пусть одни о душе говорят, Но другие живут всей душою, — Ты встаёшь, подбираешь наряд — юбку? брюки надеть? — а я рад: Ты своя и не станешь чужою. Но когда замолчим о своём, Ни о чём, так бывает, тогда я Вдруг очнусь: мы туда и уйдём — В эту паузу, врозь, не вдвоём, Только горше, — навек пропадая. Ты оделась? Заправим кровать. Так, ненужное — в шкаф. Ты готова? И не надо меня подгонять. Ты сама бы... Опять двадцать пять. Всё, я ставлю последнее слово. 2003 Платформа Цвета весеннего снега Голый рябит березняк; Лязгом обдав человека, Прогрохотал товарняк. Город Железнодорожный, Серой платформы обрыв… Как же ты, неосторожный, Вдруг выясняется, жив? С ужасом вечным, с кошмаром. С непоправимой виной. Да, но с бессмысленным даром. Да, но с любимой женой. Или ты веришь во что-то Там, где сомкнулись пути? Но расплести их — работа Не по плечу мне, прости. Смотришь сощурясь на птицу, — Вот чей пожалуй бы взор… Нет электрички в столицу, Красным горит семафор. 2003 Обходчик Ранняя Пасха поздней весной — Время погибели снова со мной, Только вот не с кем С доводом веским Выпить ещё по одной. Вот я на станции, поезда жду. Всё отношусь я, себе на беду, К жизни с любовью И Подмосковью Радуюсь, дурень, к стыду. Тех, кого нету, всё ещё нет, Разве в стихах их остался просвет, Где иногда я — частью гадая — Тщусь различить силуэт. Глупости. Вон, безо всяких затей, Без ожидания важных вестей, Мыслей о гробе, В охристой робе Бродит обходчик путей. Под ноги смотрит, а не вперёд, Щебень земной переходит он вброд: Как ни нелепо — Прямо до неба… До Балашихи дойдёт. 2003 Пловец Владимиру Баглайскому Ночь и осень служили фоном: Я Фонтанку переплывал, Как Чапаев в одноимённом Кинофильме — через Урал. И одежда ко дну тянула, И теченье сносило вбок, Слева — чуть не сказал «акула» — Теплоход… И вообще, промок. Это «врёшь, не возьмёшь» хотел я Смерти прямо в лицо сказать — Не по пьяни, не от безделья, Хоть и принял сто двадцать пять. Не стреляли мне, впрочем, в спину, И в руке не застрял свинец, Но я искренне думал: сгину, — Потому что плохой пловец. Это я говорю бессильным: И у смерти бывает час — Вот нарыла уже могил нам, Да сама испугалась нас. 2003 Подъезд Входишь — лампочки нет в подъезде, Но за всякою дверью — свет… Каждый день душа не на месте: Как же так, что вас больше нет?! Смерть вполне заслужила мести, — Говорю темноте в ответ. Если ж я соглашусь с обратным — Дескать, надо смириться, брат, — То, звиняйте, а кто тут брат нам? Покажите, я буду рад. В отстранении сём приятном Сладко не замечать утрат. Надо, что ли, привыкнуть к боли, На потери смотреть мудрей: Мёртвых кликать — что ветра в поле, Ты давай, привыкай скорей… Сердца холод это — не боле. Мне, пожалуйста, — разогрей. Я не знаю, возможно ль это — Воссоздать в свой последний час Человека, а не поэта, Что, как пишут, «ушёл от нас»: Открываешь дверь — сколько света! Спёрли лампочку — не погас. 2003 Электричка К. В коротеньком пальтишке и с косичкой, Серьёзный детский взгляд чуть близорук, — Мы вместе едем поздней электричкой На Фрязево, не разнимая рук. Ты что-то говоришь, а слов не слышно Под шум колёс и фэнов «Спартака», Но губ твоих испробована вишня — И всё понятно мне наверняка. Смеёшься, я не слышу, но отвечу Улыбкой, словно слышу, всей душой Стремясь, хотя так близко ты, навстречу — Верней, не всей, а частью небольшой. Всей невозможно: многое, так вышло, Разбито в кровь, и многое в грязи, Но губ твоих испробована вишня, И мы уже от станции вблизи. Нам выходить, а шумной электричке До Фрязево ещё греметь в ночи, Поправь резинку синюю в косичке И вот теперь, прошу я, не молчи. Так тихо, и хотя ты говоришь мне О том о сём, не знаю почему — Губами не дотронуться до вишни, И слов не слышу, то есть не пойму. И говорю я что-то про разлуку, И за руку держу, и ухожу, И за руку держу, пустую руку Пустой рукой, и за руку держу. 2003 Перемена мест Анжеро-Судженск, Новгород, Шуша, Чернышковский посёлок под Цимлою И Волгоград, — бродячая душа Так и не стала комнатой жилою. Ока и Волга, и река Москва, Дон, Амстель и Урал, — огромен выбор. Медведица, и Волхов, и Нева, Вуокса — ну а там и город Выборг. От перемены мест, как учат нас, Слагаемых, охота к переменам Овладевает нами, раз на раз Нам не пришёлся, в сумме неизменным. 2003 Песенка про поэта Поэт запуганный, В печати руганный, Пошёл по Родине гулять — Его поймали, Арестовали Велели из штанов достать. Прописки нету — Гони монету, Монеты нет — запетушим. Суть литпроцесса — ТВ и пресса, И оттого очко жим-жим. Братва такая, Братва сякая За премией в очередях — На клубных сходках, Тусовках модных, Литературных вечерах. Я не московский И не свердловский, Сам по себе, везде-нигде. Не петроградский, Не волгоградский, Не новгородский и т.д. По всем конторам Ко мне с укором Подходят: кто ты, блин, такой? Не знаю, кто я, Мне нет покоя, Лишь у покойных есть покой. Семья, похоже, Стыдится тоже: А кто ваш сын, отец и зять? — Вон тот оборвыш? Ну, типа сторож, Корректор типа, так сказать. — Вы не виляйте, А называйте, Ведь он писатель или где? — Молчат, не скажут, Раз не покажут Писателя по ОРТ. — Мы без понятий Про род занятий, Но есть журналы — вот же, вот! Ну, мы, того мы, Мы с ним знакомы, Да он поэт, етишкин кот! Такое хобби. Но сам он — в робе, Наш сын, отец, и зять, и муж. Он монтировщик, Курьер, уборщик И диктор с радио к тому ж. Урод уродом — Перед народом: В какой конторе мне служить? Ах, не стреляйте, Не убивайте, Поэты тоже хочут жить. 2003 Узел на память После Таврического зашли В прачечную — забрать Узел с бельём. Июль, Пух тополиный, асфальт в пыли, Хлопчатобумажный куль. Был поэт пожилым, и я Вызвался помогать. Не удержался, спросил его: Как вам подборка — ну, та, моя, Новая? Ничего? Рукопись бязи не тяжела — Если бы не жара. Двор проходной, где, как вязь теней, Вязкой была в подворотне мгла — Мне ли забыть о ней? Мы на Тверскую вышли тогда, В улицу — со двора. Солнце на миг ослепило нас — Так, что неясным стало, куда Двигаться нам сейчас. «Знаете, Саша, — сказал поэт, Остановившись вдруг Пот утереть со лба, — Ждёт вас, безрадостен мой ответ, Анненского судьба. Знаете, как я люблю его! Вы мне к тому же друг. Он был «Ник. Т-о». О стихах, увы, Только и скажешь, что «ничего». Лучшие — таковы». Я был расстроен, чего скрывать, Переглотнув, кивнул. Отклика, что ли, хотелось мне — Равновеликого, так сказать, Созданному — извне. В этом-то и состоял урок: Перехвати баул, Если ты любишь. Себя забудь. Радуйся, что помог. И продолжай свой путь. 2003 город Железнодорожный, Подмосковье