Терезинские дневники, 1942—1945.
Опубликовано в журнале Знамя, номер 3, 2004
Здесь можно было бы жить…
Елена Макарова, Сергей Макаров, Екатерина Неклюдова, Виктор Куперман. Крепость над бездной. Терезинские дневники, 1942—1945. — М.: Мосты культуры, 2003. — 408 с.
Эту книгу, начало большого издательского проекта, можно было бы отнести к жанру антиутопии и сравнить с оруэлловским “1984”, если бы не одно “но” — все написанное, каждая страница и каждая строка здесь — правда. История терезинской антиутопии началась в конце 1941 года с создания в городке Терезине, что в шестидесяти километрах от Праги, еврейского гетто.
B умах нацистских деятелей, занятых решением “еврейского вопроса”, Терезин постоянно менял свою функцию. Он должен был быть то лагерем для стариков, то, наоборот, для молодежи, то превращался в “образцово-показательное” еврейское поселение, куда приглашались комиссии Международного Красного Креста и где снимались фильмы о “счастливой жизни” евреев в фашистском Рейхе. Но одна его негласная задача с успехом выполнялась на всем протяжении его существования — гетто Терезина стало транзитным пунктом, откуда заключенных, прибывших из Чехии, Германии, Австрии, Голландии и Дании, депортировали в Освенцим, Треблинку и другие лагеря смерти.
Через Терезин прошло 152 тысячи человек, 35 тысяч из них умерли в лагере, 25 тысяч были освобождены в мае 1945 года войсками Советской Армии.
Книга состоит из нескольких частей, первая из них содержит краткий очерк всех сторон жизни гетто: системы управления (официально было введено еврейское самоуправление с множеством комитетов и отделов, с собственной полицией и судом; на самом деле главной фигурой оставался фашистский комендант), бытовых условий (трехэтажные нары и очереди в туалеты), медицинского обслуживания и образования (по закону еврейским детям не разрешалось учиться), культурной жизни, вероисповедания и политических пристрастий.
“Здесь можно было бы жить среди образованных и интеллигентных людей, если бы не страх быть отправленным дальше”, — писала одна из заключенных. Собственными силами в Терезине, насколько возможно, были налажены городские службы, проложена канализация и водопровод, построены бани, прачечные, больницы, библиотеки. Отдел здравоохранения не имел недостатка в профессионалах высочайшего класса, отдел опеки детей и молодежи изобретал новые формы проведения обучающих занятий и создавал свои учебники. В апреле 1943 года в лагере был создан банк и введена собственная валюта — “гетто-крона”. Было поставлено более 600 спектаклей, 11 опер, практически ежедневно проходили музыкальные концерты, спортивные соревнования и лекции на самые разнообразные темы, выходили самиздатские журналы.
Вторую часть книги составили дневники заключенных и их краткие биографические очерки. Для чего велись эти дневники? Кому предназначались? — вoт, наверно, самые сложные и неоднозначные вопросы, к которым возвращаешься не раз по мере прочтения книги. Сперва их пишут, твердо веря в скорую нормализацию жизни, потом — с верой, что их прочтут другие, еще позже — уже и без этой веры — пишут как обращение к Небесам, ко Всевышнему, ведут диалог не с товарищами по лагерю и не с будущими счастливыми поколениями, а с Вечностью.
Повседневное существование Терезина состояло из сотен контрастов и походило на желание наладить нормальную жизнь в камере смертников. Получивший повестку на транспорт в лагерь уничтожения шел лечить зубы, миллионер барон Гутман грузил уголь, люди умирали по несколько десятков в день, но устраивались свадьбы и детские праздники, молитвы проходили в кабаре, заключенные писали картины, сочиняли пьесы и воровали, не на жизнь, а на смерть сионисты спорили с ассимилянтами о вопросах устройства будущего еврейского государства… В воспоминаниях и дневниках звучит эта тема абсурда и нереальности происходящего, невозможность измерить терезинскую трагедию здравым смыслом.
Надо думать, собранное в этой книге и вошедшее в готовящиеся издания — далеко не полная информация о Терезине. В этом смысле Терезин похож на древнюю малоизученную цивилизацию, павшую под ударами варварских племен; ведь многие документы, подобно памятникам погибшей культуры, были найдены случайно, как, например, дневник Эгона Редлиха, обнаруженный чешскими строителями через двадцать лет после гибели его автора.
Роль Редлиха в трагедии Терезина — одна из самых драматичных и противоречивых, недаром в советское время его, как и всех членов “самоуправления”, обвиняли в предательском сговоре с гитлеровцами и пособничестве в массовом истреблении евреев. В Терезине Редлих возглавлял отдел по работе с детьми и молодежью и входил в комиссию по составлению списков на транспорты. И если сначала фашистам удавалось вводить всех в заблуждение относительно судьбы депортируемых из гетто, то уже через несколько месяцев стало ясно: вопрос составления списка — это вопрос жизни и смерти. “Решать судьбу других — это на самом деле ужасная вещь”. “Приехала сестра моего шурина. Я боролся с собой. Должен я спасать ее от транспорта или нет?”
Население гетто было крайне неоднородно как по вероисповеданию и происхождению, так и по политическим взглядам и “заслугам перед Рейхом”. Летом 1942 года в Терезин депортировали из Германии государственных деятелей, военных, артистов, банкиров, ветеранов Первой мировой войны. Среди последних был 67-летний Филипп Манес, оставивший 1000-страничную летопись жизни гетто.
Август-сентябрь 1942-го были временем наибольшей плотности населения и наивысшей смертности. За два месяца в Терезин прибыло более тридцати тысяч заключенных, значительную часть которых составляли почти беспомощные старики. Многие из них сходили с ума, пережив “шок прибытия” — уж больно казармы и конюшни с трехэтажными нарами, голод и нищета не походили на обещанный в Берлине “приличный санаторий для пожилых евреев”. Каждый день умирало более ста человек. “Задача по нахождению свободного места столь сложна, что расселение каждого транспорта сравнимо разве что с шахматной игрой. <…> Боже, ну и жизнь! Пестрая, страшная, полная контрастов и уплывающая быстро, слишком быстро. С одной стороны — играют кабаре, с другой — умирают старики. Каждый день приходят транспорты в город, где в мирное время проживало 3000 человек. <…> Нельзя будет пользоваться уборными, поскольку засорилась канализация” (дневник Э. Редлиха, июль 1942 г.).
Филипп Манес пытается не сдаваться обстоятельствам и найти себе работу, чтобы внести в царящий хаос порядок. Служба ориентации, созданная Манесом при еврейской полиции, помогала сотням потерявшихся в общей сумятице стариков найти назначенное им жилье. Заблудившихся сотрудники службы отводили сперва в свою контору, а потом, отогрев и отпоив чаем, провожали на место. Но было ясно, что хотя такая помощь очень важна, — еще важнее поддержать людей не физически, а морально, поддержать их дух, не дать им погрузиться в свое горе. Филипп Манес стал выступать с лекциями, рассказывать о собственной жизни, о местах, где приходилось бывать, и о людях, с которыми сводила судьба. Для очень многих слушателей такие рассказы были единственной возможностью забыть о тяготах лагерной жизни и хоть на несколько минут погрузиться в довоенную жизнь.
Постепенно возникла “группа Манеса” — самое крупное общество лагерного просвещения Терезина — в нее входили 111 лекторов, актеров и режиссеров из Германии, Австрии, Чехии, Голландии, Дании. За период с сентября 1942-го по июль 1944-го они провели 500 докладов, чтений, поэтических конкурсов и “вечеров отдыха”.
Тaк же, кaк и Филипп Манес, не cдавалась, несмотря на свои 77 лет, Ружена Вайнбергерова. Не поддаваться трудностям, удержаться от “падения в пропасть воспоминаний”, жить в 16-метровой комнате с еще двадцатью женщинами и при этом отмечать любое, хоть и маленькое, улучшение, заботиться о друзьях и близких, пытаться устроиться на работу — разве это не настоящий героизм?
За годы существования гетто в нем выросло целое поколение молодежи. Для зрелых людей Терезин, несмотря ни на что, был все же этапом жизни, для детей это была вся жизнь целиком — кроме гетто, в ней не было больше ничего. И какой она им представлялась, можно судить по многочисленным детским рисункам, помещенным на страницах книги: двух- и трехэтажные дома, тощие фигурки людей и почти всегда — непременный атрибут смерти: катафалк или гроб. Почти всегда ни одного дерева и ни одного животного. “В Терезине дети видели только одну собаку. Огромного пса, овчарку, которая всегда угрожающе скалила зубы. Она сопровождала своего хозяина, коменданта Зайдла, объезжавшего Терезин на лошади”, — пишет в своих воспоминаниях Ирма Лаушерова, занимавшаяся в гетто вопросами воспитания молодежи. “Знаете, что значит для детей год оккупации? В 1943 году десятилетний австрийский мальчик, прочитав предложение “Это — лес”, спрашивал меня: “А что такое лес?”.
Дневниковые записи Веры Сегеровой, Ханы Стейндлеровой (они включены в четвертую часть книги под названием “Осколки”), Ханы Платовской показывают полную драматизма борьбу духа в условиях оккупации и заключения в Терезине. Старшей из них — Хане Стейндлеровой — на момент начала войны было тринадцать, она одна из тех немногих, кто прошел Терезин и дожил до наших дней. Вера Сегерова погибла в 43-м, Хана Платовска — в 44-м.
Постепенно, хоть и медленно, жизнь в Терезине налаживалась. Летом 1944 года лагерь посетили комиссии Международного Красного Креста и правительства Дании, в августе-сентябре шли съемки лживого фашистского фильма о “еврейском поселении”; впрочем, запечатленная на пленке “счастливая жизнь” отчасти и была такой: с середины мая прекратилась отправка транспортов, город приукрашивали, увеличивали пайки, вести с фронтов о быстром продвижении союзников укрепляли надежду на скорое освобождение.
Ярко и с верой в торжество жизни пишет об этом времени в своем дневнике Вилли Малер. Увлеченный работой, культурной жизнью и спортивными соревнованиями, он находит счастье в объятиях своей подруги в маленькой комнатке на двоих, которую они смогли отгородить в мансарде. Иногда кажется, что ничего большего этому человеку и не надо и он готов так жить вечно, но всё обрывается в конце сентября: транспорты возобновляются, и Малер попадает на один из них. Фашистская машина продолжает перемалывать судьбы.
С последними транспортами на Восток были депортированы многие авторы дневников: Эгон Редлих с женой и грудным ребенком, Филипп Манес с женой, художник Арношт Кляйн, Хана Платовска и другие. Всего за месяц в Освенцим—Биркенау отправлено более 18 тысяч человек, выжило — менее полутора тысяч…
В третью часть книги вошли биографические очерки, отрывки воспоминаний и дневниковых записей тех, кто дожил до освобождения. О последнем этапе существования “еврейского поселения” свидетельствуют писательница Эльза Бернштейн и молодая воспитательница Эрна Поппер (Фурман). Незадолго до конца войны в Терезин были депортированы ослабленные и больные заключенные из других лагерей, из-за чего вспыхнула эпидемия тифа — последнее испытание, выпавшее на долю жителей гетто. Освобождению от гитлеровцев и борьбе с эпидемией, закончившейся только в середине июня 1945 года, посвящен дневник военврача советской армии Евгении Физдель.
Работа авторов по созданию этой книги, снабдивших ее обширными комментариями, справочным отделом, рисунками и фотографиями, — заслуживает высокой оценки. Им удалось передать то, что обычно всего сложнее донести до читателя — воздух эпохи, его противоречивость, невольно заставляющую задуматься, чем была непростая история Терезина для каждого его узника — торжеством духа или крайней степенью его деградации?
И все-таки то, что “духовная свобода оказалась сильней телесного рабства”, — и есть главный итог всей книги и главный итог жизни тех, кто нашел в себе мужество день за днем писать терезинскую летопись, и тех тысяч и тысяч, от кого не осталось даже имени. “И наш долг не только “помнить о них” — это дешевое клише — мы призваны у них учиться”, — пишет в предисловии Иегуда Бауэр, директор Международного института исследования Холокоста мемориала “Яд Вашем”. Но давайте надеяться, что нам никогда не пригодится эта наука.
Артем Каратеев