Стихи
Опубликовано в журнале Знамя, номер 2, 2004
Об авторе. Александр Павлович Тимофеевский родился в 1933 году в Москве. Во время войны жил в блокадном Ленинграде, потом в эвакуации в Челябинске. Учился на сценарном факультете ВГИКа (1953-1958), как сценарист и редактор работал на киностудиях «Таджикфильм», «Союзмультфильм», на TV-«Мульттелефильм», на радио «Эхо Москвы». В 1992 году вышла книга стихов «Зимующие птицы» (Гуманитарный фонд имени Пушкина), в 1998 году издательство «Книжный сад» выпустило сборник стихотворений «Песня скорбных душой», в 2003 году «Новое литературное обозрение» издало стихотворную книгу «Опоздавший стрелок». Живет в Москве.
* * * Осталось так немного моря нам в море синем, Совсем немного неба — в небе, в степи — полыни, Осталось нам немного снега зимою белой, А осенью опавших листьев и хвои прелой. А в знойный день — шмелей гудящих на той поляне, А ночью — звёздочек блестящих в ночном тумане. Мы так немного успели сделать, совсем немного, А между парт учитель ходит и смотрит строго. Вот-вот раздастся звонок знакомый, такой далёкий. Учитель скажет, — сдавать работы, конец урока. Сон Жизнь моя вытекает по жиле, Ножик сонную жилу рассёк. — Долго жили, не тем дорожили, — Говорит мне седой старичок. Сердце бьётся всё легче и легче, Кровь спадает и снова течёт. Старичок мой бормочет и шепчет, Наставляет, глаголет, речёт. — Смертный сон никому не опасен, Добрый сон... Самый крепкий из снов... — И таинственен так и не ясен Ускользающий смысл его слов. * * * Бодхидхарма — методом явочным Всё постигший высокий дух, Ты не видел в Москве на лавочках Медитирующих старух? Дожевавши чёрствую корочку, Всё надеются, их спасут. И сползают с лавки на корточках, И наотмашь в снег, И в инсульт. * * * Быть может, не во сне, а наяву Я с поезда сойду напропалую И в чистом поле упаду в траву, И зареву, и землю поцелую. Конечно же, ты прав, хоть на луну, Хоть к чёрту на кулички, но не ближе — Чем я сильней люблю свою страну, Тем больше государство ненавижу. * * * Билет плацкартный — это вид На тридцать шесть часов без бедствий. Что за окном? Какой там вид? Приплюсни нос к стеклу, как в детстве. Кончается татарский Крым С его пологими горами. Я суру наугад открыл, Что нам обещано в Коране? Что ожидать нам от судьбы, Какие будут перемены? А телеграфные столбы Бегут, как русские из плена. * * * Я книгу написал И дал прочесть Рязанову, И Люське Петрушевской, И Либединской Лиде, И Фазилю. Никто стихов, конечно, не прочёл. Я возроптал И обратился к Богу. И мне раздался трубный глас Оттуда, — Балдович, кто ж стихи читать захочет В дни Страшного суда?! * * * Здесь ласточки, и солнце, и трава, И тот неповторимый запах лета. Душа находит вдруг свои права, Свои права, утерянные где-то. Здесь древний храм и юный небосвод И нету ну’жды плакать и метаться, А хочется молитв и медитаций. Одна беда... Бубнит экскурсовод. * * * Был человек Сашка, Ему было десять лет. Этого человека ты не знала. И он давно умер. Был человек Сашка, Ему было двадцать лет. Этого ты знала, Но и он умер. Был человек Сашка, Было ему тридцать лет. Этого ты знала мало, И он умер. Был человек Сашка, Ему было сорок лет, Но ты уехала в Израиль, И он умер. Был человек Сашка, Ему было пятьдесят лет, Ты с ним мельком встречалась в Москве, И этот тоже умер. Есть человек Сашка, Ему под семьдесят, Тип довольно противный, И говорить с ним не о чем, Хотя он ещё и не умер. * * * Виновато шепнёшь: — Я чуть-чуть... Тут же в кресле уснёшь под часами. В одиночку проделанный путь Не увидишь моими глазами. Трёх таинственных света снопов, Бьющих ввысь над чернеющим лесом, И моих однозвучных шагов Не услышишь скрипучую мессу. Здесь от гравия снег побурел, Тень от сосен легла на дорогу. Я, наверно, любить не умел, Вечно путал любовь и тревогу. * * * Что’ мне Гекуба, я Гекубе... Беда не в том, что я изгой. Мой мозг, как зал в колхозном клубе, Засыпан семечек лузгой. Я от субботы до субботы За суетой бесплодных дел И часа не имел свободы, Чтоб сделать то, что я хотел: Свой разум, что так пошл и гадок, Освободить от шелухи, И привести его в порядок, И сесть и написать стихи. Христос и его ученики — Почувствовать своей чужую боль — вот моего ученья смысл и соль. Мы отвечали: — Что ж тут не понять? Он нервничал. Он начал нам пенять: — Почто ж тогда, — он говорил в сердцах, — Сии слова не пишете в сердцах? Любите ближнего, как самого себя, Пусть боль его покажется нелепой, неправильной... Мы отвечали: — Проще репы пареной Такой завет. Записывать? Зачем? Возлюбим ближнего. Нет никаких проблем! — Он нервничал, он начал нам пенять: — Пять тысяч лет пройдёт — вам не понять! * * * Не помни зла. Наполни Осенним ветром грудь. И это зло не помни И то совсем забудь. Не помни зла, не помни, Утишь сердечный стон. Как шторкой зло задёрни, Забудь его как сон. Не помни зла. Возвысься. Не раздражайся! Брось! Обид сухие листья Скорей на землю сбрось. Стань деревом в долине, Стряхни обман и ложь. Очисть себя до линий, Оставь один чертёж. Вернись назад до точки. Услышь, как кровь течёт, Как набухают почки И новое растёт.