Опубликовано в журнале Знамя, номер 10, 2004
О диссидентах из первых рук
Г.С. Подъяпольский. “Золотому веку не бывать…” Составители М. Петренко-Подъяпольская, А. Подъяпольская-Дымкина. — М.: Общество “Мемориал”, изд-во “Звенья”, 2003.
Автор книги Григорий Сергеевич Подъяпольский (1926—1976) был одним из самых знаменитых диссидентов — недаром “Мемориал” посвятил ему этот сборник. А.Д. Сахаров считал его своим учителем в правозащитной деятельности.
Церковное слово “диссидент”, означающее “отступник от господствующего вероисповедания, инакомыслящий”, замелькало в газетах с конца шестидесятых. Советская власть, используя этот термин, не заметила того, что расписалась в религиозном характере своей идеологии. Даром всю нашу жизнь она навязывала ее нам как научную и при этом жестоко наказывала как за всякое отступление от нее, так и за любую критику своей деятельности. Однако после ХХ съезда КПСС, когда многим показалось, что партия покаялась в своих преступлениях и ищет новых путей, о ее неверных шагах стали говорить все, и этот процесс оказался неостановимым. Наиболее свободомыслящие и решительные люди критиковали партию и вносили свои предложения вслух — на собраниях, на работе, в обращениях в государственные органы, в зарубежных публикациях. Некоторые пытались публиковать свою точку зрения на современные проблемы и в отечественной прессе, но убедились, что это невозможно. Постепенно свободомыслящие люди поняли, что главное, чего они добиваются, — это того, чтобы государство само исполняло свои законы и обязательства. Не сразу, а, быть может, на десятый год этого стихийного движения, уже давно названного властями диссидентским, сами они стали называть себя правозащитниками. Правозащитная деятельность оказалась отнюдь не безопасной, вскоре понадобилось защищать и права своих товарищей: правозащитников, подвергшихся репрессиям в нарушение Конституции и Уголовного кодекса. Не один из них повидал тюрьмы и лагеря, многие были выдавлены “органами” в эмиграцию.
Произведения Григория Подъяпольского занимают в сборнике чуть меньше половины; большая же часть в ней — воспоминания и статьи об авторе его сотрудников, соратников и друзей.
Книга открывается предисловием составителей. Затем следуют некролог, напечатанный Юрием Айхенвальдом за рубежом через три дня после смерти Г.С. Подъяпольского (“Русская мысль”, 12 марта 1976 года) и предисловие А.Д. Сахарова к изданию незаконченной книги Г.С. “О времени и о себе”, вышедшей в 1978 году в эмигрантском издательстве “Посев” (часть ее была опубликована в “Звезде” № 3 за 1992 год). В сборнике изданные “Посевом” и некоторые другие автобиографические записки Г.С. помещены под названием “Фрагменты автобиографии”. Помимо них и воспоминаний современников, книга содержит публицистику, политические заявления и стихи Г.С. Подъяпольского.
Мемуары всегда интересны — и как свидетельство о времени, и как описание неповторимой жизни неповторимого человека. Фрагменты автобиографии Г.С. — это к тому же еще редкий случай мемуаров человека со строгим научным мышлением. Высказав какую-либо мысль, автор показывает путь к ней и обращает внимание на возможность сомнений.
В предисловии автор пишет, что первоначально он хотел просто записать подробности того, как он был уволен (добавлю: разумеется, за правозащитную деятельность) из Института физики Земли, где работал; но начатые записки стали разрастаться в некий роман. Однако вскоре, пишет Подъяпольский, “я потерпел обычное в нашей стране стихийное бедствие, унесшее по непозволительной халатности <…> все неразмноженные черновики. Уцелели только две главы, посвященные ИФЗ”: рукопись изъяли при обыске.
Неудивительно, что фрагменты открываются описанием Института физики Земли и его истории с яркими характеристиками научных руководителей, включая директора Института в 1950-е годы академика Г.А. Гамбурцева. Перечислив несколько научных идей Гамбурцева, “которые он щедрой рукой раздавал направо и налево”, Г.С. добавляет, “ему принадлежит заслуга… в создании лица Института физики Земли (правильнее <…> ГЕОФИАНА)”. После знаменитой Августовской сессии ВАСХНИЛ 1948 года все научные учреждения СССР обязаны были проводить собрания с осуждением противников Лысенко и всех тех, кого клеймили газеты, у себя тоже следовало найти, кого заклеймить; в 1952 году в стране началась кампания по изоляции от всего мира, именуемая борьбой с космополитизмом. Была она одновременно и антисемитской. Везде убирали портреты иностранных ученых, и не разрешалось цитировать их работы, увольняли евреев. “Но, переступая в те же дни порог ГЕОФИАНА, вы попадали как будто в иной мир, куда не доплескиваются мутные волны повального мракобесия”. Г.С. признается, что сперва относил это за счет высокого уровня всех ученых ГЕОФИАНА, но спустя десятилетия понял, что это зависело в первую очередь от директора. Автор замечает, что ему не известны другие научные учреждения с таким же климатом в те годы. В наши же дни известно, что таким климатом отличался институт без приставки ГЕО: ФИАН, руководимый С.И. Вавиловым; некоторые медицинские и химические институты… Г.С. описал в этом разделе и годы — отнюдь не худшие в его истории — существования ИФЗ без директора, и обстоятельства появления бюрократа от науки в качестве директора. Несколько страниц отдано противоречивой фигуре О.Ю. Шмидта, именем которого назван институт.
Главу “Происхождение” как пример научного мышления в мемуарах хочется цитировать с самого начала: “Я родился в 1926 году, то есть принадлежу к поколению, уже не заставшему дореволюционной жизни, ни революционного энтузиазма первых лет, чье сознание формировалось в самые страшные годы сталинизма, чью наступающую юность перешибла война, к поколению, которое встретило неожиданную хрущевскую оттепель <…> молодыми людьми, способными на значительную внутреннюю перестройку… Родись я тремя годами раньше или позже <…> [судьба и эволюция автора] были бы во многом иными. Те же исторические события — а в наш век биографии неотделимы от вторгающихся в них исторических событий — пересекли бы мою жизнь в другом возрасте и подействовали на нее с иной силой и в ином направлении — не берусь опять же решать, в каком”. Далее следует подробный экскурс в прошлое семьи с характеристиками тех предков, о которых автору что-либо известно. Интересно отметить, что в конце книги приведена родословная Г.С. как по отцовской, так и по материнской линии, составленная для сборника братом Г.С. архитектором-реставратором Сергеем Подъяпольским.
Главы о детских и школьных годах, целиком вошедшие в публикацию “Звезды”, пронизаны размышлениями. Из главы “Политическое воспитание” узнаем о семье, где рос Г.С. Эта семья старых интеллигентов, хранившая традиции честности и глубоких духовных интересов, была аполитична и состояла из женщин (матери, тетки, бабушки) и автора с его младшим братом Сергеем. “Интеллигентская аполитичность <…> возникает в результате взаимодействия между страхом и тоже привычной, почти рефлекторной честностью — пишет автор, — Впоследствии, в других интеллигентных семьях я встретился с четко сформулированной теорией, которую окрестил для себя теорией катакомб. Суть ее в том, что историческая задача интеллигенции выжить, чтобы донести свои духовные ценности до лучших времен и будущих поколений”. Тут же следует критика теории: непонятно, откуда придут лучшие времена и надолго ли хватит возможностей хранить духовные ценности. Позже, на протяжении всех “Фрагментов”, Г.С. отмечает у себя “катакомбную психологию”, осуждает ее и за нее извиняется. Из воспоминаний вдовы, приведенных во второй половине книги, мы видим, что критическое отношение к катакомбной теории и психологии не только привело его к открытой правозащитной деятельности. Не считаясь с осторожностью других, он неоднократно наталкивался на непонимание как в попытках наладить контакт с критически настроенной молодежью, так и при публичном обращении за помощью политзаключенным.
Самая интересная (и трудная для чтения) глава “Фрагментов” — “Сознание”. Она начинается с описания “годов скитаний” — работы после вуза (Нефтяного института) “по распределению”, вплоть до поступления в ИФЗ. Интересно, что в воспоминаниях сотрудницы Подъяпольского тех лет Л. Ивановой рассказывается, как Г.С. помог группе сейсмиков отстоять свои человеческие права еще за восемь лет до начала его правозащитной деятельности. Значительно дополняют начальную часть “Фрагментов”, особенно в понимании описанного времени, воспоминания ровесника Г.С., специалиста по ракетной технике Ф. Мещанского, как и Г.С., учившегося в войну в экстернате, тоже знакомого с трудами О.Ю. Шмидта и давшего им современную оценку. Но главный интерес главы в том, что в ней Г.С. прослеживает становление своих философских и политических взглядов в 1940—1950-е годы. “Уже тогда я безусловно принимал свою принадлежность к интеллигенции <…>, чья роль в человеческом обществе заключается в поисках истины <…>, включающем как конкретные истины в специальных областях знания, так и общефилософские”. Главную проблему нашей истории Подъяпольский сформулировал так: “Как получилось, что революция, имевшая поначалу явно демократическое направление, привела к созданию столь централизованного, иерархического и бюрократического государства? Почему непременными атрибутами этого государства с первых же шагов стали беспардонная ложь и изуверская, никакими рациональными целями не объяснимая жестокость?”. Относительно законченная концепция сложилась в его сознании к концу 1952 года. Немалую роль сыграли в ее становлении точные науки. Он считает их, во-первых, наиболее мощным каналом информации, шедшим в нашу страну из окружающего мира в годы, когда все остальные каналы были практически перерезаны; во-вторых, они предоставили ему инструмент для логического анализа. Выводы, к которым он пришел, казались ему настолько очевидными, что он рассчитывал встретить свою концепцию, как только можно будет узнать, что думает остальной мир. К великому удивлению, когда “оттепель” приоткрыла щелку в этот мир, а затем самиздат ее расширил, целиком подобной концепции он не встретил, обнаружил лишь у различных авторов фрагменты своих рассуждений. Подъяпольский, как и Джилас, использует термин “новый класс”, но считает, что управленцы в западных странах составляют этот же класс, существующий там наряду с классом собственников. Как в конце феодализма существовал абсолютизм, так “новый класс” при советском социализме приобрел абсолютную власть и потому социализм следует считать последней стадией капитализма. Как при капитализме, на этой стадии главный производитель — наемный рабочий (рабский труд в лагерях и прикрепление трудящихся к учреждениям, имевшее место в 1940—1950-х годах, решающего значения не имеют), а производятся предметы индивидуального пользования. Научно-техническая революция уже показала начало нового способа производства — она начала создавать сверхпредметы коллективного пользования (например, международные электрические сети). И, по-видимому, будущее — за ними. Итак, уже к концу 1952 года была предсказана возможность Интернета, в котором автор увидел бы, если бы дожил, первый шаг к новому глобальному обществу.
Немалое место автор уделяет изощренным и зачастую нелогичным попыткам государства заставить его отказаться от избранного пути. В этом отношении статьи о беседе с проф. М.А. Садовским и “Как я потерял звездочку” больше относятся к фрагментам автобиографии, чем к публицистике. Из воспоминаний вдовы мы узнаем, что одной из попыток изолировать Подъяпольского закончилась его жизнь: он был отправлен в командировку на время XXV съезда КПСС. Посланные с ним в командировку попутчики, видимо, стали “наставлять его на путь истинный”, и к месту назначения в Саратов он прибыл больным (инсульт). Умер он в саратовской больнице.
Мировоззрение Г.С. Подъяпольского разъясняют для нас и его стихи. В сборнике они занимают свыше 140 страниц. Нет в них ни ярких зрительных образов, ни горячих или нежных чувств. Стихотворная форма для автора — способ изложения отдельных мыслей, как правило — философских. Но философской лирикой их не назовешь. Ибо лирика в них прорывается редко.
Обстоятельства написания некоторых стихов, напечатанных в книге, приведены в воспоминаниях. Так, “Бедный Генрих” — изложение спора с убежденным марксистом, попавшим в компанию “диссидентов” (С. Мюге); “Послание М.Б.” написано после встречи с юношей, исключенным из университета, представителем другого поколения свободомыслящих, с которым не удалось найти общего языка, и Г.С. спорит с четверостишием, написанным М.Б. (из воспоминаний вдовы Г.С. Марии Гавриловны). Г.С. и сам разъясняет некоторые стихи в комментариях (разве стихи требуют разъяснений и комментариев!), из чего и ясно, что это не стихи, а изложенные в форме стихов эссе на философские или политические темы.
О своей правозащитной деятельности Г.С. Подъяпольский написать не успел. С этим знакомят помещенные в следующем разделе его политическое заявление и публицистические статьи. Они и воспоминания современников дополняют оборвавшиеся записки и делают недосказанное понятным.
Со многими опубликованными посмертно политическими заявлениями Г.С. Подъяпольского читатель знаком по сахаровским сборникам. Здесь помещено только заявление в адрес генерального прокурора СССР о нарушениях закона при ведении судебного процесса над Галансковым, Гинзбургом, Добровольским и Лашковой. Особый интерес в разделе представляют две статьи: “Политический судебный процесс (попытка определения современного значения термина)”, где анализируется, как менялось это понятие с последней трети XIX века по март 1974 года, когда это писалось, и “Движение в защиту прав человека в Советском Союзе”. Вторая статья повествует о зарождении движения, ведь автор умер на самой его заре. Потому так важна предыстория. “Два десятка лет назад <…> открытые выступления в защиту прав человека в нашей стране были совершенно немыслимы. Нарушение прав человека происходило в таких колоссальных масштабах и в таких бесчеловечных формах, что само представление о существовании прав человека <…> казалось утопией, не имеющей отношения к реальному миру”… Это и многое другое породило в обществе полное отсутствие социальной ответственности, затаенный страх, пассивность, привычку к лицемерию. И именно эти особенности общества, а не действия государства, считает Подъяпольский, создают главную трудность для борьбы за права человека в нашей стране. С этой статьей перекликаются воспоминания его соратников. Обстоятельства образования Инициативной группы по защите прав человека описал С.А. Ковалев; об отношении правозащитников к насилию, — следует ли защищать права тех, кто действует насильственными методами, написал Ю.Ф. Орлов. Среди авторов воспоминаний и другие громкие имена: В. Буковский, генерал А. Григоренко, А. Есенин-Вольпин, Л. Копелев, П. Литвинов. Помещены и воспоминания А.Д. Сахарова, извлеченные из его публикации 1989 года.
Сведения, которые читатель почерпнет из сборника, нужны не только историку правозащитного движения в СССР, но и историку ХХ века вообще. Они не потеряли своей актуальности, как и само название сборника. “Слова “золотому веку не бывать”, — заметил кто-то на презентации книги, — лучшим образом отражают суть правозащитного движения. Надо сегодня отстаивать интересы каждого человека, права которого нарушаются”.
М.Е. Раменская