Рассказы
Опубликовано в журнале Знамя, номер 9, 2003
Юрий Горюхин родился в 1966 году в Уфе. В 2000 году окончил заочное отделение Литературного института им. А.М. Горького (семинар Н.С. Евдокимова). Ответственный секретарь уфимского литературно-художественного журнала “Бельские просторы”.
Проза публиковалась в журналах “Соло”, “Бельские просторы” и ряде сборников. С повестью “Встречное движение” Ю. Горюхин вошел в число финалистов премии Ивана Петровича Белкина за 2002 год.
В “Знамени” печатается впервые.
Юлька и Савельич
Кузьма Савельевич выздоровел, он тяжело вздохнул и открыл глаза:
— Юлька, сколько времени?
Юлька молча выписала из заданного на дом упражнения все краткие и полные страдательные причастия, потом отложила ручку и сказала, не поднимая головы:
— Зачем тебе?
— Зачем, зачем? Должен же я знать, сколько часов проспал.
Юлька сложила в портфель учебники с тетрадками и вздохнула:
— Полвторого.
Кузьма Савельевич сел на кровати, запустил дрожащие пальцы в спутанные кудри и закряхтел:
— Заспался. А ты что же в школу собралась? Сегодня же воскресенье.
Юлька сняла с вешалки чистенькое, аккуратно заштопанное на локтях платьишко, послюнявила указательный пальчик, быстренько коснулась раскаленной поверхности утюга и, удовлетворенно услышав шипение, принялась старательно гладить воротничок.
— Сегодня четверг.
— Как так? Вчера было восьмое марта, я тебе кроличью шубку подарил. Сегодня значит?
Юлька поставила утюг на железную подставку и, вспоминая многосерийную гордую Анжелику, высоко подняла остренький подбородок и в глубоком презрении опустила веки.
— Да ладно? Уж выпить немного нельзя на праздник?
— Мою шубку ты пропил тринадцатого, а сегодня девятнадцатое.
— Как так?
Юлька взяла платье и ушла на кухню переодеваться. Кузьма Савельевич тяжело поднялся с кровати и, покачиваясь, зашагал следом.
— Юлька, у нас чего-нибудь осталось?
Юлька поморщилась и, изогнув за спиной руки, с трудом протолкнула неподатливую пуговку в петельку.
— Ничего не осталось, все запасы выпил!
— Что ж теперь делать-то?
Юлька быстро прошла из кухни в комнату и стала собирать портфель. Кузьма Савельевич прислонился к косяку и тоскливо посмотрел на Юльку.
— Деньги тоже?..
Юлька достала из портфеля пенал, отодвинула крышечку и вытащила свернутые в тугую трубочку купюры:
— Все что есть. Половину вчера доктору отдала, чтобы вывел тебя из запоя. Пока я в школе, купи сахар, дрожжи и ставь кислушку, надо самогон варить, а то скоро жить будет не на что.
Кузьма Савельевич мелко закивал головой, застенчиво поднял указательный палец и хотел сказать что-нибудь доброе и хорошее, но Юлька, сдерживая улыбку, махнула портфельчиком и, мурлыкнув, выбежала из дома.
Кузьма Савельевич умылся, побрился, взял сумку на колесиках и отправился на рынок.
* * *
До первого мая Юлька и Кузьма Савельевич жили хорошо. Юлька ходила в школу, покупала в магазине продукты и варила в большой кастрюле щи. Кузьма Савельевич поздними вечерами доставал сваренный из нержавеющей стали самогонный аппарат и перегонял мутную бормотуху в крепкий прозрачный самогон. Потом разливал его по бутылкам и продавал круглые сутки. Но первого мая Кузьма Савельевич опять заболел.
* * *
Юлька смотрела в землю и вела за руку сильно ослабевшего Кузьму Савельевича из больницы домой.
— Как ты, Юлька?..
— Никак.
— Как жила-то?
— Никак. Бутылки собирала.
— Ничего, сейчас денег займу, мне дадут, нагоним самогонки и опять заживем.
Юлька остановилась и отпустила руку Кузьмы Савельевича.
— Ты самогонный аппарат пропил.
— Как так?
Юлька снова взяла за руку Кузьму Савельевича и повела дальше.
— Ты, Юлька, того? Чего-нибудь придумаем.
Всю дорогу до дома Юлька молчала, а Кузьма Савельевич тихо вздыхал.
* * *
Три дня Юлька убиралась в доме, заваривала на обед китайскую лапшу быстрого приготовления, учила уроки и иногда тихонько плакала в ванной комнате, а Кузьма Савельевич ходил по квартире и постоянно проверял стоящие у батареи фляги с бормотухой.
В ночь на четвертый день после выписки Кузьма Савельевич закрылся на кухне, достал большое оцинкованное ведро, залил наполовину кислушкой, установил над ней миску и плотно вдавил в края ведра эмалированную миску, наполненную холодной водой, после чего всю конструкцию установил на газовую плиту. Всю ночь Кузьма Савельевич, перезаправляя ведро свежей кислушкой, гнал самогон. Под утро, перегнав все сырье, Кузьма Савельевич слил в двадцатилитровую бутыль последнюю порцию первача и усталый, надышавшийся сивушными парами, пошел спать.
* * *
Юлька, поймав губами солнечный зайчик, сладко потянулась и встала с постели. Она окинула взглядом спящего в одежде Кузьму Савельевича и сразу загрустила. Юлька прошла в ванную комнату, почистила зубы, с мылом вымыла лицо, вытерлась чистеньким вафельным полотенцем и зашла на кухню.
На полу посреди кухни стояла наполненная до винтовой крышки бутыль. Утренние солнечные лучи входили в чуть мутноватую жидкость и разливались по потолку и стенам фиолетово-желтыми разводами. Юлька захлопала в ладоши и пропела: “Каждый охотник желает знать, где сидит фазан”, потом побежала в комнату, обняла Кузьму Савельевича и поцеловала в небритую щеку.
Превратности
Дмитрий Владимирович Привалов заболел и еле-еле выздоровел. Друг Дмитрия Владимировича Игорешкин сказал ему, что сердечная недостаточность лечится ежедневным приемом не менее ста граммов коньяка — старенький благообразный доктор Иванов сказал, что сто грамм коньячка — это неплохо, но учтите: сейчас лето, значит, в моргах ремонтируют компрессоры, холодильные камеры забиты под потолок, протухнете, пока похоронят, да и вообще, слабоумие не по моей части. Дмитрий Владимирович обиделся на доктора Иванова, а Игорешкину сказал, что он его единственный и настоящий друг, но все же, когда Игорешкин протянул Дмитрию Владимировичу в тяжелом резном хрустальном стаканчике играющую на солнце жидкость цвета красного дерева, Дмитрий Владимирович поднял вертикально правую ладонь и закачал головой.
* * *
Паша Ровелко сидел на кухне и смотрел, как желтая оса ползала в стакане с высохшим на дне позавчерашним пивом. Николе вчера дали десять суток за то, что пинал милицейский уазик и кричал, не контролируя себя, о недостаточном усердии в борьбе с преступностью сержантского состава, а он, Паша, убежал, когда Николу слегка придушили и постучали головой о гулкий капот автомобиля. Паша испытывал некоторую неловкость оттого, что его товарищ в томлении занимается общественным трудом, а он сидит уже два часа за столом, отрешенно куда-то смотрит, немного раскачивается на табуретке и ничего не делает, чтобы помочь Николе.
* * *
Пролистав на даче пыльную подшивку журнала “Здоровье” десятилетней давности, Дмитрий Владимирович Привалов хмыкнул и сказал жене Элеоноре:
— Представляешь, работе сердца, так или иначе, помогают практически все мышцы организма, и поэтому…
Элеонора Панкратовна обожглась о кастрюльку с яблочным вареньем, сморщила маленький носик и стала дуть на короткий мизинец с полуторасантиметровым слегка облезлым ногтем:
— Как ты любишь преподносить общеизвестные факты словно это открытия по спасению человечества. Тебе уже давно все талдычут, что надо бегать трусцой, а не сидеть у пруда с идиотской удочкой и хлестать водку с этим дураком Игорешкиным.
Дмитрий Владимирович побагровел и уже собрался ответить жене должным образом, как резко закололо сердце и белые губы стали беспомощно хватать ускользающий воздух.
* * *
Паша Ровелко передал Николе через чуть-чуть пьяного прапорщика Савельева четыре пачки “Примы” и одну пачку плиточного чая. У Паши осталась позвякивающая в кармане мелочь, три яйца в холодильнике, матерчатый мешок с сухарями и две пустые пивные бутылки с отколотыми горлышками. Паша загрустил, загрустил настолько, что подумал: может быть, съездить к матери на садовый участок, пополивать там чего-нибудь, гусениц пособирать, вдруг выпить с маманиным дядей Толей, в лес сходить за грибами? Только где там лес? И вообще, какого черта?! Паша включил телевизор, порадовался тому, что два месяца как бросил курить, и тут же смертельно захотел затянуться чем-нибудь крепким и вонючим, и, бессильный сопротивляться желанию, открыл платяной шкаф в поисках возможной махорки от всепожирающей моли. Махорку Паша не нашел. Паша нашел увесистый флакон туалетной воды “Свежесть”, припрятанный бережливой матерью, и почувствовал, как проходит грусть, как жизнь наполняется смыслом, и танцы народов мира по первой программе телевидения совсем не так отвратительны, и есть что-то грациозное в движении коренного жителя Австралии, когда он ловко запускает в зрительный зал воображаемый бумеранг.
* * *
Дмитрий Владимирович Привалов вместе с Игорешкиным зашли в большой магазин спортивных товаров и растерянно двинулись вдоль длинных рядов со всевозможными предметами для укрепления физического здоровья граждан.
— О, смотри, какие гирьки интересные!
Игорешкин резко дернул двухпудовую гирю до колена, серьезно пожал плечами и с уважением аккуратно поставил гирю на место:
— Мышцу, кажется, потянул, зараза!
Дмитрий Владимирович поморщился и отошел от Игорешкина, интенсивно мявшего себе бок, к ярким красивым велосипедам.
— Дим, это же подростковые велосипеды, тебе на таких несолидно будет, да и велосипед — это же опасно, их постоянно сбивают. Кстати, анекдот…
— Да сам знаю, что не то.
— Так вот, анекдот: из морга звонят в магазин спорттоваров…
— Чего?!
— Ты не подумай, Дим, это же анекдот, я совсем не то хотел, просто анекдот…
Дмитрий Владимирович подержал в руках дорогие легкие пластиковые лыжи, провел пальцем по выемке и поставил на место:
— Классный инвентарь стали делать.
— Только до зимы еще далеко.
— При чем тут зима!
— Так.
Очки для плавания, недолго повертев в руках, Дмитрий Владимирович тоже отложил, а Игорешкин сказал, что в бассейнах теперь плохо подогревают воду и для людей со слабым кровотоком в венах и артериях это не очень полезно.
В отделе рыболовных принадлежностей Дмитрий Владимирович, следуя указательному пальцу Игорешкина, купил множество блестящих крючков, грузил, лесок, безынерционную катушку, садок, складной стульчик, набор туристической посуды и два поплавка.
* * *
Паша Ровелко стянул с головы мамин чулок, пахнущий нафталином, задумчиво посмотрел на длинную очередь маленьких дырочек вдоль шва и решил, что это не то, потому что пока его натянешь, пока вытащишь большой и очень тупой кухонный нож, трусливая женщина с сумочкой, набитой крупными купюрами, или трусливый хилый немолодой мужчина с кучей выигрышных лотерейных билетов во внутреннем кармане поднимут крик, начнут размахивать руками или даже просто убегут. Вот если бы Никола был рядом, тогда бы они чего-нибудь, конечно, а так как-то не так. Паша скрутил чулок в жгут, повязал им правый глаз, выдвинул вперед челюсть и замахнулся ножом на зеркало: лопоухий курносый бандит со щетиной, только что вырвавшейся из состояния пуха, тоже не очень убедительно поднял на него дрожащий кинжал. Паша объективно вздохнул и стал размышлять, как бы придумать все, с одной стороны, попроще, а с другой — поэффективнее. И как долго Паша ни думал, как долго ни рисовал в маминой тетради по учету доходов и расходов голых женщин, ничего лучшего, чем, незаметно подкравшись сзади, нанести удар по затылку увесистым кулаком и после этого отобрать причитающиеся ценности, не придумал.
* * *
Дмитрий Владимирович Привалов на дне рождения двоюродной сестры Верочки налил себе в фужер минеральной воды, и в ответ на недоумение во взгляде мужа Верочки Станислава сказал, что совсем плохо со здоровьем. Станислав хохотнул, громко рявкнул, что у всех здоровье дрянь, и попытался горлышком открытой бутылки поддельного коньяка столкнуть ладонь Дмитрия Владимировича с пузатой рюмки. Гости за столом развеселились, а дядя Станислава Роман Георгиевич повернулся к Дмитрию Владимировичу и тихо сказал:
— А у меня ничего не болит, хотя я старше вас лет на двадцать и сейчас запросто могу выпить водки сколько захочу.
— Это уж у кого какой организм, да и нервничать, наверно, много не приходилось, а у меня работа…
— Да полноте, Дмитрий Владимирович, дело не в организме и работе, а дело в том, что я всю жизнь на работу и с работы ходил пешком в отличие от вас — и все.
— Пешком, говорите? А я как раз собирался какой-нибудь гимнастикой заняться, может быть, действительно пешком ходить, вы как считаете, не поздно начинать?
— Да бог с вами, почему поздно-то?! С завтрашнего дня и начинайте, главное, не откладывать.
* * *
Паша Ровелко высосал из носика заварочного чайника бледную безвкусную жидкость, сплюнул в раковину застрявшие в зубах чаинки, открыл форточку и поежился противному сырому, холодному утру. Паша сунул в носок под штаниной нож, положил в клеенчатую сумку куртку и кепку на случай быстрой смены внешности и вышел из дома на промысел. Сначала Паша хотел идти поздно вечером, но, здраво рассудив, что ночью гуляют только милицейские наряды, злобные конкуренты да домашние песики, перекусывающие от нечего делать черенки совковых лопат, решил идти рано утром, когда можно встретить одинокого хорошо зарабатывающего трудоголика, и, к тому же, темноты боятся не только добропорядочные граждане.
* * *
Дмитрий Владимирович Привалов оделся в вельветовый костюм спортивного покроя, мягкие замшевые туфли, отставил в сторону жесткий дипломат и повесил через плечо яркую кожаную сумку. На улице Дмитрий Владимирович с удовольствием втянул в себя холодный сыроватый воздух и бодро зашагал мимо гаража с автомобилем, мимо остановки общественного транспорта прямиком через дворы сонных многоэтажек к офису своей работы.
* * *
Паша Ровелко сутулился, мышцы его подрагивали, а два плохо запломбированных зуба на нижней и верхней челюсти время от времени постукивали друг о друга. Паша сунул нос под толстый воротник свитера и попытался несвежим дыханием согреть зябкое тело. Кухонный нож больно натирал ногу, и постоянно казалось, что он вот-вот выпадет из-за вытянутого эксплуатацией носка. Под кроссовками хрустел, скрипел, лязгал, ныл, визжал, вытягивал все нервы вязкий изматывающий гравий. Паша занервничал и, чтобы унять дрожь в коленях, присел на сильно покалеченную подростками скамейку в кустах развесистого шиповника.
* * *
Дмитрий Владимирович Привалов быстро и относительно легко шагал по пустынным улицам. Он вошел в ритм и удовлетворенно чувствовал, как наполненно пульсирует кровь в сосудах, мышцы становятся упругими, дыхание глубоким и здоровым, мысли приобретают ясность и четкость, а освежающая сырость воздуха приятно омывает разгоряченный организм. Дмитрий Владимирович сошел с асфальтированной дорожки, зашуршал по влажному гравию и улыбнулся, с удовольствием вслушиваясь в легкое эхо своих шагов, навевающее что-то ностальгически детское.
* * *
Паша Ровелко сидел нахохлившись на краю скамейки и поплевывал в забитую до отказа различным мусором урну. Чтобы меньше мерзнуть, Паша сунул руки под мышки и зашевелил пальцами в холодных кроссовках.
Мимо Паши прошла пенсионерка Третьякова с пустым бидоном. Паша кисло посмотрел на ее резиновые калоши, а Третьякова покрепче сжала в левом кулачке платочек с завязанными там мелкими деньгами. Потом мимо Паши мягко прошел белый лоснящийся кот, потом прилетели два воробья и стали что-то клевать в смятых бумажках около урны, но грузно приземлившийся голубь их разогнал, а когда Паша на него плюнул, то и он шарахнулся в сторону, потом за маленькой сукой пробежала стайка довольно крупных кобелей, а потом вдалеке показалась туманная фигурка какого-то мужчины.
* * *
Дмитрий Владимирович Привалов не удержался и остановился, сбивая с ритма упругий шаг. Ему непременно хотелось сорвать ароматный цветок шиповника, взять его с собой на работу и подарить Люсеньке или просто поставить в стакан на своем широком письменном столе. Дмитрий Владимирович два раза укололся, но довольно успешно справился с задачей: цветок был чист, свеж, и в нем ползала только одна маленькая букашка. Дмитрий Владимирович аккуратно положил цветок в сумку и с еще более приподнятым настроением зашагал навстречу трудовому дню.
* * *
Паша Ровелко заинтересованно вглядывался в приближающуюся мужскую фигуру и очень удивился, когда из-за ее спины появилась еще одна мужская фигура и дружески положила руку на плечо первой мужской фигуре. Паша недовольно сплюнул в маленькую наплеванную до этого лужицу и опять насупился.
Две мужские фигуры поравнялись с Пашей, и Витек Бутусов сказал Руслану Кудашеву, чтобы он спросил у этого невзрачного парнишки закурить.
— Браток, дай закурить. Сил нет. Умираем.
— Я сам бы покурил — нету.
Витек Бутусов сказал Руслану Кудашеву, что парнишка врет, потому что у него под ногами лежит дымящийся окурок.
— Браток, ты же нас обманываешь, у нас сил нет, умираем, а ты не даешь закурить.
— Да в натуре…
Но Витек Бутусов не стал слушать Пашу, он ударил его кулаком по лицу и сказал, что Паша врун, а он терпеть не может, когда его обманывают, даже если это делает любимая жена Зуля. Руслан Кудашев тоже ударил Пашу по лицу кулаком, но никак не стал объяснять своих действий, правда, потом и Витек бил Пашу тоже без объяснений.
Паша очнулся в цепких объятиях шиповника, с трудом выдрался из колючек, его правый глаз затек, губы распухли, а под носом засохла тоненькая струйка крови. Паша ощупал языком зубы: кажется, все были на месте — это успокаивало, правда, совсем немного. Паша не стал лезть в гущу кустов за повисшей там сумкой, и так от колючек зудели руки и ноги. А кухонный нож вместе с носком и кроссовкой Паша так и не нашел, поэтому побрел к дому, осторожно ставя ногу и остро ощущая правой подошвой камешки, еще не прогретые утренним солнцем.
* * *
Дмитрий Владимирович Привалов поднялся в лифте на свой этаж, зашел в туалет, вымыл лицо и руки, почувствовал, что от него немного пахнет потом, но смущаться не стал, а, напротив, торжествующе оскалился в зеркало и хмыкнул.
— Люсенька, это вам, поставьте его в стакан с водой.
— Спасибо, Дмитрий Владимирович, какая прелесть! А как ваше здоровье, Дмитрий Владимирович?
— Все нормально, Люсенька.
* * *
Двадцать восьмого февраля в одиннадцать часов сорок минут Дмитрий Владимирович Привалов, перебегая перекресток по улице Менделеева на красный свет, поскользнулся на несколотом льду посреди дороги и щучкой въехал под заднее колесо троллейбуса номер четырнадцать. А в это время фрезеровщик третьего разряда завода “Геофизприбор” Павел Ровелко присоединился вместе с другими фрезеровщиками из бригады к общезаводской забастовке, требуя выплаты зарплаты за все месяцы, начиная с декабря.