Опубликовано в журнале Знамя, номер 8, 2003
Памяти Феликса Светова * * * Вот и настала первая не твоя зима. Время сковано скобками, вмёрзло в лёд. Всё кончается: ссылка, этап, тюрьма, но на этом свете. Бессрочен — тот. Нам свиданье не светит, пока я здесь, ну во сне, да и то дадут — не дадут. Сквозь игольное ушко легче пролезть, а иголки здесь шьют и часы идут. Вглядывайся до слёз в голубизну неба, ищи на земле следы, ленты Мёбиуса кривизну узнавай в завитках ледяной воды. Тебя изумляла пространства игра, фокус Мёбиуса, переход... У дома наст, ледяная кора, под ней голубой барвинок цветёт. * * * Говорил мне про красный закат на исходе зимы: ближе к вечеру солнце прокуренный воздух зажгло в переполненной камере старой московской тюрьмы, прорвалось сквозь решётки и сквозь ледяное стекло. И верёвка из дыма и света по камере вкось протянулась, чтоб всякий мелькнувший в луче оживал, через гомон и пыль, разномастные шконки, насквозь, и в глаза тебе бил, и слепил, и уснуть не давал. Луч, сломавшись о решку, погаснет, и скоро отбой. Всяк галдит и талдычит, играет в своё домино. А закатное солнце назавтра придёт за тобой, к третьей шконке твоей, расцветив неживое окно. * * * Вот опять ты под утро во сне промелькнул, как на плёнке, и сразу обрыв. Говорил, что не умер, а просто уснул, зазевался, и сон, как воронка, тебя затянул, Кзыл-Озек, пересылка, Свердловск, Барнаул, позабытый какой-то мотив. Вспоминать, как солёную воду глотать, вот с балкона ты машешь рукой, дай поглубже нырнуть, только дна не достать в этом омуте, ночью им стала кровать, рвутся сети, ну как мне тебя удержать, знать, Орфей из меня никакой. Помню, как улыбался, мол, всё трын-трава, как по-детски был рад мелочам. Надо многое вспомнить, пока я жива, и едва уловимо звенит тетива, Переделкино, Отдых, Ветлуга, Москва всё иду за тобой по пятам