Публикация Григория Анисимова
Опубликовано в журнале Знамя, номер 8, 2003
Реквием «Где ты, где ты, о прошлогодний снег?» Вийон Животное тепло совокуплений И сумрак, остроглазый, как сова. Но это всё не жизнь, а так, едва-едва, Любви моей предсмертное хрипенье. Какой дурак, какой хмельной кузнец, Урод и шут с кривого переулка Изобрели насос и эту втулку — Как поршневое действие сердец?! Вот этот омерзительный контакт Двух животов, работающих разно, И скрип пружин, и шёпот несуразный, И этот маленький и липкий акт... Любовь моя! Ведь ты была не той, И ангелы твои совсем не так летали, Чтоб умереть под этой теснотой Под чавканье голодных гениталий. Моя краса! Моя лебяжья стать! Павлиное свечение надкрылий! Ведь мы с тобой могли туда взлетать, Куда и звёзды даже не всходили, Но подошла двухспальная кровать — И задохнулись мы в одной могиле... Где ж свежесть? Где тончайший холодок Холодных рук, ещё совсем несмелых? Где тишина, вся в паузах, в пробелах, Где главное рассказано меж строк? И матовость её спокойных век В минуту разрешённого молчанья?.. Где радость? Где тревога? Где отчаянье? — Где ты, где ты, о прошлогодний снег? Окончено тупое торжество! Свинья на небо смотрит исподлобья. Что ж, с Богом утерявшее подобье, Безглазое, тупое существо, Вставай, иди в скабрёзный анекдот, Весёлая французская открытка. Мой Бог суров, и бесконечна пытка — Лёт ангелов, низверженных с высот! Зато теперь не бойся ничего: Живи, рожай и расцветай от счастья, — Таков конец — все люди в день причастья Всегда сжирают Бога своего. (вариант записан с голоса Юрия Домбровского скульптором Федотом Сучковым) Сестра Она проходит по палатам, Стеклом аптекарским звеня. И взглядом синим и богатым Сперва поклоны шлёт солдатам, Потом приветствует меня. На ней косынка цвета ирис, На синем платье сочный вырез, Глаза, прорезанные вкось... И между телом и батистом Горят сияньем золотистым Чулки, прозрачные насквозь. Она разносит дигиталис, Берёт мокроту на анализ, Меняет марлю и бинты, И инвалиды на лежанке При виде этой парижанки Сухие раскрывают рты. Лишь я спокойно и сурово Её приветствуя зарю, Ей тихо говорю: «Здорово!» — И больше с ней не говорю. Что я нашёл в любви твоей? В твоих улыбках прокажённых? В глазах, пустых и напряжённых, И жарком шёпоте: «Скорей!»? Колен распаренную тьму, Ожоги мелкие по коже, Озноб, на обморок похожий, Да рот, способный ко всему? Визиты опера к врачам В часы твоей обычной вахты, Мои вопросы — где ты, как ты? И с кем бываешь по ночам? — И так три месяца подряд... Ох! Мне и суток было много! — Не жду я милостей у Бога, И тёмен мой досчатый ад, И, слышно, — люди говорят — Различная у нас дорога. Золотозубый жирный гад, Хозяин кухни и каптёрки — Заманит девушку на склад, — «Садитесь, — скажет, — я вам рад, Вина хотите или горькой?!» И дверь запрёт на обе створки... И ты не вырвешься назад. Я знаю, ты задашь трезвон, Он посинеет от пощечин. Что нужды?! — Склад огромен, прочен, Товаром разным заколочен И частоколом обнесён. И крепок лагерный закон — Блатное право первой ночи... Когда ж пройдёшь ты в час обхода В своём сиянье молодом, И станем мы с тобой вдвоём В толпе народа — вне народа; Какая горькая свобода В лице появится твоём! Как быстро ты отдашь на слом Всё, чем живёшь с начала года... Весна пришла, бушуют воды, И сломан старый водоём! И всё пойдёт путём обычным, Пока не словят вас с поличным, Составят акт, доставят в штаб, И он — в шизо, а ты — в этап! Открыты белые ворота, Этап стоит у поворота, Колонны топчут молочай. Прощай, любовь моя, прощай! Меня ты скоро позабудешь, Ни плакать, ни грустить не будешь. И, верно, на своём пути Других сумеешь ты найти. Я ж буду помнить, как, взвывая, Рвалась с цепей собачья стая, И был открыт со всех сторон Нас разлучающий вагон!.. Мы распростимся у порога. Сжимая бледные виски, Ты скажешь: «Только ради Бога, Не обвиняй меня так строго...» И затрясёшься от тоски. Я постою, помнусь немного, И всё же крикну: «Пустяки!» — Так по закону эпилога Схоронит сердце — ради Бога! — Любовь в тайшетские пески. . — . — . — . — . — . — . — Но нам тоска — не съела очи. И вот — мы встретились опять, И стали длинно толковать, Что жизнь прошла, что срок просрочен, Что в жизни столько червоточин, А счастье — где ж его сыскать?! Что все желанья без основы, А старость — ближе каждый миг. Я вдруг спрошу: — «А тот старик?..» Ты бурно возмутишься: — «Что Вы?!» И вдруг, не поднимая глаз И зло покусывая губы, Ты скажешь: «Я любила — Вас, И не спустила б никому бы, Но он — решительный и грубый, А Вы — любитель длинных фраз...» И замолчишь, кусая губы, Но не туша жестоких глаз. И я скажу: «Я очень, очень...» — Но не докончу! Потому, Что кто же освещает тьму Давным-давно прошедшей ночи? И разойдёмся мы опять Резину старую жевать, Искать мучительно причину Тому, что жизнь прошла за грош; Стихами мучить молодежь, В чужих садах срывать малину... Да! жизнь прошла. И не поймёшь — Где истина была, где ложь... И почему лишь тот хорош, Кто, уподобясь исполину, Весь мир взвалив себе на спину, Идёт... А ты — куда идёшь? (Стихи к повести «Рождение мыши» — вариант был записан с голоса Ю. Домбровского в 1958 году художником Алексеем Колли и подарен Григорию Анисимову.) Сане Анисимовой Так все забывают любимых, И любят не любых, губя, Но холодно сердцу без грима И тяжко ему без тебя. В какой-нибудь маленькой комнате В грядущем и странном году Толкнёт меня сердце «А помните...» — — И вновь я себя не найду. Пойду словно тот, неприкаянный Тот бедный, растрёпанный тот, Кто ходит и ищет Хозяина Своих сумасшедших широт. Дойду до надежды и гибели До мутной и тихой тоски — Приди ж, моя Радость, и выбели Мне кости, глаза и виски. Всё вычислено заранее Палатой мер и весов — И встречи и расставания. И судорога поездов, И вечные сроки забвения, И кратость бессмертной любви — И это вот стихотворение, Построеное на крови. 5 апреля 1977 г. Публикация Григория Анисимова