Опубликовано в журнале Знамя, номер 8, 2003
Борис Акунин рекомендует
Артуро Перес-Реверте. Клуб Дюма, или Тень Ришелье. — М.: Иностранка, серия “Лекарство от скуки”, 2002.
Ниша развлекательной литературы, относимой к разряду качественной, у нас сегодня надежно занята продуктами творчества Бориса Акунина. Сам писатель, имея определенную склонность к экспансии, осваивает при этом все новые роли. Одна из них — роль популяризатора в родном отечестве иностранной литературы того же класса, что и собственные произведения. Просветительскую задачу Борис Акунин решает, участвуя в выпуске серии “Лекарство от скуки”, представляющей “самые яркие произведения самых знаменитых зарубежных беллетристов”. Имя Акунина как составителя служит знаком качества, гарантом определенного уровня и одновременно указывает, кому, в случае чего, предъявлять претензии.
Один из образцов “серьезного подхода к несерьезному жанру” — роман испанца Артуро Переса-Реверте “Клуб Дюма, или Тень Ришелье”. Перес-Реверте имеет репутацию автора, пишущего для самой взыскательной публики и стоящего рангом не ниже Умберто Эко. Сравнение с Эко перекочевало из западной критики в отечественную и стало общим местом отзывов на его произведения. Восторги, справедливые в отношении лучших романов Переса-Реверте — “Фламандская доска” и, особенно, “Кожа для барабана”, — автоматически распространяются на все, вышедшее из-под его пера. Так, по поводу “Клуба Дюма” много было сказано о выверенности сюжета, непредсказуемости развития событий, большой оригинальности и вообще всех мыслимых достоинствах.
Прочитав первую фразу, читатель сразу понимает, что расслабиться ему не дадут: “Сверкнула вспышка, и на стену упала тень повешенного”. И действительно, взятый со старта бодрый темп не ослабевает, события проходят бойкой чередой. Главный герой романа — охотник за редкими книгами по имени Лукас Корсо. Его нанимает коллекционер с дурной репутацией Варо Борха для поиска существующих экземпляров книги “Девять врат ада”. История дьявольской книги мрачна, начиная с того, что ее издатель Аристид Торкья был осужден инквизицией. В то же время Корсо, случайно став обладателем рукописи одной из глав романа “Три мушкетера”, оказывается объектом преследования со стороны членов тайного клуба Дюма, которым эта рукопись принадлежала изначально. Главный герой, одновременно и охотник и мишень, находясь на пересечении двух линий, принужден участвовать в игре в “Трех мушкетеров” и разгадывать смысл гравюр к “Девяти вратам”. Одна из линий приводит к разоблачению главы общества поклонников Дюма и литературного критика Бориса Балкана, другая тянется к одержимому сатанинской идеей Варо Борхе. Если вы не подозреваете о том, что читаете нечто из ряда вон, и ничего особенного не ждете, возможно, такая смесь криминала, приключений и мистики вам покажется занимательной. Все-таки Перес-Реверте, конечно, не Кивинов и не Донцова. Если же в связи с этим романом вам слишком часто напоминали об Умберто Эко, у вас может возникнуть некоторое недоумение.
Первое, что начинает бить в глаза, это несочетаемость линий “Трех мушкетеров” и “Девяти врат”. Причем при любом раскладе. Хоть сплетай их в единый клубок, хоть разводи в разных направлениях, несуразность остается очевидной. Библиографией к первой линии служат авантюрные романы самого Дюма, а также Сабатини, Мелвилла, Эжена Сю — и другие приключенческие хиты. Ко второй — труды по демонологии, “Молот ведьм”, Мильтон, Гете, Казот и так далее. Образы зрительного ряда заимствованы из гравюр Альбрехта Дюрера. Два эти контекста принадлежат к слишком разным, если можно так выразиться, “весовым категориям”, чтобы быть сведенными в одном произведении. Их удачная комбинация могла бы стать изюминкой романа. Но увы. У Переса-Реверте возникает странный и неоправданный контраст: нечто жизнерадостное, сугубо развлекательное, да к тому же в нашем сознании неизбежно ассоциирующееся с “Пора-пора-порадуемся на своем веку…”, с одной стороны, и мрачно-тяжелое, связанное с тайными культами и кострами инквизиции, — с другой.
Несмотря на сопротивление материала, в романе активно наводятся мосты между кардиналом Ришелье, Аристидом Торкья, Д’Артаньяном, Дюма и самим прародителем зла, сценами из “Трех мушкетеров” и гравюрами к “Девяти вратам”. Затем увязанные между собой элементы соотносятся с событиями, в которых непосредственно участвует Лукас Корсо. Выявление подобных связей составляет основную интригу наиболее объемной части романа. Но вдруг, в общем-то ни с того, ни с сего, все это разрушается и списывается на больную голову главного героя, склонного преувеличивать роль литературных интертекстуальных связей в реальной жизни. Читатель остается у разбитого корыта. С одной стороны, большая часть романа свидетельствует о безуспешности попыток напрямую и без посредников увязать между собой “Три мушкетера” и “Девять врат”. Но все это еще полбеды. Пока эти, пусть и далекие друг от друга линии находятся на пути взаимодействия, можно по крайней мере понять, ради чего роман написан. Как только связи между ними разрушаются, затея и вовсе оказывается пустой. Из двух изолированных сюжетов один представляется нелепым, другой — банальным. Как известно, режиссер Роман Полански элиминировал из своего фильма “Девятые врата” все, что связано с клубом Дюма. У отечественных критиков это вызвало бурю протеста, но справедливости ради надо признать, что на экране нелепость истории о том, как взрослые люди строят из себя героев детско-юношеского романа, стала бы слишком очевидной. Однако роман Переса-Реверте таков, что, исключив из него линию “Трех мушкетеров”, Полански остался с тривиальной историей из растиражированной чернокнижной серии. В результате у него получился ничем не выдающийся мистический триллер, каких существуют уже десятки.
Все происходящее в рамках линии “Трех мушкетеров” внешне напоминает любительский спектакль, в котором форма капустника входит в противоречие со зловещим содержанием. Как если бы на собрании толкиенистов кто-то из участников стал вместо деревянного меча орудовать настоящим, да еще и гоняться не за такими же толкиенистами, а за ничего не подозревающими людьми. История слишком глупая, чтобы быть страшной. Это сравнение невольно приходит на ум, когда выясняется, что демонический преследователь, многократно покушавшийся на главного героя, — это неудачливый актер, играющий в клубе Дюма роль Рошфора. А инициатор игры-преследования — литературный критик и большой любитель приключенческой литературы, позиционирующийся в качестве Ришелье. В свете такой развязки все предшествующее повествование становится непропорционально многодельным. А из-за чего, собственно, сыр-бор? С чем связано столько опасностей для героя? Принято считать, что с нахождением во внутрилитературном интертекстуальном пространстве. Но при более обыденном взгляде на вещи представляется другое. Увлечение архетипами у Переса-Реверте имеет неожиданное следствие: все персонажи “Клуба Дюма”, за исключением главного, являют собой то или иное отклонение от психической нормы. И критик-Ришелье, и актер-Рошфор, и тем более дама, которая смело трактует “Трех мушкетеров” в пользу Миледи, отождествляет себя с последней и в повседневной жизни руководствуется исключительно соображениями мести за любимую героиню. Хорош также и муж Миледи — повешенный из первой главы. Повесился он, как оказывается, самостоятельно, из-за того, что ему не давали покоя писательские лавры Дюма. В пространстве готического романа действуют лица еще более колоритные. Болезненный полусумасшедший библиофил, на почве любви к книгам сильно запустивший домашнее хозяйство. Профессиональная ведьма, практиковавшая еще во времена Третьего рейха. Венчает композицию одержимый сатанист-убийца. “Все мы здесь не в своем уме”, — как говорит известный персонаж “Алисы в стране чудес”. Но что хорошо в абсурдистской сказке, не всегда уместно в детективе. Эффект нарочитости возникает, вероятно, из-за того, что аллюзии на известные образцы в “Клубе Дюма” слишком буквальны, а потому неизящны и тяжеловесны. Образы романа “Три мушкетера” не обыграны, а просто скопированы. Получается наглядно, но натянуто. Автору так и не удается убедительно объяснить, зачем, например, молодой, красивой и богатой женщине в здравом уме и трезвой памяти изображать Миледи. Но поскольку она все-таки изображает, то и возникают сомнения в здравии ума.
Другой порок архетипизации — стандартность. Стандартен набор персонажей, стандартен и набор качеств этих персонажей. Взять, к примеру, падшего ангела, являющегося Корсо в девичьем обличье. Девушка юна, но у нее вековая усталость в глазах. Она грустит по небесам, вспоминает битву с архангелом и в целом поддерживает свободолюбие Люцифера. В сон клонит от таких подробностей.
Кроме того, читая “Клуб Дюма”, не приходится ничего угадывать или до чего-то додумываться. Это удобно, но придает роману чрезмерную прямолинейность. Автор сам сообщает, какую именно главу “Трех мушкетеров” он имеет в виду в каждом отдельном эпизоде, чью роль играет тот или иной персонаж, откуда заимствован тот или иной образ и какова его функция. Если вы забыли, что такое интертекст, вам и это напомнят. На всякий случай расскажут и про феномен романов-фельетонов, и про их связь с традицией, и про вечные образы и их притягательность. А иначе вдруг вы не сделаете должных выводов или чего-нибудь не учтете.
Неожиданными поворотами действия роман тоже не перенасыщен. В самом начале появляются две подозрительные фигуры — Борис Балкан и Варо Борха, — и именно к ним приводит нить расследования.
Другими словами, “Клуб Дюма” не блещет ничем из того, за что его так хвалили. Ни невероятно захватывающим сюжетом, ни выверенностью и отточенностью, ни чрезмерной оригинальностью. Разве что из него действительно многое можно узнать о писателе Дюма и о состоянии книгопечатного дела в средневековой Европе. Удивления достойно, насколько “Клуб Дюма” менее удачен по сравнению с виртуозными “Фламандской доской” и “Кожей для барабана”.
Сам Борис Акунин пишет, по-видимому, уже с учетом ошибок своих предшественников в области освоения жанра, а потому его детективы тоже во многих смыслах лучше. В них меньше претензий на уровень Умберто Эко, но больше сбалансированности. Это соображение способствует приливу теплого патриотического чувства, которое в определенной мере компенсирует разочарование от прочитанного.
Ольга Бугославская