Сборник
Опубликовано в журнале Знамя, номер 7, 2003
Отвага мысли
Камил Икрамов и о нем: Сборник. — М.: Дом-музей Марины Цветаевой, 2003.
Еще ребенком он был приговорен к уничтожению. Автор фразы “Сын за отца не отвечает” не мог удержаться от соблазна преследования своих жертв до десятого колена. В те дни, когда с немыслимыми потерями, измотанные двухлетней войной наши солдаты отвоевывали Киев, в Москве сытые офицеры НКВД брали особо опасного преступника — шестнадцатилетнего фэзэушника, сына расстрелянного пять лет назад первого секретаря ЦК компартии Узбекистана Акмаля Икрамова.
Несмотря на торжество диалектического материализма в СССР, чудеса бывали и здесь. Слабосильный очкастый юноша не только выжил в сталинских тюрьмах и лагерях, он прошел в них величайшую школу мысли. Об учителях побеспокоились те же карательные органы: 58-я отстригала от передового общества самые светлые головы. Камил Икрамов стал писателем, автором многих книг. Но главная — та, которой отдана вся жизнь, — роман-хроника “Дело моего отца” — вышла уже после смерти. Одна отрада — успел подержать в руках первый из двух номеров журнала “Знамя”, где публиковался сокращенный вариант романа.
Судьба этой книги была драматична и до сих пор служит укором времени, обозначенному слабым термином “застой”. Рукопись “Дела моего отца” была принята “Новым миром”, А.Т. Твардовский намеревался напечатать ее вслед за “Раковым корпусом”, а кончилось дело тем, что в бухгалтерских документах автору пришлось подменить роман главами из детской повести.
Рукопись легла в стол. Нет, не мертвым грузом: хроника обрастала мыслью — простого изложения фактов не хватало неугомонному авторскому уму. Так в состав романа вошла статья “Постойте, положите шляпу…”, о которой речь пойдет ниже.
И вот еще одна посмертная книга — “Камил Икрамов и о нем…” — включает в себя упомянутую статью и воспоминания о ее авторе. В этой небольшой изящной книге, составленной вдовой писателя Ольгой Сидельниковой-Икрамовой, нет ничего случайного, она точна, как все, что делается с любовью. В оформлении книги, помимо фотографий, использованы акварели художника Юрия Ларина, сына Николая Бухарина — подельника Акмаля Икрамова на процессе антисоветского “право-троцкистского блока”.
Мемуары о замечательном человеке, как правило, отдают сентиментальностью. Этого и ждешь от воспоминаний о Камиле Икрамове, человеке легендарной доброты и щедрости, деятельной помощи которого обязаны многие из его окружения (а в окружении он был разборчив). Но нет — в первую очередь предстает человек беспокойный и требовательный. Требовательный особенно в сфере мысли, не терпящий лени и невежества, пусть даже и невольного. А уж доброта, юмор, прочие достоинства проступают из второго плана. Наследник Толстого, Камил тяготел к учительству. “Он уличал нас в поверхностном знании текстов, — писал однокурсник писателя Георгий Полонский. — Можно было получить от него такой разнос по телефону: “А читал “Нет в мире виноватых”, первую редакцию?” — “Ой, Камил, сейчас я не помню… Кажется, нет”. — “Ну вот прочти — и тогда будет о чем разговаривать!” — И безапелляционные частые гудки”. Уроки Камила хранит память и дочери, Анны Икрамовой, и дочери старшего друга Александра Бека — поэта Татьяны Бек. При всем том он не был назойлив, науку жить и мыслить преподавал с тактом и юмором, и потому память о нем особенно благодарна.
Статья “Постойте, положите шляпу…”, несмотря на свою сравнительную краткость, — из тех произведений, которые пишутся всю жизнь. Первая половина — наживание опыта и морального права вступить в спор с кем угодно, пусть с самым непререкаемым авторитетом. Таковым в русских умах издавна был Федор Михайлович Достоевский, а в отраженном свете славы великого писателя — его толкователи. Двенадцатилетний опыт советской каторги дал Камилу Икрамову право подвергнуть критике опыт, извлеченный из каторги царской, и ребром поставить вопрос об искуплении вины, о самой возможности искупления. Вопрос не праздный: признавая искупаемость вины, мы смиряемся с силою зла, а смиряясь, провоцируем ее на новые злодейства, ибо она ненасытна. Идеалы государственности, нажитые Достоевским в Мертвом доме, Камилу Икрамову пришлось испытать на себе в доведенном до абсолюта воплощении. Собственно, ХХ век наглядно продемонстрировал это, и в одном из лучших романов — “Мастере и Маргарите” М. Булгакова — вновь поставил “проклятые вопросы”, так на них и не ответив. Как показал беспощадный икрамовский анализ романа, основанный на строгом и дотошном исследовании трансформации первоисточников, Булгаков и не мог ответить: слишком зачарован жестокой властью оказался автор, чтобы мысль его обрела истинную свободу.
Выводы сделаны горькие для безудержных почитателей Достоевского и Булгакова: конформизм в борьбе между добром и злом размывает моральные критерии, что неизбежно приводит к их утрате. Ужасы ХХ века, пережитые Икрамовым, дали право на приговор общественному мнению:
“Нет, не утрата моральных критериев, а отсутствие стыда за эту утрату волнует меня теперь”.
И, быть может, сам того не сознавая, именно этим признанием Камил Икрамов дал ответ на едва ли не самый важный сегодняшний “проклятый” вопрос.
Елена Холмогорова