Стихи
Опубликовано в журнале Знамя, номер 6, 2003
Леонид Юзефович родился в 1947 году в Москве. С 1950-го жил в Перми. Служил в армии в Забайкалье. Окончил Пермский государственный университет, кандидат исторических наук. Автор книг прозы «Самодержец пустыни», «Князь ветра», «Казароза» и др. Со стихами выходит к читателю впервые. Живет в Москве.
Ветеран. 1975 г. Поёт труба в военном городке. Динамик возле станции рыдает. Наряд купает лошадей в реке. Блестят их крупы. Уши западают. Казармы на высоком берегу Врастают в землю прочно, год от года. Горячий ветер лижет Селенгу. Кирпич алеет в мареве восхода. Песок и ветер хлещут по глазам, Но со слезой яснее вспомнишь: лето, Кавалерийский полк в стенах казарм Томится ожиданием рассвета. С окрестных сопок сняты патрули, Комэски в штабе склеивают карты, А над ночным безмолвием земли Развёрнуты песчаные штандарты. Они летят над самой Селенгой, Воды касаясь пыльными кистями, Где плоский берег выгнулся дугой, Как верховой со срочными вестями. В тугих чехлах укрыт знамённый шёлк. Молчит труба. В потёмках к эшелону На станцию орденоносный полк Вытягивает узкую колонну, Чтобы теперь в столовке полковой С плакатом про героев Халхин-Гола Плеснуть в стаканы водки даровой Под лязганье казённого глагола. Есть винегрет и верить, что твоя Жизнь удалась. На полку встанет книга. И выползет из черепа змея, Чтобы ужалить старого комбрига. Унгерн Там, где жёлтые облака Гонит ночь на погибель птахам, Всадник выткался из песка, Вздыбил прах и распался прахом. И дыханьем зимнего дня В пыль развеяло до рассвета Сердце всадника и коня От Байкала и до Тибета. Даже ворону на обед Не подаришь жёлтую вьюгу. Здравствуй, время утрат и бед! Око — северу, око — югу. Эту степь не совьёшь узлом, Не возьмёшь её на излом, Не удержишь бунчук Чингиза — Не по кисти. Не повезло. Что ж, скачи, воплощая зло, По изданиям Учпедгиза. Чтобы мне не сойти с ума, Я простился с тобой. Зима. Матереют новые волки, Не щенята, как были мы. А на крышу твоей тюрьмы Опадают сосен иголки. Баллада Был ты, хан Зундуй, великий хан, Табуны твои сотрясали степь, А теперь у тебя четыре шатра, На четыре шатра — одна кошма. Где лежит кошма, там сидит жена. Было сорок жён, а теперь одна. Лишь она одна в очаге твоём Бережёт огонь и сидит у ног. Не ушла, как все, за чужим седлом Ни травой под снег, ни водой в песок. Был ты, хан Зундуй, великий хан, Твой бунчук сиял, как в ночи огонь. Где стоял бунчук, свищет тарбаган, Табуны твои стали ветром с гор. У тебя коней: один конь хромой, Один конь больной, один конь — дурной, А четвёртый конь мог служить добром, Да живёт стрела под его ребром. У тебя друзей: один друг немой, Один друг слепой, один друг — скупой, А четвёртый друг не поднимет рук, Его кружит дух, как гончарный круг. А врагов твоих дотемна считать, До зари потом и до звёзд опять. И ещё останется сто врагов, Чтоб прогнать тебя по семи кругам, А сто первой — та, что глядит в огонь Твоего последнего очага. Чья ладонь дрожит на твоей щеке, Да душа лежит не в твоей руке. * * * Четыре дня на юг, на юг, Четыре долгих дня Он торопил коня на юг И не щадил коня. В кровавой пене конский бок, Глаза — красней вина, Но мчится бешеный седок И шпорит скакуна. И тот, кто сорок лет назад Вознёс его в седло, Кто гнал его сквозь дождь и град, Промолвил, опуская взгляд, Вздыхая тяжело: «Довольно, дам покой ему. На этом берегу Он — лист дубовый, к моему Прилипший сапогу. И я стряхну его с ноги, Пускай летит в огонь, Туда, где сняты сапоги И отдыхает конь». Селенга На песке у медленной воды Влагой наливаются следы — Это в полукружье каблука Селенга, зелёная река. У неё шестнадцать рукавов, Вдоль неё пятнадцать островов. Как щетина жёсткая, трава Густо покрывает острова. Дно реки — страницу из песка Покрывают строки дневника. Образуют в тёмной глубине Надписи, неведомые мне, Бычий череп или шар ядра, Гривенник и дужка от ведра. Селенга, зелёная река, Вспомнит молодого казака, Вынесет на берег для меня Пряжку от казацкого ремня С барабаном, саблей и орлом, Чищенную мелом и сукном. А теперь у медного орла Зеленью подёрнуты крыла, Как трава по этим островам, Как вода по этим рукавам. Маневры Снег отражает, как слюда, Небес туманное свеченье. В урочище Эрген-Цада Нас выводили на ученья. Урочище Эрген-Цада Омыто ветром небывалым. Трепещет поздняя звезда, Как стоп-сигнал, над перевалом. Воздевши крылья на весу, Садятся медленные птицы В распаханную полосу Вдоль государственной границы. Мне этот мир давно знаком — Древка антенны тяжкий трепет И топовышка с бунчуком, И рации немолчный лепет. Там полковая частота Ещё набита позывными, Но вдруг вся эта голота С их голосами номерными Куда-то сдуется, и вот Сквозь тлен армейского эфира Забытый голос пропоёт О красоте иного мира. На первобытном языке С гортанными и носовыми Он возвестит о той реке За башнями сторожевыми, Куда, покинув свой капкан, Мы все придём в блаженной неге, Когда сарматский истукан Приедет на хромой телеге.