Опубликовано в журнале Знамя, номер 6, 2003
Чудаки и зануды,
толстопузы и долговязы,
собаки и огуречный король
Константин Сергиенко. До свидания, овраг; Андре Моруа. Толстопузы и долговязы; Кристина Нёстлингер. Долой огуречного короля; Ульф Старк. Чудаки и зануды. — М.: ОГИ, серия “Книжки на вырост”, 2002.
Такая вот компания способна удобно расположиться на книжной полке. Это персонажи книг, выпущенных ОГИ в детской серии. Название хорошее: сразу понятно, что это книги для семейного чтения, для взрослеющего читателя — не “прочитал и забыл”, а прочитал, перечитал, а потом еще вернулся.
В серии “Книжки на вырост” в 2002 году вышли четыре повести — шведская, австрийская, российская и французская. Две очень хорошие, одна хорошая и одна непонятно зачем… для разнообразия, наверное. Не все же шедевры издавать.
Неизвестно зачем — это “Толстопузы и долговязы” Андре Моруа. Стоило Наталье Мавлевич переводить этот ходульный памфлет, кое-как составленный из примитивных запчастей? Судите сами. Где-то в подземных глубинах размещается мир, похожий на наш, но населенный условными персонажами с говорящими именами. В этом мире симметрично располагаются два условных государства — Толстопузия и Долговязия. Прямо-таки из парка Фонтенбло в фантастическое Подземье попадают два брата, лишенные (наверное, для удобства повествования) всяких характеристик. Один из них упитанный, другой худощавый — вот и вся индивидуальность. Каждый из них непринужденно (“ведь это сказка” — стало быть, автору не стоит утруждать себя убедительными мотивировками) занимает важный пост в одном из конфликтующих государств. Повествование механически переносится то в Толстопузию, то в Долговязию. Толстопузы ленивы и прожорливы, но кротки и добродушны, долговязы трудолюбивы и пунктуальны, но завистливы и агрессивны; в военных делах, как выясняется, обе стороны проявляют идиотизм. Конфликт возникает из-за пустяка, ни одна сторона не желает идти на уступки — толстопузы и долговязы “проявляют национальную гордость”. (Нечто похожее наблюдал Гулливер, посетивший Лилипутию и увидевший столкновения “остроконечников” и “тупоконечников”.) Итак, все ссорятся, потом все мирятся. А мораль сей басни такова: военные, дескать, конфликты происходят обычно из-за недальновидности и упрямства политиков, а стало быть — ребята, давайте жить дружно.
В аннотации сказано, что книга содержит “веселые приключения братьев Тьерри и Эдмона”. Согласиться с формулировкой нелегко. Самое главное событие в этой повести — война между Долговязией и Толстопузией — на редкость веселое приключение для мальчика Тьерри, чьи друзья долговязы погибали, “надвое расщепленные осколками” снарядов. Такое вот обретение жизненного опыта: “Он уже знал: еще минута — и раздастся сначала пронзительный свист, а потом страшный грохот, где-то рядом полыхнет огонь и взлетят комья. Полсотни трупов завалит землей…” А Эдмон тем временем находился в стане толстопузов, которые “храбро умирали в неравном бою”. Тоже веселенькое приключение… Утешает только одно: и толстопузы, и долговязы, и братья — не более чем бумажные фигурки, необходимые автору для иллюстрации ненового, прямо скажем, тезиса: мир лучше войны. Кто бы сомневался, господин гуманист?
Чуть-чуть улучшить книгу могла бы работа художницы Екатерины Силиной. Ее рисунки, выполненные с изящной как бы небрежностью, в меру подробны, в меру ироничны и смотрятся неплохо. К тому же у Силиной есть симпатичная манера — прямо к рисунку давать текстовое сопровождение, надписывать изображаемое. Но эта манера ее и подводит: надписи делаются как бы наспех, с нарочитой неаккуратностью, поэтому рассматривать рисунки с подписями не так уж приятно. То и дело бросаются в глаза “а” без хвостика, “т” с четырьмя палочками, “ы”, не отличимое от “н”, а то и вовсе пропуски букв (“бутылка шампаского”, с. 54). К сожалению, этот прием ведет и к орфографическим ошибкам: “военные действиИ” (с. 86), “смешаНый тип” (с. 101) — такие казусы детскую книжку отнюдь не украшают.
В общем, детский памфлет Моруа не кажется мне книгой, без которой не могла бы обойтись хорошая серия… Логичнее было переиздать “Швамбранию”. Там, по крайней мере, страна интересная и дети настоящие, не картонные.
А вот “До свидания, овраг” Константина Сергиенко — очень неплохая книжка. Уж здесь-то каждая собака, обитающая в овраге, — персонаж со своим характером, со своим внутренним миром, своим отношением к миру внешнему, и у каждого своя роль. Именно роль: не случайно в Москве одно время шли сразу два спектакля по этой повести — в Театре на Юго-Западе и в Театре юных москвичей. И не потому, что тематику можно было считать актуальной (освещение экологических тем еще не вошло в такую моду, как нынче), а потому, что из повести легко сделать пьесу, в которой имеется простор и для актерской работы над ролью, и для выработки режиссерской концепции. Не случайно и иллюстратор Андрей Костин выполнил несколько “портретов” собак — не “реальных”, с натуры срисованных, шелудивых псов, а очеловеченных персонажей, представленных, можно сказать, в декорациях и с реквизитом. Художник как бы “оглядывается” на портретиста екатерининских времен и выстраивает изобразительный ряд так, чтобы каждая деталь сообщала зрителю о характере и привычках портретируемого: Головастый позирует, надев шляпу и взяв лапой газету, кот Ямамото в очках, сидя в кресле, демонстрирует нам книгу о Японии, Хромой с рюкзачком опирается на оградку железнодорожной платформы.
Обычно книги о собаках откровенно “бьют на жалость”, а их идейное содержание сводится к призывам — пожалейте, мол, меньших братьев. А повесть Сергиенко — не исключительно о тяжкой жизни бездомных животных. Как ни банально звучит, — книга прежде всего о нас, о людях. Собачья стая в овраге — то самое пресловутое “общество”, живя в котором, нельзя быть свободным от него. Кто-то вступает в стаю, чтобы лидировать или подчиняться, кто-то бродит в одиночку, ищет своего хозяина — и неважно, кто смотрит добрыми, понимающими глазами — собачий дядюшка Овраг или человеческий Господь Бог.
Недлинная и, казалось бы, непритязательная повесть “До свидания, овраг” подключена к десяткам “вечных проблем” мировой культуры, от самых что ни на есть крупномасштабных до мелкобытовых. Опираясь на текст повести, поступающие на филфак могли бы написать сочинение на любую из предложенных тем: “Художник и толпа: противостояние и столкновение”, “Возможна ли свобода экзистенциального выбора?”, “Роль личности в истории общества”, “Коллективное бессознательное и его проявления”, “Жизнь после жизни”, “Тварь я дрожащая или право имею?”, “Что такое настоящая дружба?” и так далее, вплоть до “Застройка городских окраин: экологический аспект”, “Формалистические тенденции в школьной методике” и “Самооборона без оружия”. С другой стороны, отчасти повесть напоминает басню: каждого пса можно рассматривать как аллегорическое изображение определенных общественных фигур или явлений. Тот же Головастый, например, с его пристрастием к шляпе и печатным изданиям, с вечным стремлением “научить” и неистребимой тягой к “осмыслению” — типичный, хоть и карикатурный представитель российской интеллигенции, “оторванной от народа”. Бывшая Такса, украшенная полинявшим бантом и живущая исключительно воспоминаниями о незабвенном прошлом, не олицетворяет ли, господа, нынешний всеобщий пассеизм? Впрочем, повесть написана лет тридцать назад. И заметьте: похоже, что и через двадцать лет, когда нынешние юные читатели дадут эту книгу своим детям, она не окажется “неактуальной”.
“Долой огуречного короля!” Кристины Нёстлингер — безусловно, повесть “на все времена”, достойная места рядом с лучшими образцами жанра. А русскоязычному читателю принадлежит еще одно счастье — блестящий перевод Павла Френкеля. Впервые я прочитала этот перевод двадцать лет назад и отчаянно полюбила. И сейчас, перечитывая, поймала себя на том, что помню многие пассажи чуть ли не дословно. Во всяком случае, ту редакторскую правку, которую произвело ОГИ, замечаю сразу. (Скажу, что кое-где она делает текст чуть менее смешным, чем тот, который я читала в начале восьмидесятых.)
Эта книга в полном смысле слова “на вырост”, потому что она помогает родителям присмотреться к детям, а детям — понять родителей. Герои книги — мальчик-подросток, его старшая сестра, младший брат, папа, мама, дедушка — благополучная австрийская семья, абсолютно традиционная и в меру процветающая. Чтобы разглядеть иллюзорность этого благополучия, необходимо чрезвычайное происшествие — и Кристина Нёстлингер его придумывает. Представьте: в подвале благоустроенного жилища располагается государство Куми-Ори, жители которого подняли восстание и изгнали правителя-тирана. Этот-то король, с виду не то огурец, не то тыква, внезапно просит в доме политического убежанища.
На обложке-то он безобидный — прыгает на стуле и дразнится (художник Екатерина Силина), а на самом деле — мерзкий гад. Подобно тому, как из подземелья вылезает несуразное королевское величество, в доме Хогельманов выплывают наружу семейные проблемы: долго скрываемые обиды, взаимные претензии и тихие обманы. Выясняется, что взрослеющие дети уже не находят взаимопонимания с родителями, запутываются в подростковых неудачах, отец скрывает свои служебные неприятности, мама отнюдь не похожа на примерную домохозяйку, дед многое видит, но предпочитает “не вмешиваться”. Оказывается, благоустроенный мир долгое время разрушался изнутри. Огурцарь, желающий вернуться на престол с помощью главы семейства, ловко воспользовался атмосферой в доме — ему почти удалось расколоть семью на два враждующих лагеря. А такие трещины — сами знаете, где они проходят.
Спасти ситуацию сумел только подросток Вольфи — достаточно юный, чтобы не погрязнуть во всеобщем притворстве, и достаточно взрослый, чтобы отнестись к родным с пониманием и сочувствием. Сначала он удержался от конфликта с сестрой и обрел в ней союзницу, потом они сумели начистоту поговорить с мамой и дедушкой, а затем спасли и папу, обманутого Огурцарем и пережившего настоящий шок. В семье восстановился мир, а главное — взаимная честность и поддержка. Сказка, конечно, — но очень убедительная; к тому же читатель может рассматривать ее как пособие по спасению собственной семьи.
И при столь напряженной серьезности проблем, решаемых героями Нёстлингер, ее книга — ужасно смешная. Повествование ведется от имени подростка, который как бы “играет в писателя”, создающего то хронику, то абсурдистскую пьесу, то семейный роман, то ироничный детектив. А предмет повествования — и реальность, и куми-орская фантастика, которые так перемешиваются в жизни мальчика, что ему приходится жить по непривычным и неожиданным правилам. Он то миссионерствует среди подвального населения, то собирает формочки и совочки “для бедных негритянских детишек”, то поливает Огурцаря (а заодно и сестричку с ее кавалером) из садового шланга, то подделывает папину подпись, то с остервенением занимается математикой… И все это происходит из-за куми-орского деспота, который изъясняется в такой приблизительно манере: “Мы носовать зебя Его Левачество! Наз прогнили возздавшие подоные. Мы паразит временно убежанища. Мы очень ус тать… от минога волнушек”. Так что книга по-настоящему веселая и при этом весьма полезная. Соединить увлекательность с нравственными уроками — в этом, наверное, и состоит литературное мастерство детского писателя. Остается только пожалеть, что Кристина Нёстлингер, хоть и переводилась на русский язык (“Лоллипоп”, “Ильза Янда, лет — четырнадцать”), все же не обрела у нас большой известности.
Если есть в мире острый угол, подросток непременно об него шарахнется — лет двадцать назад мы не без труда вычитывали эту истину у Алексина, а вот у шведских детей уже был Ульф Старк! Жаль, очень жаль, что его не знали в России. Может быть, теперь его станут переводить и издавать? “Чудаки и зануды” — похоже, одна из лучших повестей для тринадцатилетних. И перевод хороший — его выполнила Ольга Мяэотс, известная как “самый-главный-в-Москве-специалист-по-скандинавской-литературе”.
В этой повести для начала ставятся под сомнение некоторые принятые (в мире и в литературе) убеждения: например, в том, что все родители являются консервативными носителями традиционных представлений о жизни, а все дети только и мечтают о том, чтобы взрослые брали пример с подрастающего поколения и совершали всякие безумства. Вот такую ситуацию и моделирует Ульф Старк. Мама героини — абсолютно “безбашенная” художница, играющая по ночам на саксофоне, легкомысленная и непосредственная — мягко сказано. Это она наградила дочку “красивым французским именем Симона”, совершенно не подумав, что оно не особенно подходит обычной шведской девочке. Это мама, вздумав переехать вместе с дочкой к новому бойфренду, ухитрилась забыть на старой квартире собаку! Это мама приняла школьную учительницу за натурщицу и усадила позировать, уверенная, что посетительница жалуется на своего сына, тогда как речь шла как раз о Симоне… А дедушка — мамин папа — сбежал из дома престарелых в кальсонах и дамских сапогах, позаимствованных у старшей медсестры. А мамин приятель Ингве страдает запорами, боится высоты и вообще редкостный недотепа. Неудивительно, что Симона, самая рассудительная в этой семейке, мечтает иметь нормальных родителей, обыкновенных зануд. И неудивительно, что сама иногда впадает в необъяснимое чудачество и не понимает, почему. Вот, например, не смогла почему-то поправить ошибку учительницы в новой школе — и “превратилась” в мальчика по имени Симон…
Только приключения бывшей примерной девочки, а ныне хулиганистого парнишки отнюдь не назовешь веселыми. И девочкой Симона чувствовала себя одиночкой против мира, а мальчишкой и вовсе растеряла ориентиры. Вся из тревог, обид и ошибок, Симона рвется самоутвердиться не столько в новом образе, сколько в жизни, которую так нелегко понять… Чудаческий маскарад, ловля никчемных птиц, дурацкие танцы на вечеринке, ночное состязание по плаванию в ледяной воде, отчаянная и безнадежная вражда, под которую маскируется неловкая подростковая любовь,— все это ради того, чтобы выровнять мир вокруг себя, вокруг своей исцарапанной души, требующей тишины и спокойствия.
Анна Вронская чудесно все это нарисовала: и взъерошенного мальчишку, и крупные звезды в ночном окне, и мостки у рыбачьего сарая, и косматого пса с невыносимо выразительным собачьим взглядом… У нее мягкий карандаш, пушистый и трепетный, который “шепотом” штрихует тени, траву и камни. В этой книге на редкость удачно соотносятся текст и рисунок — не примитивная “иллюстрация”, а еще одно лирическое соло.
К концу повести подросток преодолеет собственную несуразность и наконец примирится с тем, что взрослых трудно принимать всерьез. Симона всех поймет, станет как бы старше своей раздолбайской матушки и ее нелепого бойфренда, нечаянно обманутой учительницы и неплохих, в сущности, одноклассников — и читателю покажется, что все будет хорошо — и потерянная собака вернется… Все так — но дедушка, всезнающий и всепрощающий, как святой или даже Господь, — дедушка придет к последнему пониманию, разобьет виолончель, подарит внучке платье покойной жены, устроит пир и распрощается с миром чудаков и зануд. И в мире ничего не изменится. Радоваться или плакать? Жить.
И читать… В издательских планах ОГИ — замечательные тексты и авторы: лирический Уолтер де ла Мэр (стихотворения в переводе Виктора Лунина), искрометная Марина Москвина (совершенно невероятные истории), почти незнакомая Мария Грипе (проблемная повесть для подростков), старый добрый Милн (а вот и не Винни Пух!) и другие, столь же необходимые хорошему человеку любого возраста.
Мария Порядина