Опубликовано в журнале Знамя, номер 6, 2003
Книга как беспредел
А. Чучин-Русов. Единое поле мировой культуры. Кижли-концепция. Кн. 1, 2. — М.: Прогресс-Традиция, 2002.
Эту полуторатысячестраничную суперэпопею можно назвать одновременно книгой-пожаром и книгой-потопом (при том, что данный двухтомник назван автором, суммарный тираж романов и монографий которого уже перевалил за миллион экземпляров, лишь “началом одной большой Книги длиною в авторскую жизнь”).
“Этот синий, негустой / Иней над моей плитой”, — цитирует Александр Чучин-Русов стихотворение Н. Бараташвили в переводе Бориса Пастернака, в котором советский философ М. Киссель находил подтверждение положению англо-американского философа А. Уайтхеда, что “объекты образуют события (входят в событие) и переходят из одного события в другое, оставаясь при этом теми же самыми”, а вне событий никак себя проявить не могут.
Само многообразие проделанных автором “далековатых” сопоставлений невольно заставляет вспомнить “пожар систем, созревших к злу”, которые обозревал полузабытый поэт стыка XVIII и XIX веков Семен Бобров в огромной, мало кем прочитанной поэме “Древняя ночь Вселенной, или Странствующий слепец. Кн. 1, 2” (СПб., 1807, 1809). Далее Чучин-Русов предлагает к осмыслению новый гуманитарный термин: “Объекты (Уайтхед) или ментально-стилевые объекты выступают при этом в роли архетипических элементов, изначально обладающих свойством, которое в химии традиционно именуют “сродством” (по принципу подобия — подобное растворяется в подобном — или антитетизма — противоположности тяготеют друг к другу), и обуславливающих голографический (узнаваемый в каждом фрагменте) характер структурируемых ими культурных феноменов (ментально-стилевых субъектов или событий, по Уайтхеду)”. Бобров в свое время был одержим пафосом “открыть всю сродность чрез перо”. С жанром масонских приключенческо-энциклопедических эпопей-мироописаний (от Террасона до Хераскова) автора сближают занятия алхимией “четвертичных” аббревиатур и чисел, стремление найти подобия между средневековыми символическими изображениями и современными визуальными общекультурными моделями.
Но, конечно, трудно не заметить и отличия Книги-подступа Чучина-Русова от породившего все это жанра, главное из которых заключается в нынешнем отсутствии связывающего сочинение в единое целое художественного сюжета. Хотя можно отметить присутствие и своеобразной постмодернистской бессюжетной художественности, не то чтобы сопровождающей, а скорее размывающей традиционное понятие научности. Культура горит синим пламенем, странным образом производящим иней, а не тепло. Характерные путаницы и оговорки при такой прихотливой карточной тасовке прогорающих времен: “Впрочем, кое-что о законах наследственности знал, пожалуй, уже человек, живший еще до нашей эры: это Лукреций Кар, который вообще многое знал о природе вещей. Тогда, в имперском Риме, генетиков, кажется, не сажали в тюрьму. Их стали сажать гораздо позже, уже в наше время. Зато в Римской империи ссылали за занятия другими неблаговидными науками, например (здесь и далее авторская пунктуация. — А.Л.) наукой любви. Возвеличенный богами император Август был на сей счет крутым государем”. Кого еще сослал Август, кроме Овидия Назона, за то, что имеет в виду автор, почему-то анекдотично раскавычивая название одного из сочинений поэта и сам перевоплощаясь соответствующим образом в “ученого” римлянина, — какие такие боги возвеличили Августа?
Одна из сквозных тем — стремление выстроить в два ряда генетические признаки-аллеи “левобережной” (M) и “правобережной” (W) культур (примерно так же, как ян — инь). “Другими словами, если в первом случае (культурные состояния W-типа) смех есть само миропонимание и мироощущение, то во втором (состояния М-типа) — он проявляет себя лишь как отношение к неправедной, достойной осуждения жизни. Если в первом случае смех есть само существо целостного образа мышления (т.е. нечто, по Чаадаеву, “бесполезное”, не имеющее утилитарной направленности), то во втором — всего лишь один из способов назидательной (т.е. “полезной”) критики”. Невольно складывается такой смешной образ-памятник современному культурному состоянию: бескрайнее поле культуры с двумя ментально-стилевыми кабинками с их обратным аббревиатурным переводом: М и Ж.
При всем этом нельзя не отметить героизм автора, противопоставляющего нынешнему виртуальному беспределу — книжный. В одном из примечаний он помещает концептуальное высказывание Поль де Мэна (вообще-то принято произносить — Ман, Paul de Man): “Чтение как искажение, в той мере, в какой оно сопротивляется историзму, оказывается исторически более надежным, чем плоды исторической археологии”. Тем самым автор дает оправдание и любым критическим “искажениям” собственного текста.
Александр Люсый