(Государство мечты. Новая шотландская поэзия. Составитель Донни О’Рурк. — Эдинбург, 2002)
Опубликовано в журнале Знамя, номер 5, 2003
Мечты о Шотландии
Dream State. The New Scottish Poets. Edited by Donny O’Rourke. Second Edition — Polygon, Edinburgh, 2002 (Государство мечты. Новая шотландская поэзия. Составитель Донни О’Рурк. — Эдинбург, 2002).
Шотландская поэзия — сочетание слов, до сих пор непривычное для русского уха. С нашей привычкой мыслить масштабно и размашисто мы оставляем детали и мелочи дотошным знатокам. Имперский фасад великобританской литературы все еще слепит глаза, а имперские советские энциклопедии представляют как “английских писателей” даже “святую троицу” шотландской словесности — Роберта Бернса, Вальтера Скотта, Роберта Луиса Стивенсона.
Главная особенность шотландской культуры в целом и литературы в частности заключается в том, что только они в течение столетий определяли национальное сознание и поддерживали на плаву понятие о несуществующем государстве, демонстрируя, что значит “быть шотландцем”. По словам современного поэта У.Н. Герберта, “для этой страны нет особого паспорта, она существует как качество языка”.
Еще одна черта “двоящейся” шотландской литературы — сосуществование мистицизма, мифологичности, веры в потустороннее и трезвого представления о жизни как видимой и вещественной реальности. Еще Бернс придумал для своей страны особое непереводимое имя — “Intermingledom”, то есть Королевство Переплетений и Смешений, где волшебное и легендарное неотделимо от повседневного и злободневного.
“Государство мечты” — собрание “новой” шотландской поэзии, увидевшее свет в 1994-м и переизданное со значительными дополнениями в 2002 году, — еще одна попытка выдумать, точнее, “вымечтать” (to dream up) новую Шотландию. Антология объединяет 36 (в первом издании — 25) поэтов, еще не успевших оказаться кумирами, — и маститых, увенчанных премиями, и начинающих, не успевших даже опубликовать свою первую книгу. По словам редактора антологии, поэта Донни О’Рурка, авторов, вошедших в антологию, объединяет стремление писать не ради экспериментаторства в области формы, а ради “communication” (“общения” и “со-общения”), основная черта которого — “directness” (не только “прямота”, “искренность”, но и “направление”, поэтическая позиция). Кроме тяготения к содержательно-выразительной стороне поэзии, они не скованы какими-то общими эстетическими принципами.
Основной конфликт книги связан с двумя оппозициями: “государство” — “мечта” (первое выражает гражданскую, “публичную” струю в поэзии, второе — лирическое, личностное начало) и “реальность” — “мечта”.
Размышления о Шотландии неизбежно ведут к противоречиям и противопоставлениям. Иногда — довольно прямолинейным, как у Энн Фрейтер, энергичного борца за гэльский язык и культуру Гебридских островов. В ее гэльском стихотворении “Овсянка без соли” образ фальшивого шотландца с английской душой нарисован, как в наивном искусстве, простыми штрихами: мюсли вместо овсянки, мартини вместо виски и — под конец — один государственный символ, подменяющий другой —
Жалок чертополох,
Если он пахнет розой!
Противопоставление Шотландии Англии до сих пор злободневно на родине Энн Фрейтер, но кажется устаревшим на более широком фоне. Другая оппозиция, вытекающая из попыток осмыслить место Шотландии в мире: Шотландия — мир, самобытность — глобализация. Роберт Кроуфорд в стихотворении “Шотландия” гордо определяет свою страну как миниатюрную “нацию-чип”, “Библию на рисовом зерне”. (Немного отклонясь в сторону, замечу, что это заявление о безграничном потенциале, сосредоточенном на маленькой территории, подтвердится весьма наглядно, если не только с шотландских писателей, но и с ученых, изобретателей, политических и военных деятелей, композиторов и т.д. снять прилепившийся к ним ярлык “английский” или в лучшем случае “британский”.) С другой стороны, Элизабет Бернс пишет не о маленькой Шотландии, но об агрессивной и давящей массе мира, вызывающей страх и агрессию самозащиты:
Хочу тебя ударить, жирный глобус,
Забить твою тупую необъятность.
Я ненавижу, пухлая планета,
Тебя за дичь неизмеримую
Твоих материков и океанов!
В этих строках остро и болезненно выражена совершенно непонятная в России тема — конфликт масштабов. Относительно удобно устроившись на “жирном глобусе” (благо, размеры позволяют), мы до сих пор свято верим в “свой путь” и “особенную стать”, и слово “глобализация”, доносясь откуда-то издали, тонет в русских просторах. Расслабившейся России нечего опасаться, что ее национальную культуру, ее самобытность задавят извне — она, судя по историческому опыту, и сама с этим справляется… Шотландия же, наперекор объединяющейся Европе, упорно плывет против мощного течения — к государственной независимости. Поэтому авторов “Государства мечты” можно условно разделить на “националистов” и “космополитов” (не считая “воздержавшихся”, то есть живущих либо в мире мечты, либо в узко-вещественной, бытовой реальности). Кэтлин Джеми, со своим интернациональным оптимизмом, например, не опасаясь необъятности “пухлой планеты”, хочет со своей крыши в Королевстве Файф (крохотное несуществующее королевство внутри маленького несуществующего государства!) “помахать рукой в ответ Жителям всех прочих стран”. Алан Райак, живущий в Новой Зеландии, пишет о снах “только о Шотландии через расстояние, сотни островов и миллионы акров дрока”, “в ожиданье ее свободы и в ужасе перед ней”. Айан Бамфорт же живет не снами, но категоричным убеждением: обособленный путь “маленькой Шотландии” — деградация, выход — объединение с Европой: взятая отдельно, Шотландия не более чем “поношенная, руинная страна” “великолепных поражений” и “изощренной теологии провалов”. Бамфорт осмеливается обнажить близкий и понятный России “комплекс неудачника” в масштабе целой страны, для преодоления которого и нужно сделать выбор между самобытностью и глобализмом. “Пессимистическую” линию в антологии продолжают два иронических экскурса в историю Шотландии — своеобразные хроники шотландских неудач, заметно, правда, смягченные юмором. Мик Имла в своем “антигимне” “Цветок Шотландии” (пародия на одноименный неофициальный гимн страны), перечисляет военные победы и поражения, приведшие к окончательному провалу при Каллодене, а У.Н. Герберт воссоздает картину абсурдного сна: голова героя превращается в Камень Судьбы (реликвию шотландских монархов, выкраденную англичанами), и шотландская история, пересказанная от имени Камня, превращается в череду комических картин — смену королевских задниц, восседающих на Камне, вделанном в сиденье трона.
Найти и вернуть Шотландию — значит, найти и вернуть себя. Тема потерянности, изгнания звучит в стихах двух “столпов” антологии — Джона Бернсайда и Кэрол Энн Даффи, живущих в Англии. Отдельно стоит упомянуть о двух “аутсайдерах” антологии — чернокожих поэтессах Джеки Кей и Мод Салтер. Первая — удочеренная белой шотландской четой — превратила это нетипичное биографическое событие в литературную сенсацию:
У бедняжки Шотландии приступ
сердечный,
У бедняжки Шотландии приступ
сердечный,
У бедняжки Шотландии приступ
сердечный:
У Брунов — о Господи! —
черный младенчик!
(Семейка Брунов — местный вариант Симпсонов, образцовое шотландское семейство из комиксов и мультиков.)
Известный автор детских стихов, Кей вносит и во “взрослую” поэзию простоту, непосредственность, озорство — обаятельная роль “анфан террибль” шотландской литературы привязала к ней читателей.
Мод Салтер пишет, с одной стороны, жестокий, бескомпромиссный манифест “Будучи черной женщиной”, а с другой стороны — любовную лирику, наполненную типично шотландскими образами — моросящим серым дождем, развалинами замков, песчаными пляжами города Сейнт-Эндрюс. Но все же настоящий “дом” для Салтер — Африка, ей посвящена ее страстно-гражданственная ода “Стихи о любви”.
Кей же, напротив, спокойно утверждает в стихотворении “В моей стране” (в ответ пораженной прохожей, принявшей ее за “дурную примету”):
Я отсюда. Отсюда. Из этих мест.
Однако не только цвет кожи заставляет поэта чувствовать себя чужим, потерянным в мире. Поиск Шотландии, стремление осознать и определить ее, а через нее — себя, приводит к поиску “настоящей” реальности, реальности идеала и мечты, среди бытовых миражей или фантазмов массовой культуры. В стихах Робина Робертсона, например, действительность уплывает, несмотря на многочисленные якоря топографических деталей, удерживающих ее. Виды с башни Камеры Обскуры в Эдинбурге, доки Абердина — все это конкретная реальность, зафиксированная в путеводителях, но в стихах Робертсона она превращется в фальшивку, в мираж, в лучшем случае в воспоминание, вызванное к жизни поэтом. Тема возвращения преломляется трагически как стремление “край свой найти, О который разбиться”, “темноту для своей темноты”. Для Джона Бернсайда возвращение изгнанника домой, в Шотландию, невозможно, это притворство, самообман:
Мы узнаем по вывескам лавчонки
и улицы, спешащие во тьму;
мы узнаем небесные узоры:
палатки рваной ночи трепыханье,
туманных лис, бегущих между звезд.
Но узнаем лишь то, что вносим сами.
Ричард Прайс задается вопросом:
Что есть у меня?
Сомнительная страна,
Предубежденье против подобных нам
Сограждан, распавшихся на парочки,
И мы — как две встревоженные
куницы
Под усталой шотландской сосной…
В другом стихотворении Прайса, “Расслабившись”, от мысли “Шотландии скоро стукнет 80” герой отталкивается в абсурдную повседневность, где все кажется нелепым — “сморкание газонокосилки”, “отец в шортах, люди не на своих местах”, болтовня соседа и то, что “когда мама говорит “парк”, она имеет в виду английский парк”.
Джон Бернсайд спрашивает: “Знаем ли мы, кто мы / На этих туристских холмах?” — массовая культура слишком активно пересоздает мир, и среди раскрученных штампов, стереотипов, брендов трудно разобраться, каков этот мир на самом деле. Роберт Кроуфорд пишет искрометную пародию “Эйнштейн из Альбы”, конструируя фантастическую ситуацию — открытие шотландского происхождения Эйнштейна — и воссоздает процесс навешивания туристической и медиа-индустрией полной коллекции национальных штампов на манекен ученого. Питер МакКери в стихотворении “Не будучи Бобом де Ниро” развивает обострившееся в наши дни противоречие между “быть” и “казаться” — в мире, где телеобертку массовой культуры принимают за содержимое, толпа недалеко ушла от “средневековой черни”, избивающей актера, игравшего в мистерии сатану; лирическому герою, в отличие от толпы, видно, что есть обертка, но вот только где содержимое?
За деньги можно счастье получить
(убеждает реклама шикарной
“тойоты”),
А если только НДС я заплачу,
Дадут ли мне счастье без этой
железки?
Тема Голливуда как воплощения массовой универсальной культуры занимает в антологии важное место. Трейси Херд, увлеченно творя свой мир по образцу американского шоу-бизнеса, кинематографа и медиа, населяя его кинозвездами и шпионками, даже пересоздает Офелию — переселяет ее в современный мир и “дарит” ей вместо слащавой смерти среди струй и цветов сенсационную гибель принцессы Дианы. Грэм Фултон, называя Шотландию “маленькой свалкой времени, / Где ничто никогда не случалось, / И всегда было нечем заняться”, пишет о вещах куда более занимательных, с его точки зрения, играючи используя стилистику перформансов и таблоидов, выбирая персонажей одиозно-сенсационных — вроде Чарльза Мэнсона. Между тем Дэвид Кинлох пишет издевательскую “оду” фильму “Храброе сердце” — голливудской версии Шотландии, а Кэтлин Джеми рассказывает фантастическую историю девочки, объявившей с экрана о знамении — слезах, падающих из глаз статуи Джона Нокса, а много лет спустя вернувшейся на родину уже голливудской звездой с намерением купить королевский дворец в Эдинбурге и баллотироваться в президенты независимой Шотландии.
Стремление вернуться в Шотландию — это стремление вернуть Шотландию. Где-то на пересечениях языков и судеб, прошлого, настоящего и будущего, истории и мифа, мечты и реальности, малого и большого, фальшивого и подлинного — скоро, возможно, на наших глазах, возникнет новая Шотландия. Только, когда это случится, вожделенная свобода выскользнет из рук, а управлять новорожденным государством будут уже политики, а не поэты. Жаль. Но пока еще можно помечтать.
Дарья Кулеш
(цитируемые стихотворные отрывки переведены автором статьи)