Стихи
Опубликовано в журнале Знамя, номер 4, 2003
* * * Детство на длинных лямках. Прописи под колы. Позже — воздушных замков каменные углы. Локти, коленки сбиты, де’ла на пять минут — заживо айболиты корочку сковырнут. Родина Над венком её, барвинком-вьюнком — всё-то лезвия и грома’. Ключевую воду она тайком носит в смрадные терема. ...И плотами стёсаны берега, и кричат ей с реки: «Сестра! не вини себя, что была строга, позови, коль нужда остра». * * * Залежалый снег на печных лопатах — дикая вода, не с чем замесить. В Праздник всех слепых, но не всех горбатых, велено — не спать, света не гасить, в колокол звонить, глядя на дорогу, и тогда придёт с юга человек — то ли на беду, то ли на подмогу, то ли просто так — не видал калек. * * * Простыли следы и просели полы. Когда б мы остались здесь, — может, лепили бы время из этой золы как на душу ветер положит. Сидели б на горке при свете дневном, а то — у печурки в подвале и время, кувшинчик с домашним вином, по кругу бы передавали. Ну вот, Ты смеёшься: короче поры и нет, чем — над гробом амуры. Сам знаешь, какие из нас гончары, а хуже того — винокуры. * * * Снесли сторожку во дворе. Деревья выросли большими. На золотящейся коре ты выцарапываешь имя. Интрига шпаги и плаща в дневном освистана спектакле. Опоры ощупью ища, всю ночь постукивают капли. И стёкол сумрачная гладь холодный отсвет не рассеет. И плащ потёрт, и фехтовать никто из наших не умеет. * * * Пошла игра, нагрели руки на тёмном жребии земном. И вспомнить не могли при стуке, кого послали за вином. С щелчка взлетала за монеткой судьба — кому де повезёт... А он вернулся с полной сеткой — ещё и семечки грызёт. Актёру Попивал, погуливал, похохатывал: шерри-бренди, деточка, всё — фигня. В детстве же мне казалось: ты сам выхватывал ассигнации из огня. В детстве весь театр тебе в ноги облаком падал грозовым — ты махал рукой: «Вот вам ваша страсть по затылку обухом — не хочу такой, а другую знаю Настась-Филипповну: с кровью указательным провёл по ножу, с нею прогулявшись в аллею липовую, по чьему сценарию — не скажу...» На глазах мельчала роль. Не прощу тебе те букетики в петлице и жилетку-дрянь. Детство тополиными сорило парашютиками, щекотало... — Господи, в такую рань! * * * Порхала бабочка, в сценический настил впивался луч, пилось не хуже на свои... За это самое и кубок отхватил, как лорд угрюмый — за кулачные бои, как тот, другой, что и с крылатыми вась-вась, — свою пикантную лелеял хромоту... Жизнь не сложилась, а картинка удалась татуировщику в Кейптаунском порту. * * * Холодает, знаете, — бабочки тихи, сбившиеся в стаю... — Вы, когда гуляете, — пишете стихи? — Нет, я их читаю... Спорные места эти неудачных книг — на автопилоте... Вы, когда листаете выцветший дневник, хоть чего-то ждёте от — увы и ах! — пересыпающихся пчёл, ссохшихся без эха? ...Что с чужого голоса им лишнее прочёл — больше не помеха. * * * Что стоило б мессы — не стоит труда, и то — на плечах голова... «Плодите детей, умножайте стада...» — ты помнишь, чьи это слова? Ты помнишь, как пьяный факир лопотал, когда выводили его, — «Огонь — холоднее всего, что глотал, огонь — холоднее всего...» * * * Татьяне Линде На мраморе — о Главке, Менелае... А на воде проточной — напиши о сгинувшем на заработках в мае, о рубщике за стёртые гроши и пильщике за гнутые пистоли, расстриженном флейтисте, моряке, родившемся для памяти и боли, с песочными часами на шнурке. Воспой, аэд, — шикарные обноски, верёвочной подмётки серебро, ночные по тревоге переброски, ленд-лизовский коньяк в информбюро, чудовищную ложь и крепкий посох, ночной табак и джазовый винил... — Ты сам на дополнительных вопросах экзамен по античке завалил. * * * «Воблы ему, а воды — не давать, сны окунуть в мотыльковую заводь...» Вор не разучится воровать, как и пловец не разучится плавать, как попрошайка — тянуть из бычка чад самопальный, осадок огульный... «Мёда ему, а воды из бачка — даже и думать забудь, караульный». * * * «То-то что не выгореть запределу, не нарыть бессмертья, когда закат золотит магнитолу, и липнет к телу нереальных сумерек ацетат: вывесок желе и ртутная их икота, тепловозный чад, сползающий на вокзал...» Кто это сказал? — Не важно, сказал кто-то. Конченый человек сказал. * * * Виноватую — обух сшибёт. А повинную — меч не сечёт. А весна — где горяч на отлёт быстрых капель обратный отсчёт. А весна — где опричь суеты городской — богородичный мёд жёлтой глины, и когти клесты рвут на север из жарких тенёт, и не вылущить льда на заре из петляющей смуглой травы там, где волос в сухом серебре с виноватой упал головы. * * * Снег ложился на кудри льняные и вопрос уже не возникал ой вы кони вы кони стальные в королевстве разбитых зеркал ой вы рощи-холмы-перелески и заря твоя без подоплёк на удавке на финишной леске золотой вымпелок мотылёк На 9 мая 2002 года Мыла бабушка веранду. Дядька чистил газыри. Музыкантскую команду муштровали до зари. Дожимали-доводили, материли сгоряча... Мягче падай в чём родили на отрепья кумача. Жирный пепел, гуще падай, маскируй мясную гарь. Осади, бронзовозадый агитатор и главарь, конный хрыч, крутое порно, враскоряку стремена! Не латунная валторна, не железная струна, — выпевала пропаганду хирургическая нить... Музыкантскую команду выносили хоронить. * * * Земное месиво, лязг и скрежет... — прощайся загодя, певчий гость. Лети, лети — облака удержат полую косточку, перьев горсть. Свисти своё в колыбельных кущах, а подкуют юбилей часы — махни за нас, по земле снующих, штрафной стопарь ледяной росы. * * * Самый лучший ты. Самый красивый... А. Леонтьев Некрасиво думать, что Разводящий — Сам сидит в дежурке за кипятком. Некрасивы комья земли, смердящей замогильным тлением, холодком. Что, — не ладаном? Некрасив обычай чёрный креп закапывать в жёлтый ил древних рек. ...И водка за труд мужичий — тем, кто друга похоронил. * * * Мир — нежилому дому, логову стылой мглы. Дождь перебрал солому. Ветер прибрал углы. Вьюги метла стальная просеку подмела — чтобы страна иная беженца приняла. Чтобы иные стены грели и берегли сгинувшего со сцены, сжёгшего корабли. * * * Светом слышат ангелы в стане Силоам... Г. Сапгир Земля известно слухом полнится сверх меры на небо плеснёт пусть кто из ангелов наклонится хоть крыло ополоснёт тогда лови заговори с готовым гулким крошевом умыться ледниковым покуда весь он слух продрогший свет щемящий проси безропотно ответит а не тронь пусть и напиться приходил а всё в палящий одет он ветер и в пронзительный огонь * * * Ткнувшись в мяту-курослеп у воды, спи, паромщик, — чем не хлеб за труды? Через речку — грош цена перевоз. Спи, горячая волна майских гроз. Спи, зазноба-резеда, засыпай... А в Париже есть Звезда и Распай, ветер облачных террас, царский мост... Все там будем — в первый раз, в полный рост. Пьяный плющ Пьяный плющ курортных балюстрад раздвигать, блаженства озирая... Это в душах — совершенный ад. А снаружи — осязанье рая, ароматы, краски, голоса — полный бант, не углядишь, где криво... А что душа? — Абстрактная крапива, пустошь, фронтовая полоса. * * * ...И корабль плывёт — будто кто зовёт, тянет нерв, как из бруса — гвоздь. Край тумана реем неровно рвёт, виноградную давит гроздь. Голубую зелень топтать, дробить, запрокидывать в ночь огни, ничего не брать, никому не быть твёрдой почвою искони... А когда в безветрии, на мели угрожает махине течь, призываются мёртвые из земли — рядом встать и плечом налечь. И твердеет лямка, мозоль смоля, и кивает морской душе якорями вспаханная земля в семизвёздном пивном ковше. Памяти Л. 1 Бросив плат цыганский на иконы, брали-то пустяк казачьи жёны за ночлег в станице под горой... Голый кряж. Серебряные склоны. Ниже — тень в расщелине сырой. Выше — две дороги по-над пущей, словно руки, на плечи легли, чтобы парой слов на сон грядущий звёзды перекинуться могли. 2 Оприходовав почту, вокзал, телеграф, кто-то вышел, москитную сетку задрав, на поверхность фронтальной погоды «облом», где звезда со звездой говорит о былом, и жаргон политический сводит скулу, и охрип за своих петушок на колу. * * * Ехали на тройке с бубенцами на сибирской водки этикетке это чисто в сказке в каждой клетке снег и пепел свёрстаны столбцами вшит свинец под перья попугая в сказке биология другая ну а география всё та же лёгкой лжи бредовой эпопеи где колониальные трофеи придавали вес любой поклаже где катались в розвальнях с купцами заедали водку бубенцами * * * Других счастливее подковы чалого коня ну что вы что вы за кого вы держите меня беру старьё даю советы делаю долги тяну помалу с общей сметы Боже помоги сухарь пристрою на колене в жмене шоколад определённо всем до фени этакий расклад а я и посуху гребу к вам бисова родня передаю пароль по буквам жду четыре дня На ночь глядя На жуковатом мотоцикле на поцарапанном олене от непогоды как привыкли в рыбацком полиэтилене под визг и цокот в агрегате по самых тридцать три несчастья да вдоль по трассе вот те нате ещё в тумане по запястья о лунный ветер обжигая ночного виденья ресницы ещё одна уже другая тень вавилонской колесницы * * * ...И не то слова, что ведут сперва за алтын торги... До сырой проталины по дрова, до кустов ирги, до мостов сжигания по пятам, до вообще основ доживёшь сообразно летам, а там и не надо слов. Екатеринбург