Стихи
Опубликовано в журнале Знамя, номер 12, 2003
Вадим Семенович Жук родился в 1947 году в Ленинграде. Окончил театроведческий факультет Ленинградского театрального института. Был радиожурналистом, актером, сотрудником театрального музея; в 1987 году создал театр «Четвертая стена», много работал на телевидении. Публикации стихов — в «Петербургском театральном журнале» (Санкт-Петербург), в «Магазине», в «Знамени» — № 12, 2002 года. Живет в Санкт-Петербурге.
* * * Хоть бы в радиоточке на чёрном высоком столбе, Кто-то «Братья и сёстры» мне с акцентом сказал, Хоть бы в латаных валенках строем идти на вокзал, Под Шульженку, Русланову или ансамбль «Любэ». И ничьих интересов не хочу, не могу понимать, Если гладкая сволочь с экрана трещит о войне. Что же делать — плакатная Родина-Мать Во сто крат человечнее кажется мне. Приравнявшись ко всем ежедневным делам и словам, Стало уху привычным двусложное слово «Чечня». Вы, наверно, другие? Тогда я завидую вам. И простите меня. * * * Одиноко. Две «о», две кругляшки с боков, До конца, до отбытия срока. Даже пить не хочу. И словарь бестолков. Одиноко, дружок, одиноко. Если кто одинок, значит, он одинок. Одиноко ему, бедолаге, И уж тут ничего не попишешь, сынок, Кроме этих стишков на бумаге. Две кругляшки с боков, два нуля по бокам, Округлили тебя, обнулили. — Вы чего мне, ребята, налили в стакан? — Ничего мы тебе не налили. 28.07.02 * * * Я целую тебя. Вот сюда и теперь вот сюда. А из крана на кухне забытая каплет вода. Что ли встать, да пойти, да закрыть надоедливый кран, Под которым внимательный тихий живёт таракан? Я целую тебя. Что же делать, что где-то война, Что открыто прицелу лицо и осколку спина? Защити мою совесть. Я-то, Господи, в чем виноват? Я читал эту повесть под названием «Хаджи Мурат»! Я целую тебя. Я живой. Таракан мой живой. Как же медленно двигает палец крючок спусковой! Вот в прицеле другом бородатый какой-то старик... Это старый сюжет! Погоди, я читал «Валерик»! Дорогая, и ты, мой усатый товарищ ночной! Меня сволочью делает век сволочной! Погоди! Я читал! Я встречался! Я протестовал! Я над этим смеялся, за этого голосовал! Я-то в чём... Я такие хорошие знаю слова... Не моя под прицелом чужим голова. * * * Это мы-то подобье Твоё? Ну Ты, Отче, даёшь, ё-моё! Это мы, это мы — человеки?! Мы, злодеи, угрюмые зеки, Сластолюбцы, вонючки, лентяи, Образ, Господи, Твой повторяем? Сколько создал Ты нам на земле! Повторись в гиацинте, в пчеле, Дай свой облик стрижам, валунам, Безмятежному дикому зверю. Но не нам, недостойным, не нам. Это мы-то подобье? Не верю. 5 августа 03 Вид Окошко обладает дивным видом, Засмотренным до дырок индивидом, Который на диване возлежит. Но разве вид ему принадлежит? Отнюдь, читатель. На других диванах, В своих непритязательных нирванах Другие индивидуумы бдят, В своё окно рассеянно глядят. Их, что ли, общий вид объединяет, Одни и те же думы нагоняет? Опять отнюдь. Один о женщине мечтает И в проходящем облаке читает Черты её округлостей. Другой, Такою разум затемнил пургой, Что лучше не соваться. Третий Глядит на ласточку, но думает о смете Постройки дачной бани. А четвёртый, На стульчик встав с обивкою потёртой, Черкнувши перед тем: «А я тебя люблю!», Умело ладит к потолку петлю. Надеемся, он всё-таки сорвётся. Его паденье эхом отзовётся В квартирах созерцателей. И вид Чуть дрогнет в их зрачках, Но примет прежний вид. 28.7.02 * * * На заброшенном дачном перроне, На забаву досужей вороне, Происходит событье большое — Расставание тела с душою. И душа веселится, смеётся! А чего ей ещё остаётся — Молодой, озорной, беспечальной, С пустячком-рюкзачком за плечами? Тело шепчет с надеждой сестричке: — Может, ты на другой электричке? Погоди, погоди хоть немножко... — А душа уже скок на подножку! Электричка стрелой улетела. На перроне распластано тело — Старой тарой, пустой оболочкой, Черновой перечёркнутой строчкой. Будет ждать любопытная птичка Появленья другой электрички. 5 августа 03 * * * Мы нежно целовались с вами. Затем, покинувши кровать, Мы с вами стали выпивать, Ругаясь чёрными словами. Не понимаю, хоть убей, Корней феномена такого! Как Пересвет и Челубей На грозном поле Куликовом, Чтоб ярость возбудить в строю Переминающейся рати, Вы обижали мать мою, А я бесчестил вашу матерь. Меж тем, мы разговор вели По самым бытовым предметам — От Мандельштама до Дали. Но страшно матерясь при этом! Текли слова черным-черны, Чернее африканской ночи, И были нежностью полны Мои глаза и ваши очи. 28.7.02 * * * Женщина любит тебя. То похожа она на лягушку, То на пантеру, вцепившись зубами в подушку, То на кентаврицу с грозно летящею гривой... И остаётся при этом безумно красивой! И приближается, боязно вымолвить, к Богу! Если вы, впрочем, ступали на эту дорогу, Если, конечно, вас эти качели качали. И помолчите вы все о каком-то животном начале! Август 02 Улица Мцыри И.И. Располагайся на покой, И полагайся на удачу. До этой подмосковной дачи От мегаполиса рукой Подать. А что тебе подать? Акридов, корюшки, окрошки? Или в изысканной обложке Стихи твои переиздать? Чего в жару сидеть в квартире, Доехать просто: газанул До улицы с названьем Мцыри, И там два раза повернул. Горят ночные фонари, Хмыри приносят фуфыри, Гульба до утренней зари. 21.7.02 * * * Забраться на заброшенную дачу, Запущенную. Дышит по углам Давным-давно невыброшенный хлам, Который для хозяев что-то значит. Весь подмосковный, трифоновский весь Сложившийся, слежавшийся, отбывший... Насос какой-то, нос в песок зарывший, В который раз прозимовавший здесь. Считай, что это твой Вишнёвый сад. Именьице, пристанище, причуда. Потом тебя, как Фирса позабудут, Потом. А нынче ходики стоят, Поэтому не надо торопиться, А можно, скажем, откопать насос И накачать зелёную водицу, Не дожидаясь этих майских гроз Хрестоматийных. Лето впереди. И то сказать — какие наши лета? Куда несёшься? Не даёт ответа. Вот так и ты. Крылечко? Посиди. Трава ещё росточком с травести, А глядь — уже затеяла маневры. Приёмник говорит о курсе евро. Какое евро, Господи прости? 16.5.03