Стихи
Опубликовано в журнале Знамя, номер 12, 2003
Максим Александрович Гликин, родился в 1969 году в Москве. Закончил Институт инженеров железнодорожного транспорта. Своим университетом считает лито «Магистраль». С 1994 года — обозреватель «Общей газеты». В 1999—2000 годах жил и работал в США. В 2000 году вернулся в Москву и «Общую газету». С 2002 года — обозреватель, затем редактор отдела политики «Независимой газеты». Автор книг стихов «Я — метролль» (1995), «35 времен года» (1999) и нескольких книг публицистической прозы. С 1996 года — член Союза писателей Москвы. Живет в Москве.
Зимний праздник В наш весёлый, многотрубый Наш ад Три волхва в медвежьих шубах Спешат. Погоняемы норд-остом, Ориентируясь по звёздам Кремля: То ль шаманы, то ли просто Дембеля. Ханукальные миноры Не горят. И сняла умма минорный Свой наряд: Кончен месяц Рамадан, Конец эпох. Воет волк. И свой тимпан Колотит волхв. Из-под шубы старика, Из-под руки Скачут годики-века — Колобки. Катят маленькие солнца На юг. Их встречают у оконца Сотни рук. Чтоб они не укатили Назад, Мы оставим их в квартире: Пусть висят На еловой, на сосновой Высоте. Чтобы чувствовали снова В своей среде. Чтобы Коляда — начальник Сих светил — В лес не звал, а сам на чай к нам Приходил: — Что мы празднуем сегодня? Как жизнь? — Обрезание Господне, Кажись. Объявил в начале года Господь Крайней сына крайнюю Плоть. Всё, что было лишним, — в Лету! Хранить смешно. Всё, что будет ближе к лету, — Предрешено. Это дело мы отметим По полста. И начнём читать столетье С листа. Старый Новый год Вокруг да около Войковской да Сокола Ходит Коляда на собачьей упряжке. Из мешка рогожного Сыпанёт в прохожего — Льдинки на бровях, по телу мурашки. Постукивает в форточки, Предлагает водочки Мальчик с бородой, колядуя, колдуя — Стопочку за суженого, Стопочку за суженное Платье — опрокинуты лица и стулья. Ходит, хорохорится, Булавками колется, Путает спешащих, пути заметает. Неучи, отличники — Все они язычники. Маются, мечутся, о чуде мечтают. Счёт вели неделями, А теперь — метелями. Горести накручены снежными мячами. Полуноворожденного, Полуобмороженного То ли провожаем, то ли — встречаем. 23 февраля Сколько ни умывайся, Звезду не сотрёшь со лба. Сколько ни путешествуй, Ты остаёшься в Азии. Загривок зарос шерстью, Но ты всё равно солдат. Ты всё равно новобранец До лысин и до седин. Без формы и автомата, Без фронта и поля брани, Беспомощный и вороватый, Как паучок без сети. Все — для тебя — краски, Каждый букет и куст — Всё отливает хаки. Двор в маскировочной ряске. И в храмовом полумраке Слышен хромовый хруст. А климат зол и капризен. Из дома — куда? невмочь! Ох как темно, как сыро! Но ты до гроба приписан Брести к пункту призыва Каждую третью ночь. Демобилизация Он вернулся. Кончался серпень, Как называл это время Ян, Младший сержант, большой барабан. ...И теперь переводит по зебре Пацана, замирает у островка, Ждёт просвета, паузы на дороге Между «ладами», «ауди» и «чероки», Очень хочет успеть до звонка. А у тех до сих пор никак Не выходит отклеиться, оторваться От магнитного поля каптёрки, плаца Дежурки и турника. От мест, где его трясло — Через тумбу — с нар дрожащего Вани, Целый год молившего их об Афгане, Ибо смерть не худшее зло. Не она ли конечная цель Серго, что ушёл к турецкой границе. Сюжет поимки его хранится На улыбке, застрявшей в лице. Много их, остающихся там, Штабных, каптёрщиков, столотёров, Чумных, тихонь, трусливых, матёрых. Нету сил разойтись по домам. А их пацаны и пацанки Хорошеют, набирают пятаки и колы. И чужие дяди толкают с горы Б/ушные крепкие санки. 8 марта. Цветы Мимозы — тёще, тюльпаны — завучу. Оставшиеся тюльпаны — жене Сан Савыча. Шоколадку и три гвоздики — наборщице, Вере, и Любе надо бы, да не хочется. Две белые розы и одна розовая, Несмотря что цена вроде бы бросовая, На всё ещё крепких и длинных веточках — Отойдут сегодня корректору Светочке, У которой глаза, как вода у Немана, Где я не был (да и с ней ничего не было). Пучок гиацинтов — в приёмную Лизочке, Он страшно подходит под цвет её линзочек. Прочим на этаже покупаем вскладчину. Гладиолус — Егоровне: она не охвачена. Тоже, кстати, с большой головой и тоненькая, И слабенькая — особенно после джина с тоником. С неустанным смехом и дружным чоканьем, Криками «вау», спорадическим чмоканьем, Под вспышки мыльниц с батарейками пальчиковыми Поздравим коллег — что родились не мальчиками. В дни безумные, тяжкие, в дни весенние Убеждаешься: это большое везение. День рождения Пришли Сергеевы. Пришли Коростелёвы. Пришла Милена — с вырезом, в зеленом. Пришли Федотовы — и долго вытирали ноги. Пришли все близкие. Пришел Бодштейн, в усах — ты представляешь? Пришли соседи — к сожалению, все трое. Пошли за стульями в 38-ю. Прислала телеграмму тётя Шура. Приход был неплохой: футболка, календарь, фотоальбом, в чехле подарочная ручка — для продолженья творческих потуг. Пришедший позже всех Малыш толкал штрафную. Присоединился, в общем, ко всему, но кое-что добавил, невпопад. Пришлось их разнимать и выметать стекло. Пришла на кухню Верка вся в слезах — и стала мыть посуду. Пришёл сентябрь. И снова лето — но пожиже, бабье. Пришёл 32-й. Приехал Гинзбург. Свадьба Наши чувства — это такой экстаз, Такое горение, Что нельзя их не выставить на показ, На всеобщее обозрение. Что нам жаться, держаться особняком? Пусть знает вся улица! Пусть увидят, как долго и как глубоко Наш брат целуется. У Смирновых считали до тридцати — Больше им не вынести. Не с тобой ли, умница, их превзойти, Довести до пятидесяти? Как приятно с милой сидеть за столом, Обняв за талию. Сколько музыки в этом слове простом: Бракосочетание. Что нам стоит устроить маленький пир? Ну не пир, так пьяночку. Я настроен серьёзно и, кстати, скопил Уже порядочно. Эх, нацепим на новенькие «Жигули» Шарики разные — Обгоняй их, Саня, давай, рули На площадь Красную, Чтоб сниматься у башен, куревом «West» Друг друга потчевать. И сходить к Огню, где уже из невест Целая очередь. Откупорить «шампунь» и внимать стихам Твоего родителя. А потом раздавить в газете стакан: У евреев — традиция. И ещё посниматься, фате на ветру Танцевать не препятствуя. Как отщёлкаем плёночку, сразу к столу, Отягчённому яствами. Оливье и форшмак, и французский салат, И селёдка под шубой. Планомерно и весело вилки стучат И вставные зубы. Пьют за юных, за старых, за тех, кто грядёт, За большое личное... Сотни тем изобрёл наш мудрый народ — Хватило б «Столичное». Что за счастье под утро — на новый диван — Чтобы выспаться просто. И — хвала временам! — мы не будем вам Демонстрировать простынь. Было славно! Сервиз разбитый не в счёт. Говорят, у соседа ещё Сильный вывих плеча — ничего, заживёт До чьей-нибудь следующей. Нет, не зря мы полгода готовились к ней, Из кожи вон лезли, Чем женитьба солидней, тем союз прочней — Закон железный. Мое ФИО украсило твой документ — Навеки высечено. Все родные счастливы: «Хеппи-энд! Наконец-то выскочила!» Праздничная арифметика Восьмёрка — эстрадная примадонна, Фитнесом стачивающая неуклонно Свою спортивную талию. Девятка — с вычищенной медалью Весёлая, сгорбленная старуха, Сырник впихивающая во внука Под майсы о русских зимах и фрицах, Как дед их мутузил (в красках и лицах) — И прочие радостные страшилки... Берет салатовый на затылке, Тельняшка под курткой, улыбчива бляха. Начистить сержанту милиции ряху Торопятся крепкие Двойки и Тройки В парке, где некогда сиживал Горький. А Единичка — рабочий турок. Мрачно сплёвывающий окурок В яму, вырытую не для гроба, Но для фундамента недоскреба. Штиль на площадке элитной стройки: Русские праздники долги и строги. Праздники наши дождливы и снежны. Цели размыты, а смыслы смешаны. Что-то закладывалось когда-то... Гордые цифры. Чистые даты.