Публикация О.Л. Тимофеевой
Опубликовано в журнале Знамя, номер 12, 2003
Мы продолжаем публикацию дневника замечательного отечественного филолога Л.И. Тимофеева (1904—1984), который он вел все четыре года Великой Отечественной войны, находясь в Москве, не имея возможности (по инвалидности) быть на фронте и отказавшись уезжать в эвакуацию. В этом Дневнике ярко отразились не только атмосфера и быт военного времени, но и мысли и чувства одного из представителей русской интеллигенции той поры, его рассуждения о судьбах страны и мира. Фамилии многих политических деятелей, писателей, ученых, артистов, упоминаемых на страницах Дневника, были откомментированы при первой публикации. Здесь напомним только, что Лютик и Оля — сын и дочь Л.И. Тимофеева, Соня — его жена (С.И. Леушева) и Зина — его сестра (З.И. Тимофеева). Помимо работы в ИФЛИ, Литературном институте им. А.М. Горького и Институте мировой литературы им. А.М. Горького, Л.И. Тимофеев являлся и членом редколлегии журнала “Знамя”. Неоднократно упоминаемый в тексте А.М. Еголин в те годы работал в Отделе агитации и пропаганды ЦК ВКП(б).
Необходимо отметить также, что сведения о некоторых известных людях (например, певце Николае Печковском и других) записываются Л.И. Тимофеевым по слухам на тот момент — впоследствии они порой оказывались не соответствующими действительности.
В 2002 году (№ 6) мы напечатали часть Дневника, от начала войны до конца 1941 года. Сейчас публикуем фрагменты Дневника, относящиеся к 1942 и 1943 годам.
1942 год
Январь
1-е. Устроили маленькую елочку на столе. Дети нагримировались, было весело. В 12 — речь Калинина, потом — сообщение о взятии Калуги. Теперь Западный фронт обрел маневренную форму. Козельск — Калуга вдаются большим клином в расположение немцев, грозя ударом на Брянск в обход Орла и на Вязьму в обход всей московской группировки немцев. Маневр определился. Говорят, что взят Можайск и что по плану командования мы рассчитываем к февралю выйти к Минску на старую границу и там задержаться.
Привезли уголь, и нам не грозит холод, хотя мы все равно очень мерзнем, так как топят очень плохо. В Лосиноостровской немецкий самолет сбросил бомбу на поезд со снарядами. Были очень сильные взрывы. Газеты крайне бодры и говорят о грядущей победе. Думаю, что 1942 год не для Гитлера.
2-е. Сильный холод. 30о. Вечером пошли было через двор пить чай к Сидориным. Задержались, так как началась сильная стрельба. Вечер изумительный, полная луна, чистое небо, ослепительный снег, заиндевевшие деревья. Когда успокоилось, пошли. На середине двора — загудели самолеты очень близко, сразу стали рваться снаряды с грохотом над головой. Пошли трассирующие пули. Чай у Сидориных пили под грохот стрельбы. Пришли домой до конца тревоги. Теперь во время тревог радио все равно играет. Потом была еще одна тревога, но она кончилась быстро и без стрельбы. Новостей не слышал.
4-е. Видел Николая Николаевича Гусева (бывший секретарь Льва Толстого). Он говорит, что в Ясной Поляне, откуда вернулась А. Толстая-Есенина, все в порядке. Повреждения легко исправить (после пожара). Пропало лишь седло Льва Толстого да фотокопии из литературной экспозиции.
Соня носила в МГУ ректору Орлову список профессоров ИФЛИ, которые остались в Москве. Еголин просил меня ему его послать. Он говорит, что занятия начнутся нескоро. В университете выбиты все стекла.
Были еще налеты немцев. Называют ряд мест, где упали бомбы. Вероятно, если у немцев хватит пороха, они усилят бомбежки.
Был Щербаков — он в школе комсостава. Обучение занимает два с половиной месяца, потом — сразу на фронт. Очевидно, с командирами плохо, зато пошли по принципу отбора в школы людей с высшим образованием. Опять — в армию приходят прапорщики, как в 1918 году. Говорят, что Иден прилетел в Москву, чтобы мы напали на японцев. Между тем — нам надо было бы их выдумать, если бы они не существовали… Если наш фронт будет идти вперед тем же темпом, мы сможем занять господствующие позиции. Судя по газетам, мы идем вперед. Фронт, который я вычертил, дает впечатление маневра с нашей стороны, и весьма крупного. Вопрос в том, выдержит ли дух немецкой армии, отступающей и мерзнущей.
Под Москвой, говорят, дерутся сибиряки и стреляет костиковская пушка.
На Северной дороге восстанавливают электропоезда.
5-е. Сегодня мне 38 лет… Уж не мечтать о подвигах, о славе… Потеплело, тихо. Трамваи не ходят к Охотному Ряду. Говорят, там упала 1000-килограммовая бомба, которая зарылась в землю на 7 метров и не взорвалась. Говорят, что ее окопали и хотят вытащить. Вообще, по слухам, в последние дни немцы без тревог сбросили много бомб, много зажигательных. Надо сказать, что при русской беспечности зажигательные бомбы могут иметь неожиданный эффект. Бочки с водой, которые везде были наставлены, уже давно замерзли и лопнули. Песок тоже замерз, занесен снегом и тому подобное. Местами уже не дежурят. Правда, снег кое-что заменит, но не в доме, где погасить пожар будет трудно.
Интересно, что в столовой клуба писателей питание ухудшается, а не улучшается, как можно было бы думать. Правда, стало больше людей, но вряд ли причина в этом. Отпраздновал день рождения и получил в подарок “Риторику” Ломоносова 1791 года (6-е издание) и каску, снятую с убитого немца в селе Горки в 23 километрах от Москвы 9 декабря 1941 года. При других обстоятельствах владелец каски мог бы заглянуть и в нашу квартиру и в свою очередь показывал бы кому-нибудь какой-нибудь трофей, снятый с меня.
6-е. Утром разбудило в 6 часов радио, которое я забыл выключить. В 6.15 послышались два глухих взрыва, а потом тряхнуло весь дом, звякнули стекла, посыпалась штукатурка. Это подчеркнуло своевременность того, что я встретил свой день рождения. Встретить следующий не так просто. Говорят, что довольно много бомб упало в Хлебном и Гранатном переулках, на Спиридоньевской и так далее. Говорят, что взорван большой завод в Тестовском поселке. Говорят, что скоро сообщат о какой-то победе. Думаю — о взятии Курска. Говорят, что есть приказ Гитлера об усиленной бомбежке Москвы. Потеплело.
Для Гослитиздата надо подготовить сборник “Родина в творчестве русских поэтов XVIII века”.
Слышал рассказ инженера о том, что 16 октября на его заводе удалили рабочих и, и дав ломы и взрывчатые вещества, предложили ломать станки. К счастью, говорит он, они сами сильно побаивались динамитных патронов и не воспользовались ими, а просто разгоняли станки и вставляли в них ломы, ломая шестерни и тому подобное. Поэтому им удалось сломать немного, и завод быстро восстановил работу. На место увезенных заводов везут новейшее американское оборудование.
10-е. Эти дни спокойны, без тревог и стрельбы. Фронт движется вперед, но медленно. Слухи о близких победах еще не подтвердились, но фронт загнут подковой вокруг Можайска и грозит замкнуться под Вязьмой, так что скоро мы, вероятно, выиграем все это пространство, которое для немцев важно как плацдарм для весеннего удара на Москву. Письма от Влад. Дм. и Е.А. Им нелегко живется на местах. Опасность вызова в Ташкент отпадает. Там очень плохо. Все сотрудники Института Горького сгрудились в двух комнатах. Пища плохая. На площадях Ташкента до сих пор теснится бездомный народ. Эпидемии — сыпного и брюшного тифа. Узбеки собирались резать сначала евреев, потом русских, но постепенно успокоились. Институт перевел нам, оставшимся здесь, зарплату и, очевидно, что-то хочет организовать здесь. Деньги, впрочем, не дошли. Слухи разные. Говорят, что под Ленинградом немцы создали неприступные позиции. Привезли железобетонные блоки, из которых на месте собрали доты столь мощные, что их не берет наша артиллерия. В Ленинграде такой голод, что мясо собак и кошек выдают по карточкам. Снабжение идет через автодорогу, проложенную по льду Ладожского озера. Немцы ее бомбят. Машины идут через воронки под лед, но мороз опять восстанавливает дорогу. Интересно, что от Мурманска теперь проложена железнодорожная ветка на Архангельск, так что он не отрезан, как я думал. Что касается собак, то я ел недавно собачью котлету. Она очень вкусная. В Москве очень много бездомных собак. Их доставляют в вет. больницы, где убивают электротоком. Ветеринары употребляют их мясо в пищу и снабжают своих друзей. Один из них меня и угостил.
Но от Москвы мы очень близко подошли к Ленинграду, так что ждут скорого с ним соединения. Слышал, что современная газовая техника устранила значение мороза для распространения “ОВ” и они могут появиться в любой момент. Мы будто бы готовы в ответ на немецкие газы вылить на Берлин 50 тонн самого лучшего иприта. Взрыв 6 января произошел где-то в Дорогомилове, на большом химическом заводе, на котором, впрочем, делали что-то другое. Взрыв произошел в момент ухода первой смены и прихода второй. Много жертв. От нас это километров 6, но даже нас сильно тряхнуло, а ближе выбивало двери на замках. Завод, когда были близко немцы, был минирован и мины не были еще (!) убраны. Говорят, что в Истре на своих дачах остались наши артисты — Жадан, Ридикульцев и другие и уехали вместе с немцами. Такой же эпизод был в Ленинграде с Печковским. В Тарусе оставалось несколько знакомых наших знакомых. Они говорят о любезности немцев. Зверств не было, но многое они брали “на память” и просто так, хотя офицеры в то же время разговаривали об искусстве и прочем. Уходя, они говорили, что вернутся и что Москва будет обязательно ими взята.
Слышал интересные подробности о взрыве Днепрогэса. Он был минирован в 20 местах, и инженеру было приказано взорвать его, когда немцы приблизятся, без точного определения этого понятия. Немцы подошли, он взорвал, и немцы были отброшены. Он хотел застрелиться, но его арестовали! Затем немцы еще раз пришли, на этот раз прочно. Тогда его освободили. У Киева мы почти закончили постройку под Днепром тоннеля для транспорта, но и его пришлось взорвать.
14-е. Фронт изменился: в немецкое расположение входит ряд клиньев.
Симптом ли это ослабления? Бывший у меня подполковник Бакланов, зав. военным отделом газеты Западного фронта “Красноармейская правда” и много знающий, твердо уверен в победе. По его словам, у нас стоят огромные резервы. Снаряжение, полученное от союзников, еще не пущено в ход, им овладевают тыловые части. У немцев не подготовлены к зиме не только люди, но и моторы. В то время как наши утеплены и не боятся холода и сразу же могут быть включены в любое время, у немцев утепление не предусмотрено конструкцией и моторы их выходят из строя. Усиливается сдача в плен. Недавно целая рота сдалась с оружием нашему взводу. Но потери у нас, очевидно, велики. Для “Знамени” пишет очерк Куприянов. Он пробыл здесь дней 10, уехал на фронт в свой полк и вчера опять вернулся. За время его отсутствия полк потерял половину состава! Получил от него подарок: железный крест. Кроме того, мне привезли немецкий противогаз, осветительную ракету и несколько писем, взятых у убитых немцев. Письма жен и матерей. В них ни звука о жизни тыла, о настроениях. Удивляюсь, где наше Информбюро берет те письма, которые оно публикует. Письма, адресаты которых убиты, читать трудно.
В институте вчера был приехавший с фронта сержант — 15-летний мальчик. Интересная фигура, Ваня Гавриков. Любопытно, что въезд в Москву строго воспрещен. Приехавших даже по вызову ПУР’а не прописывают и разрешают лишь жить временно. Объявлен закрытый конкурс на гимн для Союза: нормального (?!) советского содержания. Привлечены поэты крупного по нашим масштабам калибра. Упорный слух о сокращении нормы хлеба: 300 иждивенцам, 500 служащим, 600 рабочим. Вступил в борьбу за лучшую квартиру, расположенную рядом. На нее выдан уже кому-то ордер, но Союз писателей хлопочет за меня в Моссовете.
15-е. Был А.Г. Цейтлин. Приехал временно из Куйбышева отстаивать свою квартиру, в которую кого-то вселили. Говорит, что дипломаты из Куйбышева уже выехали в Москву. Слышал, что Сталин, говоря об испуганных интеллигентиках, имел в виду группу членов правительства, которые при подходе немцев к Москве решили, что все пропало. Среди них будто бы был Ворошилов, хотя я не уверен в точности формулировки по отношению к нему. Встретил С.В. Шервинского. Он все время жил на даче под Коломной. Немцы сбросили на их станцию 70 бомб, но ни одна не попала. Норму хлеба снизили, но гуманно. Служащим на 100 грамм, рабочим на 200 граммов, а иждивенцам оставили, так что мы, например, теряем всего 200 грамм. Получил из Ташкента зарплату из Института Горького за вторую половину октября!
21-е. Все эти дни очень тихо. Морозы крещенские — под 30о. Взят Можайск. Можно думать, что теперь темп движения вперед усилится. Впрочем, война втянула такие страшные силы, что даже победа над Германией не несет мира. Все равно, в худшем случае — европейская гражданская война, в лучшем — неустойчивое равновесие до новой войны. Не прав ли Владимир Соловьев — не придут ли все же “желтые дети”? Наша европейская культура смертельно больна. Кто придет ей на смену — только восточная! Неужели в России найдутся силы организовать новый порядок? Пока я в это не особенно верю. Снабжение ухудшается. По карточкам многого не дают. Столовую писателей грозят закрыть. Это все плохие симптомы, говорящие о слабостях наших.
Вчера в Литвузе были майор Долматовский и подполковник Симонов (впрочем, у них какие-то другие звания, но я имею в виду число шпал). Долматовский рассказал, как он был у немцев в плену, а потом убежал. В его рассказе много неясностей. Не удивлюсь, если он кое-что опустил. Симонов читал очень хорошие стихи, пожалуй, он действительно большой поэт. Я было начал в этом сомневаться. Впрочем, в наше время, когда поэзия стала не служением, а службой, ему все равно не развернуться. “Вакансия поэта опасна, если не пуста”…
29-е. Все эти дни стояли морозы, около 30о. Сегодня потеплело, 12о. Уже давно нет тревог. Говорят о взятии Ржева, Гжатска, о том, что мы подошли к Вязьме и Ельне, окружили Орел и Харьков. Слухи о том, что немцы отбили Феодосию и взяли обратно занятый было нами Орел. Был Жучков из армейской газеты. Он был в подпитии и говорил, что наше наступление задержалось.
Умер у нас во дворе А.И. Свирский. Из-за холода он лежал у себя в единственно теплом месте — в ванной. Соня отнесла ему цветы. В Москве везде выходит из строя отопление. Во многих домах в квартирах 5о, 7о. У нас во дворе из трех два корпуса уже вышли из строя. Наш еще топится, так как одна из жилиц сама добыла полторы тонны угля, которого хватит до середины февраля. Говорят, что не работали поезда из-за того, что не было угля. С 1-го сокращают снабжение: иждивенцам 300 грамм хлеба, служащим — 400, всего мы лишаемся таким образом 700 грамм хлеба на нашу семью. Мясо и прочее так и не выдали по талонам до сих пор. Говорят, из Америки пришло много продовольствия, но нет транспорта. Был пленум президиума Союза писателей. Говорили о молчащих, которые являются резервом, но неизвестно чьим — нашим или гитлеровским. Очень недовольны Виртой, который стремился на границу Ирана с недвусмысленной целью двинуться за границу в случае краха, Кирпотиным, который бежал даже из Казани, Фединым, Леоновым. Очень большой класс трусости показал мой старый знакомец И.Г. Лежнев. Леонов купил себе в Чистополе две бочки меду, а Тренев даже — дом!..
В “Знамени” столкнулся с любопытным фактом. Оказывается, что газетам и журналам запрещено писать о генералах. (Мы хотели дать серию очерков. Очевидно, о том, что русская история тяготеет к генералитету, думаю не только я.) В “Правде” резкая статья о японцах. Вожусь с Куприяновым и его книгой. Была пианистка Юдина от Бахтина, он погибает в Савелове, исхлопотал ему вызов в Москву из “Знамени”.
Февраль
4-е. Зима в этом году стоит большевистская: ни одного потепления, температура все время не выше 20о. Тихо. Тревог нет, но в небе иногда постреливают. Феодосию немцы действительно отняли. Говорят о большом их прорыве под Козельском. Во всяком случае от Москвы они все же не отошли, а времени, отпущенного нам русским богом, до осени не так много. Надо спешить. Может быть, тактика многих ударов по всему фронту не оправдала себя. Холод? Холод от нас пока отошел: опять привезли уголь тем же путем — 3 тонны, так что самое холодное время пройдет. У нас 10о по Цельсию, а у Зины 6о, но жить можно. О хлебе был неверный слух. Нормы те же, но зато по карточкам не дают ничего из того, что на них напечатано. Ни мяса, ни круп и так далее. В столовой Союза писателей становится все хуже.
7-е. Слухи о взятии Харькова очень упорные. Рассказы о голоде в Ленинграде: люди умирают на улицах, на кладбищах штабеля трупов. По квартирам ходят — собирают умерших. Трамваи, машины стоят брошенные на улицах. Говорят, что Ленинград продержится еще всего три недели. Если здесь многое и выдумано, то все же жутко. Говорят, что в Ленинград везут по Ладожскому озеру продовольствие на оленях, а оленей также съедают. За буханку хлеба отдают золотые часы, беличью шубу. Сегодня писал некролог Свирскому экспромтом для “Литературной газеты” (“Литература и искусство”). Примчался сотрудник: идет в печать номер, нет некролога. Готовлю доклад для пушкинского вечера. С пищей неважно и все хуже. В столовой писателей не дают детям обеда, хотя их всего 40 человек. Обещают давать в марте. Усиленно готовят газоубежище, что будет весной — сказать трудно. Вообще выхода, в сущности, нет, в лучшем случае компромисс, да вряд ли он возможен. Все больше возможен успех японцев. “И желтым детям на забаву даны клочки твоих знамен” — становится все реальнее. Ученых освободили из армии, и Белкины опять доценты. Начал работу университет, но я не могу туда ездить.
15-е. Устроили блины с Сидориными. Были Захарченки и Бауков. Захарченко завтра едет на фронт. С Куприяновым простились, и он уехал. Ж.М. Брюсова рассказывала Соне, что видела в Малаховке гуся, которого продавали за 230 р. Она достала денег и пришла за ним, оказалось, что он стоит 230 р. кило… А в Ленинграде, говорят, стоит крыса 30 р. Слухи о взятии Орла, Смоленска и даже Минска! Но в Белоруссию мы, судя по намекам газет, все же вступили.
Скоро, вероятно, начнется “бомбеж”. Успехи Японии многое меняют. Устоит ли Черчилль после падения Сингапура? Не будут ли немцы бить через Персию на Афганистан навстречу японцам, идущим через Индию?
Грядущий день нам готовит тьмы бед, и все, что пережили мы, еще, может быть, мелочь, и нам еще придется, как герою Уэллса, показывать внукам заросший бурьяном пустырь со словами “а вот здесь была Москва”.
Блок ждал Куликова поля… Но ему предшествовала битва на Калке.
Соня подает заявление о приеме в группком писателей.
23-е. Вечером ждали реляции о победах, но так и не дождались. Утром — приказ Сталина, из которого видно, что мы обещали не устраивать мировую революцию и сообразили, что выгоднее брать немцев в плен, чем заставлять их драться до последнего. Говорят, что в лагерях наших пленных в Германии развилось людоедство. В Ленинграде голод ужасный. Михайлова в “Знамени”, посещаемом многими военными, говорит о том, что каток войны будет еще ходить в разные стороны. То, что мы уже месяц не сообщаем о городах, означает, очевидно, что все они под вопросом. Значит, немцы ведут контратаки. Само по себе перемалывание их резервов полезно, но смущает незначительность оперативного пространства под Москвой. Приказ Сталина, в котором ни слова о союзниках, многозначителен. Нет ли в нем намека на компромисс? Но все равно грядущее темно. Глебов заявил мне вчера, что через год мы будем воевать с Англией и будущие историки будут ломать голову над тем, зачем Черчилль в 1942 году давал нам танки, которые в 1943 году будут бить англичан. Впрочем, то же они спросят, вероятно, и о нашей нефти в 1942 году. Все дело в выигрыше темпа! Интересно, в чем смысл смены кабинета в Англии. Победит, вероятно, тот, кто последний вступит в войну. Кирпотин рассказал мне о том, что говорит Николай Тихонов о Ленинграде: там нет электричества, воды, угля. Смертность от 4 до 15 тысяч человек в день. По улице идут грузовики, наполненные трупами, никто не удивляется и не ужасается. Есть совсем вымершие квартиры, дома. В одной семье решают, кого из троих детей кормить: один сможет выжить, двумя надо пожертвовать, надо выбрать, кого, выбрали девочку. Падают на улицах, смерть от истощения легка и незаметна. Огромные бадаевские склады с продовольствием немцы разбомбили. Надо было их, конечно, раздать населению. Срок жизни меньше месяца. Растает лед на Ладоге, по которому идет автодорога, растает — и все. Сейчас дают четыреста грамм хлеба. Это всё — даже военным.
Забавен разговор с Фадеевым Кирпотина в ночь на 16/Х, передаваемый Кирпотиным. Оба они винят друг друга в скандальном провале Союза в те дни. Фадеев винит Кирпотина в бегстве, а этот уверяет, что он уехал по приказу Фадеева… тот позвонил ему 15-го в ночь и сказал — уезжай. Распоряжение Щербакова. Но как же с писателями? Никаких сантиментов. Война! В Союзе жгут документы. Позвони сам Щербакову. Тот позвонил и не застал Щ. Опять звонит Фадеев. Щербакова нет. Уже нет?! Я говорил тебе, что он сказал, чтобы ты ехал, и Кирпотин поехал… Говорят, что А. Толстой везде живет по-царски. В Ташкенте у него квартира в 6 комнат и казенное содержание!.. А Вирта, когда эшелон ехал в Ташкент и не хватало пищи, проделывал следующие номера: выходил на станции в военной форме, и показывая начальнику на вышедшего из купе погулять Чуковского, говорил: “Я — его адъютант. Фамилию его называть не могу. Но если у него не будет продуктов, будет скандал в международной прессе”. В вагон спешно несли всяческое съестное и звонили на следующие станции, что едет международный старик и что ему надо приготовить дары. Вирта дал в “Знамя” роман, очень скверный, “Империя”, написанный в манере Хлестакова.
24-е. Кирпотина подвел приказ Сталина рублей на 500. Он только что приготовил для радио передачу о том, как относились к немцам наши классики, а приказ объявил, что у нас нет вражды к немцам! Туман, туман… Борьба за власть над всей землей — нелегкое дело! Думаю, что все же немцы выдохнутся скоро, нас, вероятно, постигнет та же участь. Японцы вряд ли “выдюжат” все-таки. Больше всего шансов у англоамериканцев, которые, в сущности, еще не расходовали своих человеческих ресурсов, но к победе надо прийти по аллее крестов, которой, вероятно, можно будет опоясать земной шар по экватору. Вероятно, и мы присоединимся к этой коллекции, не дождавшись конца этой кутерьмы. Возможен и другой вариант — общий распад, так как слишком велики будут потери, и мир покатится назад.
Приказ Сталина содержит в себе скрытый призыв к компромиссу, но это будет только передышкой, да и вряд ли осуществимо вообще.
Что скажет еще наша весенняя кампания? Что мы готовим для отражения удара бронированных немецких резервов? Правда, — война отобрала кадры, говорят, что многие наши генералы в июне были еще капитанами… Но уж очень слаба наша культура. К Зине пришла знакомая, приехавшая зайцем из Казани. Ее высадили по дороге за немецкую фамилию, но никто ее не проверял. Высадившись, она узнала, что по Казанской дороге в Москву попасть нельзя, но если пройти 8 км, то идет другая ж.д. линия, а по ней проехать легко. И вот она спокойно доехала до заставы, слезла и пересела на трамвай. По этой причине ее никто не проверял. Таким образом любой диверсант может с удобствами пробраться в Москву.
28-е. Приехал Захарченко из поездки в район Орла. Колхозники немцев встречали не без приятности: девушки с ними гуляли, были свадьбы в церквах; выходили за немцев. Наши, приходя, таких девиц расстреливают по соображениям, не вполне для меня понятным. Огрубение нравов: в одной деревне он видел, как деревенские дети катались на трупе германского солдата, как на санях, с горки… Странная судьба трупа — “и где мне смерть пошлет судьбина”…
Сложности с питанием: в Союзе выделены особо 35 особ, в число коих я не вхожу. Соня вошла в группком, она уже не моя иждивенка, и мне, вероятно, будут давать один обед. Детям по-прежнему не дают. Дом ученых, очевидно, мне столовой не даст: мое заявление отложено до открытия новой столовой. В Гослитиздате дают столовую только тем, кто в штате, да и то не всем. Очевидно, я отпадаю. Таким образом, несмотря на свои “чины”, я почти вне забот отечества. Ак. наук, кажется, перерешила: оставляет институт здесь. Такова последняя информация…
Март
4-е. Рассказывают подробности о Лебедеве-Кумаче, который сошел с ума во время эвакуации, когда отказались грузить его вещи. Уверяют, что он и Дунаевский стали строить рядом дачи и повесили плакат: “Нам песня строить и жить помогает!”. В Союзе писателей, кажется, устроили переворот и выгнали Архипова, который затеял “35”, включив в их число себя; ждут улучшений.
22-е. Поезда, говорят, почти не ходят из-за отсутствия топлива. Дров нельзя найти. Везде выключают электричество. Нам везет, у нас все еще горит. Печь ужасно дымит, но все же сохраняет температуру 7—8 градусов днем и 4—5 к утру.
В Союзе мне стали давать один обед без талонов, к которому прилагается 200 грамм хлеба!.. Это ценный факт, так как я не исключаю длительной разрухи и голода в чистом виде. Мы-то пока благодаря четырем обедам и запасам не испытываем неудобств. У многих в Москве голод. Дроздовская, например, не получает даже обеда и ест только хлеб. Ее родители уже просто лежат. Телеграмма из Иванова — умер еще брат у Сони, — Семен. Не набрался еще духу ей сказать. Правда, этого давно можно было ожидать, уж очень он был слаб и плох. Осталась дочь лет 6 и жена, но она мощная женщина. Все вспоминаю Шпаера.
25-е. Видел Шенгели. Он завтра уезжает из Москвы совсем, “чтобы не возвращаться больше”. Он многое для меня сделал в свое время. Счастливой ему дороги. Томашевский где-то говорил, что в Ленинграде умерло до 2 миллионов человек. Умирало до 50 000 в день… Сейчас полегчало. Дают от 300 до 500 граммов в день, а давали по 150, да и то не хлеба, а жмыхов… Кому обязаны мы этим?.. Сейчас эвакуируют через Ладогу по три тысячи человек в день… Но весна идет. Слышал, что где-то под Вязьмой мы освободили много времени бывшую в окружении нашу группу войск, очень большую, до 50 000 человек.
О потерях — один командир говорил мне, что в его дивизии осталось всего 5 человек из старого состава. Слухи о мире упорны. Когда-то я логически вычислил войну. Теперь я вычисляю мир. Оправдаются ли мои вычисления? Но в дальнейшей борьбе нашей с Германией нет смысла. Ни для нас, ни для нее. Победа любой стороны будет куплена ценой ее истощения, выгодного лишь Англии. Выйдя из войны, мы стравим немцев с Англией и лишим ее преимуществ того, кто приходит последним. А немцы, в сущности, сделали то, что им было надо: вывели нас из игры, предельно ослабив. А мир, судя по приказу Сталина, прост: очищение наших земель. Украина же будет совсем свободной. Это будет мудрым актом, довершающим сталинскую национальную политику.
Говорят, что наши генералы заявили Сталину, что надо кончать: армия дальше не выдержит. Сомневаюсь в этом: армия выдержит еще. Дело в тыле, который явно ослаб: разруха идет crescendo*.
* по нарастающей (итал.).
У нас холодно, от дыма вечно болит голова. Сегодня сильно тает.
30-е. Соня и Оля на седьмой симфонии Шостаковича в Колонном зале… Она уже, вероятно, кончилась, но они застряли: в 8 часов дали тревогу. Это уже четвертая. Немцы аккуратно прилетают часам к 8—9 и держат нас в тревоге часа 2. Вчера бомба упала на Маросейке, оставив на месте 2-этажного дома глубокую воронку и повредив окружающие. Оля там была. Думаю, что эти налеты — разведочные. Когда немцы определят систему огня, они полетят как следует. Увидим, если поживем… Лютик сегодня принес со двора осколок, упавший под нашим окном. Днями тает, ночью морозит. Печка дымит, но все же дает +10 градусов.
Слухи — вчера сдали Ленинград… Сумнительно. Немцы перешли в наступление, взяли Можайск и продвигаются на юге.
Заходил Изместьев. Он был в Таллине. Уезжал на пароходе рядом с “Кировым” под бомбами. У него на глазах взорвался наш миноносец, перехвативший торпеду, предназначенную для “Кирова”. Тогда же утонул В.П. Бочкарев. Очень интересный человек. Я помню его по поездке в Киев в 1937 году. Он далеко пошел бы, жаль его. Все говорят о речи Майского в Лондоне. Для меня она симптом грядущего поворота к миру, вероятнее всего “похабному”, как говорили в 1918 году. Впрочем, есть слух, что переговоры уже были, но “сам” их отклонил, так как немцы требовали Украину, Крым и нефть на каких-то особых началах.
Апрель
4-е. Слухи — Турция уже пропустила немцев. Против них мы двинули на Кавказ польские легионы…
Вернулся Захарченко — под Юхновым большие бои, крупные передвижения войск.
Была С.А. Толстая. Рассказывала о Ясной Поляне. Население страшно зло на немцев за их презрительное отношение высшей расы к низшей. Они хотели повесить пятилетнего ребенка, заподозрив, что он еврей!
В Калуге 31 декабря 41 г. немцы устроили новогоднюю встречу, на самолетах доставили 400 офицерских жен. А 1-го Калуга была уже наша! И эти все жены все попали к нам в плен. И немцы предложили в обмен по 50 пленных наших за каждую. Думаю, что это “ben trovato”*.
Но что там не только наши дамы выходили за немцев, но и прятали их после прихода наших войск, кажется верно. Одна кассирша кормила целых десять немцев!.. К одной женщине приехал в отпуск муж красноармеец и нашел в подвале немца. Его открыл маленький сын их. Сложные сюжеты.
На фронт пришел приказ — собирать убитых лошадей и посылать на мясо в хладокомбинат. Наша столовая все еще in spe**.
* “хорошо придумано” (часть выражения: “если это и неправда, то хорошо придумано” (итал.).
** в будущем, в надеждах (лат.).
6-е. Турки судят работников нашего полпредства за то, что они подготовили покушение на фон Папена. Очевидно, слухи близки к истине. Удар на нефть опасен: “Царствуй, лежа на Баку”, как почти сказал Пушкин в сказке о петушке. В провинции тиф, тиф. Ленинград вымирает, “быть пусту городу сему” — сбывается. Там запрещено без докторов (без заключения их) хоронить детей до 15 лет, а то много случаев съедения детей… Не грозит ли нам через несколько месяцев нечто подобное?
Разруха шагает быстро. Правда, вчера, как раз к Пасхе, по всем карточкам выдали по 200 грамм сливочного масла. Мы получили целый килограмм этого экзотического продукта…
Ночью сильно стреляли. Бомба попала в здание на Полянке — Ленсовета. Была Ковальчик. Она была у Щербакова, чтобы говорить о работе в газете “Литература и искусство”, а они ее назначили в Информбюро… Совсем, значит, мало людей. Я очень ценю ее, но, конечно, она для этого не подходит. Голод в Москве чувствуется. Многие едят лишь хлеб да пьют кипяток. Слегка помогаем Коваленскому. Был Жегулев. Он также питается в том же духе. Даже артисты его квалификации не имеют пропуска в столовую. Дикторам на радио дали всего один в литерную столовую, который получил сочноголосый Левитан. Меня прикрепили к гостинице “Европа”, но обед более или менее эфемерен. Все же — мы-то еще сравнительно в очень хорошем положении.
Захарченко вернулся. Стоят чудесные весенние дни. Цены — русское масло 450 р., картофель — 50 р. Слух о решении вывезти детей из Москвы, кажется, опровергается тем, что Моссовет решил организовать столовую для детей красноармейцев. К вечеру опять довольно густо стреляли. Говорят, что мы наступали на Западном фронте, ввели в дело до 2000 танков, но неудачно: слабо со стратегией. Но сил под Москвой раз в 5 больше, чем в ноябре.
“Щос будэ”.
9-е. Среди военных и даже в штабе упорные разговоры о близком мире. Поездки японцев трактуют как посреднические. Был на заседании Президиума Союза писателей — удивительно там некультурная обстановка: и Фадеев, и Катаев богато одарены хамством.
Была одна тревога, но без стрельбы, говорят, что ее дали, дабы пропустить через Москву танки. Была стрельба, но без тревог. На Западном фронте, говорят, затишье. Тает медленно. Очевидно, мы накануне событий — “что и царю Борису”.
Союз заседает в том же особняке на Поварской, где я впервые появился в 1921 году!
Слухи о мире очень упорны — также упорна версия о том, что Украина станет самостоятельной. Логика событий явно ведет к этому, но — потом последует сюита внутренних передряг. Расчет обеих сторон — ясен. Все дело в выигрыше темпа, но немцам, я думаю, несладко.
22-е. Сенсация — немцы под Тулой пустили новые газы. Было это довольно давно. В Союзе писателей меня уверял один энтузиаст, что война продлится еще две зимы… Идея — почти мистическая, но положение туманное, не чувствуется Второго фронта, — затихли разговоры о мире. Очень тихо вообще — перед бурей. Но пока хорошо: тепло, сухо, голубое небо, все чем-то довольны. Много суетни с планами и тому подобным.
24-е. Сегодня был Щербаков. Приходил прощаться. После 4 месяцев подготовки сегодня выезжает на фронт. Интересная и характерная мелочь: им дали новые минометы, но способ пользования неизвестен, так они и поехали. Слух: в Москве Риббентроп. Благодаря ли ему, но удивительно тихо — ни налетов, ни стрельбы. Но говорят, что немцы начали бактериологическую войну. Сбрасывают яркие коробочки, раскрыв которую человек сразу же умирает от какого-то яда и т.п. На собрании пропагандистов сказали твердо, что немецкое наступление миф и что война кончится в 1942 году…
29-е. Сегодня ездил в Институт Горького, где налаживал работу по летописи: работа сама по себе приятная.
Слышал, что Ю. Крымов жив и находится в партизанском отряде.
Тихо. Около Тимирязева поставили четыре зенитки, очевидно, ждут налетов. Нота Молотова о зверствах (с неграмотным концом о Дон Кихоте) говорит, что надежды на мир отпали. Умерла Наталья — старушка Ершовых на даче. Там уже сухо. Хочу 8-го туда уехать на четыре дня. Судя по речи Гитлера и сводке — немцы наступают. Подмосковные дороги снова укрепляются. Видел Габинского; после раны, которую он получил 18 октября, он только что поправился. Говорил, что был настоящей мотопехотой четыре месяца: бегал от немцев по 50 км в день. Говорит, что население было довольно враждебным — выдавали красноармейцев, выходили с хлебом-солью и пр. Конечно, немцы могли использовать наши противоречия с бо’льшим умом. Сейчас дух народа монолитен, уже не стихийно — в логике боя, — а уже осознанно.
Май
7-е. Был очень занят. Занимался по ночам. Сдал все долги, предисловие к “Мертвым душам”, статью о Симонове в “Правду” и о советской литературе в “Моск. больш.”, оба сборника стихов и пр. Сейчас относительно свободен. В Институте Горького потихоньку налаживаю работу, но с трудом. В Госиздате думают возобновить издание моего Блока.
15-е. Итак, уже почти 11 месяцев войны, а конца — не видно. Все же обстановка напоминает 18-й год накануне удара немцев на Амьен. Возьмут ли они его на этот раз или снова провалятся? Очевидно, лето решит исход войны. Я не верю в успех немцев. Думаю, что они должны надорваться.
Но как отвратительна война и как она все жиреет от человеческой глупости. Кто убьет ее? На незначительном уровне культуры войну рождает господство в человеке хищных первобытных инстинктов, и появляется Чингисхан. На высоком уровне — ее рождает высокая техника, позволяющая истреблять людей без хлопот, несущая смерть в таблетках, и появляется Гитлер. И она становится еще ужаснее. Выход, очевидно, лишь один — единая земля под единой властью. Но когда это будет и чего будет стоить. Гитлер был близок к этому в июле, но он глупо просчитался.
17-е. Керчь, вероятно, уже взята. Эренбург вечером говорил по радио о легких успехах немцев, которые ничего не говорят. А ведь там, говорили, были три наших армии, т.е. несколько сот тысяч человек. Слышал теорию, что Сталин выдвинул идею взять немцев “на себя”. Они очень укреплены, надо их вытянуть вперед и разбить! Все же жду Второго фронта: мы достаточно ослабли, чтобы англичане могли бы нас бояться, а Гитлер грозит взять Баку, который, судя по письмам оттуда, он уже бомбит. Говорят, что немцы взяли обратно Торопец. У нас тихо, но говорят, что немцы летят каждый день, но перехватываются по дороге. Стоят чудесные дни, и все кажется спокойным и мирным. Поездка в Ясную Поляну отложена до следующей субботы.
Но все же летняя кампания началась иначе, чем в прошлом году: под Харьковом мы наступаем. Следовательно, соотношение сил изменилось в нашу пользу. Как ни рассчитывай, немцы стали слабее с 22 июня, а мы сильнее. Следовательно, шансов у них еще меньше. Конечно, много значит Турция.
22-е. В среду был в Институте Горького (довезли на пикапе). Там — заседание с П.И. Лебедевым-Полянским, который, очевидно, будет директором Института Горького. Пономарев отчислен. Наша работа “Литература и война” включена в правительственный план.
Оттуда с большим трудом дошел до Союза писателей. Там И. Уткин рассказывал о жизни писателей в Ташкенте. Очень ругал их, в частности К. Чуковского, не сумевшего скрыть идеи о возможности переориентации на случай победы немцев, голодного, стремящегося избежать призыва Луговского и пр. Он привел интересный эпизод из жизни бойни в Чикаго. Когда пускают на убой стадо баранов, идущих гуськом, то первого барана не убивают и он идет дальше (если его убить, стадо не двинется с места), тогда уже все спокойно идут и их убивают. Такого барана зовут баран-провокатор. Уткин говорил, что писатель, если он зовет воевать, должен быть на войне сам, иначе он станет в роль этого первого барана. Он имеет на это право: рука его (правая) сильно испорчена, должно быть, на ней нет пальцев (он играл на скрипке), и сильно контужена голова. Но вообще-то это неверно, так как интеллигенцию надо сохранить во что бы то ни стало, иначе мы станем чем-то вроде страны слепых Г. Уэллса… К чему и так приблизились еще до войны. На фронте, очевидно, отдана Керчь, под Харьковом упорные бои, говорят — там решается характер летней кампании, идет борьба за инициативу, перемалываются резервы, которые обе стороны непрерывно вводят в бой.
Я завтра еду с делегацией в Ясную Поляну. Соня очень не хочет, чтобы я ехал, так как тут, конечно, есть элемент опасности, хотя и небольшой. Но — пусть простит мне она, если будет читать эти строки после моей безвременной кончины. Я устал жить жизнью каплуна. В моем масштабе это все же какой-то риск, какое-то участие в доле бед (хотя, конечно, минимальное). Кроме того, это, вероятно, единственная возможность побывать там, где шли бои.
23-е. В 1 ч. дня выезжаю в Ясную Поляну.
Июнь
26/V—3/VI. Вчера приехал к семи часам вечера. Очень доволен поездкой. Выехали в 4 часа в автобусе, в котором были Белкин, Куприянов, Бородин, В.Ш. Тишков, Н.Н. Гусев, корр. ТАСС Марголин, с которым я и Бородин вместе учились в Брюсовском институте. До Тулы нет почти следов боев. Сильно пострадал в отношении окон Серпухов. Кое-где по сторонам шоссе разрушены домики в деревнях, много баррикад на улицах городов, укреплений в полях. Сделали привал в лесу, стреляли в цель. В Тулу приехали в 11 часов вечера в обком. Там уже были Ярославский, Митин, Юдин, Лебедев-Полянский, Цыцин.
Заседали у Жаворонкова, секретаря обкома. Он произвел на меня хорошее впечатление. Вероятно, он далеко и быстро пойдет. Очень умный, насквозь знающий свое хозяйство, волевой человек и вполне приличный руководитель. Всех повели питаться весьма роскошно. Обком не испытывает продовольственных трудностей, это несомненно. Я опоздал и ужинал вдвоем с академиком Митиным, который ужасно сопит и чавкает, когда ест. Наутро ездили смотреть места боев. По словам Жаворонкова, под Тулой легло до 25 тысяч немцев, до сих пор в области не подобрано около 250 немецких танков. Видели место, где немцы ночью в рост пошли в атаку, но были взяты в лучи прожекторов и расстреляны.
Дорога к Ясной Поляне уже иная: разбитые дома, пробоины от снарядов в стенах и крышах, сожженная деревня с печными трубами, окруженными четырехугольниками пожарищ, разрушенный завод на Косой горе. Над нами все время гудели самолеты. Вечером по радио передали, что в Ясной Поляне будет открытие музея. Это очень рассердило Жаворонкова, сказавшего, что немцы все слушают и что они могут устроить налет. При нас он отдал приказ поднять в 11 часов полк истребителей, которые летали все время. Немцы не показались. К счастью, немецкому командиру не пришло в голову послать самолет часам к десяти. Иначе негде было бы делать митинг.
В Ясной Поляне было внушительно: с утра собралось очень много людей. Их было около двух тысяч. Они были торжественно настроены. Эстрада была устроена на террасе дома Л. Толстого. Зрители простояли вокруг около двух часов, и почти никто не ушел. Чувствовался подъем, и вообще это было красиво: в 150 километрах от фронта был восстановлен дом Л. Толстого и устроено торжество. Зашел к Тепловой. У нее стояло 6 немцев. Ясной Поляне повезло — в ней стояли санитарные части, которые не столь суровы, как фронтовики. А немцы были строги и надменны, брали все, что хотели. Один немец уверял, что он коммунист, и помогал ей, другой растрогался, увидев двух ее детей, показал снимок своих четырех, играл с ее девочкой и тоже помогал. Дома в Ясной Поляне восстановлены и сияют белизной. Уже работает агроном, восстанавливающий хозяйство: фруктовый сад и пр. Потом был “банкет” в Ясной Поляне, обед в обкоме, убедивший нас еще раз, что Тула процветает. Наутро мы выехали, получив еще снеди на дорогу. Тепловы послали со мной в подарок корзину картошки для посева. Там довольно легко получить в обмен на разные вещи — продукты. Дорога прошла хорошо. Стреляли в цель, потеряли Лебедева-Полянского и боялись, что застрелили его во время стрельбы. Оказалось, что он ушел вперед. По шоссе все время идут люди с мешками с продуктами и просят их подвезти. Показывают шоферу руками форму бутылки и пальцами число бутылок.
21-е. Чувствую себя скверно. Доктор говорит — малокровие мозга. Ничего не хочется делать. Арестовали коменданта нашего дома и истопника за воровство в пустых квартирах. Между прочим — Большеменников, бежавший с деньгами в октябре, как-то вывернулся и отделался строгим выговором. Слышал, что на Украине Аркадий Любченко стал главарем профашистской агитации. На харьковском направлении, говорят, попали в окружение Джек Алтаузен, М. Розенфельд, А. Десняк.
Наши газеты совсем перестали возвещать о нашем наступлении. Очевидно, история под Харьковом нас расхолодила.
Интересно, что несмотря на относительно терпимое питание я замечаю, что в глубине души всегда немного хочу есть.
Наш бюджет питания таков: один обед в союзе для меня и один (с отрыванием талонов) Лютику, но Лютиков в этот месяц — последний, обеды настолько тощие, что есть смысл реализовать карточку в магазине. Мой же обед я заменил сухим пайком, который дают писателям, живущим за городом: это немного чая, сахара, соли, полкило икры, кг мяса, сколько-то масла и сметаны и 3 кг хлеба на две недели. Выяснилась любопытная деталь: обед, выдаваемый согласно этой норме в столовой Союза, содержит значительно меньше того, что по ней полагается. Остаток, очевидно, идет на питание тех писателей, которые приезжают в Москву в середине месяца, на таинственные свертки, которые уносят избранные из столовой, и на улучшение той “литерной” столовой, которая помещается наверху и где питают “небожителей” (“божителей”, как острит Арго, питают внизу). Там питание очень хорошее и изысканное. На него составлен особый список именитых писателей, членов президиума и т.п., больных и тех, кто нравится Фадееву. Я не вхожу в эти категории и поэтому подозреваю эту столовую в том, что она ест мою норму. Если бы принадлежал, вероятно, отвергал бы эти подозрения!.. Правда, для этого списка наркомторг действительно, по словам Еголина, дает какое-то дополнительное снабжение.
Июль
10-е. Жаркие дни. Немцы у Воронежа. Москвичи в расстройстве. Но я не вижу даже при их <немцев> предельном успехе — победы для них. Они слишком спешат, и призрак Амьена идет за ними. Англичане ничего не делают. Мне нравится эта самоуверенность. И мысль о том, что где-то люди умирают и из жизни человек за человеком уходят быстрее, чем я успею выписать букву на этой страничке, — стала настолько привычной, что уже не рвет за сердце, может быть, потому, что и я внутренне готов к этому.
Мехлиса сделали корпусным комиссаром за провал Керчи, а начальником ПУР РККА сделан Щербаков. Я уверен, что он был бы у меня денщиком! …Странный подбор людей, и потом, если снимать Мехлиса за Керчь, то кого же снимать за Украину, Белоруссию и т.п.
Мобилизация всех до 50 лет и комсостава до 60 лет. Берут — одноглазых, заик. Боюсь, что скоро и я буду командовать эскадроном.
В родильных домах рождаются дети в 4—5 фунтов и почти все умирают, а если и рождаются живучие, то матери, боясь невзгод, стараются их уморить. Вероятно, после войны придется издать декрет о многоженстве.
Жизнь потрясающе нелепа. “Душа остыла навсегда, в ней нет ни дьявола, ни бога. — Из ниоткуда в никуда легла бесцельная дорога”.
14-е. Посмотрел свои записи прошлого года. В это время положение в Москве было тревожнее. Суть в том, что за этот год мы уже развернули наш тыл — Урал и пр., — поэтому немцы не могут добиться решения на полях сражений, какие бы успехи они ни имели. Но Англия сделала свое дело: после кровопускания этого года мы перестаем быть на некоторое время Великой державой, а будем жить в стиле XVIII века, в духе Лестока и Бестужева. Восстановление будет нам стоить очень дорого. Надо сказать, что Гитлер очень тупо попытался добиться мирового господства и упустил очень реальные шансы. Вообще поразительно, как в этой войне особенно сильно проявился дух цивилизации: огромный материальный размах — и внутренняя пустота, бессмысленность приносимых жертв, так как война ничего не решает!..
29-е. О Ленинграде. За зиму там, по официальным данным, умерло 1 миллион 700 тысяч человек. Могилы рыли дерриком, в каждом доме был морг, и сейчас ребята едят листья на деревьях. Пианино можно купить за три кг хлеба, швейная машина — 100 р., а хлеб 450 р. кг. Сначала умирали старики, потом дети, потом женщины. Флот стоит на Неве. Немцы все время стреляют.
Сегодня в штабе читали секретный приказ Сталина о том, что Ростов оставлен без боя, что вводятся по примеру немцев отряды заграждения и штрафные батальоны, что всех отступающих без приказа надо расстреливать на месте.
В приказе говорится, что мы потеряли 800 миллионов пудов хлеба, две трети промышленности, что наши ресурсы людьми меньше немецких, так как мы потеряли области с 70 миллионами населения, что нам некуда дальше отступать… Докладчики всюду говорят, что Второго фронта не будет. Мне, однако, не верится, что немцы победят. Я не вижу еще перспектив для них. Они захлебнутся у нас. Посмотрим.
Восстановили санаторий в Болшево. Хочу туда поехать, насладиться жизнью напоследок.
30-е. Приехал в Пушкино, простился с Пономаревым, едущим в Ташкент обратно. Послал письма. Был в Минздраве. Там из трех сотрудниц, сидевших в комнате, две едут на заготовку дров. Берут от 25 до 50% служащих учреждений и всех студентов. Университет выезжает на днях и вернется лишь к началу ноября. С 4 по 12 буду в Болшеве. Были у меня из ПУРа — срочно собирают материал о трусости и храбрости для бойцов. Очевидно, в связи со скандальным оставлением Ростова, который десятки тысяч людей укрепляли полгода. Сталинский приказ требует, чтобы командующих армией, отступивших без приказа, доставляли в ставку, сорвав с них ордена и знаки различия. Говорят, что одной из причин разгрома в Керчи было то, что Мехлис запретил делать оборонительные земляные работы, сказав, что это ослабит наступательный дух войск. Воронеж до сих пор наполовину в руках немцев. Со Вторым фронтом плохо. Наша пропаганда готовится к тому, чтобы ругать англичан, судя по некоторым намекам. Институт Горького должен дать подборку антифашистских выступлений Горького без купюр, т.е. с выпадами против англичан и пр. В “Краснофлотце” сняли англофильские рассказы и т.п. У Панова, Сидорина, у кассира в Институте Горького так называемый “авитаминоз”, т.е. вид цинги. Вероятно, этим объясняется открытие санатория для ученых.
Август
1-е. Газеты полны статей, что дальше мы не можем отступать. Немцы, говорят, в течение июля трижды предлагали Черчиллю мир: 5-го — Лаваль в Париже, 7-го — Оппенгейм в Швеции и 10-го — секретарь Папена в Анкаре. Англичане молчат. Но, судя по их приготовлениям в Северной Англии, они все же готовят десант. Зато — в Японии отчаянная антисоветская кампания, которая на днях сменилась затишьем как перед ударом на Порт-Артур, а в Турции немцы, вероятно, ведут себя так же, как в дни первого взятия Ростова, когда они требовали или вступления Турции в войну, или пропуска войск. Потеря ими Ростова избавила турок от трудностей решения этой задачи, но сейчас — положение иное. Но есть данные, что в тылу Германии напряженное положение. Эсэсовские части стянуты в Берлин, вероятно все же, что немцы на последнем дыхании и Царицын будет их Амьеном. Воронеж занят и нами, и немцами вперемежку по улицам и даже домам. Там сибиряки, которые стоят крепко. Но командование наше хромает. Да и как ему не хромать. Во время войны с финнами некий пом. ком. полка по политчасти заменил раненого командира и первым вошел на Выборг. Его сделали Героем Советского Союза и генералом, дали крупную часть, а он не умеет командовать и батальоном. Сейчас он разжалован. Но сколько людей он погубил, сколько городов отдал и кто в этом виноват?
2-е. Немцы под Сальском. Очевидно — прорыв их огромен. Вопрос о Баку серьезнее, чем ожидалось. Во всяком случае, и Астрахань и Сталинград у них под рукой. У них, говорят, новые противотанковые пушки, пробивающие любую броню наших танков.
Зима будет ужасная для Москвы — не будет ни хлеба, ни дров, как-то мы через нее переберемся.
4-е. Я сегодня приехал в Коринф, т.е. в Болшевский санаторий.
5-е. К сожалению, здесь нет газет. День опять мягкий и светлый. На берегу Клязьмы трогательные маленькие ребятишки. Ничего не делаю, сижу на берегу, размышляю о бренности. Как бы ни сложилась судьба, этот странный отдых в тишине, как оазис в пустыне, мне запомнится, если, впрочем, я смогу помнить. Вариантов не так много. А: Второй фронт. В этом случае победа, относительно терпимый быт и, вероятнее всего, внутренняя перетряска, которая бог весть чем кончится. Б: Мы снова останавливаем немцев. В этом случае — страшная зима, голод и холод, возможная анархия. В: Победа немцев (выход на Кавказ и далее, удар на Москву, надлом духа). В этом случае или гибель где-нибудь в эвакуации или виселица здесь, в лучшем случае развал быта и превращение в “люмпена”, как у нас выражаются. Таким образом, моя судьба явно зависит от Черчилля. Мне неясно, почему он тянет. Если у него нет уверенности в нашей стойкости, его поведение непонятно. Выход к Баку дает немцам вообще победу. Бояться нас уже сейчас не следует. Кровопускание, которое было произведено за этот год, надолго нас обессилило, а без нас немцев не разбить. Пора высаживаться хоть в Португалии, если “боязно” в Ла-Манше. Июль прошлого года определил ход войны и неизбежное поражение Германии при “точной игре”, выражаясь языком шахматиста. Июль этого года (с августом в придачу) должен был бы дать разгром Германии к зиме, но неточная игра имеет самые неожиданные последствия. В этом случае со спортивной точки зрения можно позавидовать состоянию выигравшего. Он сыграл “на все” и действительно выиграл все! Мы же, играя тоже “на все”, выигрываем очень мало в самом лучшем случае. Но упустить выигрыш глупо, да еще по вине Черчилля. Все же я надеюсь на Второй фронт и на победу к зиме. Сам по себе он вряд ли дает военный успех. Англичане застрянут у оборонительных линий немцев. Они уж успели, конечно, сделать их на всех возможных дорогах десанта. Но моральный эффект его будет потрясающий. Раздвоение сил он произведет, и немцам придется осознать неизбежность поражения. Понятно, надо как можно больше ослабить нас, чтобы вовремя вмешаться с точностью до десятой секунды (имею в виду часы истории), но тут можно и опоздать.
6-е. Пища в санатории приятна, но ее мало. Приходится уничтожать весь черный хлеб. Вечерний чай состоит только из чая, поэтому я оставляю кусочек черного хлеба от обеда. Ужин в семь часов, а в десять снова возникают гастрономические идеи, поэтому кус. хлеба оставляю от ужина на вечер. Таким образом, это фешенебельное учреждение держится на черном хлебе как основе питания. И то — хорошо! Впрочем, обкомовцы в Туле обставлены лучше, считаю, конечно, их родных и знакомых.
Попробовал писать стихи. Все-таки выходит. “И я бы слагал романсы для вас”. Мои стихи в те годы, когда я их писал, были очень унылы, в них чувствовался fin de siecle*. Боюсь, что я его угадал. “И зори будущие ясные увидят мир таким, как встарь; огромные гвоздики красные, и на гвоздиках спит дикарь”.
* конец века (фр.).
Итак, уже около двух месяцев летних боев. Итоги тактически для нас неутешительны, но стратегически мне неясны. Смогут ли немцы, не взяв нефти у нас, а в это я пока не верю, продержаться еще зиму, и сможем ли мы, потеряв Донбасс и южный хлеб, продержаться еще зиму? Который день пишут (наконец получил сегодняшнюю газету) о демонстрациях у союзников за Второй фронт, но время для него проходит. Или его хотят открыть к зиме для измора? Грустно за детей, живущих в эту пору без детства. Говорят, что в Пушкине все призванные в армию мальчики 1923—1924 годов уже убиты. Выражение “река крови” при современном развитии культуры и цивилизации наконец перестало быть фигуральным: если далее потери определить в 12 миллионов для обеих сторон, а с мирными жителями — они больше, и принять литр крови за единицу, то получится 12 миллионов литров крови, пролитой за год. В сущности, надо ждать антихриста, больше нечего делать.
11-е. Последний день моего кейфа в сейфе. Завтра часа в 3 уеду. Утром лишь издалека услышал сводку, в которой уже был назван Майкоп… Или мы уж очень умны, или немцы просто разбили нашу Южную армию и обрезали ее коммуникации с центром и она “бяжит”, а мы сердито топаем ногами у Воронежа, хотя он перестал уже быть осью, на которой можно было повернуть левое плечо нашего фронта. Впереди еще три месяца, которые остались до зимы, а за два летних месяца немцы сделали очень много. Газеты полны описанием подвигов красноармейцев. Но если они все же отступают на сотни верст, то, значит, у немцев больше подвигов? Или нам не хватает еще чего-то нужного для победы, кроме подвигов?
Я глубоко убежден, что у нас нет стратегического предвидения. Мы не знаем, что будут делать немцы, и они застают нас врасплох. Подвиги избавляют нас от полного разгрома и заставляют немцев платить очень дорого за успехи, но они не могут избавить от поражений. Это дело генералов. Разгром нашего Южного фронта — нечто вроде партии в шахматы мастера с игроком вроде меня, который все восклицает “Этого я не заметил” и т.п.
Но при таком темпе немцы доберутся и до Баку, не исключая Турцию. Чем дальше они продвигаются, тем легче им будет через нац. республики. Еще Лермонтов — “бежали робкие грузины”… Позиция Англии должна, очевидно, определиться очень скоро. Или она действительно пойдет на компромисс, или будет делать десант. — Я не вижу иной логики при том ходе событий, который сейчас установился. Мы можем и не выдержать следующей зимы. Дух людей портится, и даже мой дубленый оптимизм несколько сдает.
Слушал сводку. Немцы действительно буйствуют в районе Майкопа и Краснодара. Очевидно, они двигаются очень быстро. Из Москвы привезли слух, что наш Северо-Западный фронт перешел в наступление, что идут бои на улицах Ржева и взято Молодечно и что мы целим прямо в Восточную Пруссию, охватывая всю Прибалтику. Но в сводке говорится, что на Северо-Западном фронте — действия разведчиков.
Слышал мрачные подробности о смерти жены поэта Санникова. Она была в Чистополе. Только что повесилась дружная с ней М. Цветаева. Пришло сообщение (неверное) о том, что Санников убит. Она решила повеситься. В это время пришел ее сын, увидел ее на чердаке с веревкой, спросил, что она делает. Получил ответ, что вешает белье. Вскоре он ушел с приятелем, а когда вернулся, нашел ее висящей в комнате. Осталось двое детей.
24-е. Пошел 15-й месяц войны. Он, очевидно, будет решающим. Он скажет — будет ли Второй фронт и возьмут ли немцы Грозный. Если они его не возьмут, можно будет считать южное сражение окончившимся в нашу пользу. Если возьмут — мировая порфира будет у Гитлера почти в руках. Он сможет спокойно зимовать, удушит нас холодом и голодом и продиктует англичанам мир.
Но я думаю, что угроза нефти, прилет Черчилля и высадка в Диоппе — признаки того, что Второй фронт будет. Говорят об огромных перевозках наших войск и о приближающемся нашем контрударе, во всяком случае — все это дело ближайших нескольких недель. Как будто — на юге немцы сильно заторможены нами в последние дни.
Но зима будет очень тяжелая. Моссовет отказался дать мне бензин. Осталось еще на один рейд в Пушкино. Послал просьбу о бензине Молотову. Впрочем это не мешает замнаркомам ездить на ЗИСах, на которые отпускают 600 литров в месяц. А в Генеральном штабе на поездку по городу в машине требуется подпись генерала.
У нас уже поспела картошка, и мы ею усиленно питаемся. Это существенное подспорье, экономящее вдобавок на зиму крупу. Как будто наших запасов при стержне карточек и столовой нам хватит до следующего лета.
Соня справила свое 43-летие. Лютик завтра снова сдает русский. Оля — в колхозе и будет получать 5 килограммов картофеля на трудодень.
Волгу бомбят, пароходы ходят до Сталинграда. По Волге разбросаны мины.
Сводки Информбюро стали осмысленнее. В “Правде” сегодня напечатано начало пьесы Корнейчука “Фронт”, в которой, очевидно, будут иронически изображены генералы, не умеющие воевать. Вообще мы стали самокритичнее. Но ругать генералов во время войны нерационально. Это другая крайность. Простые умы сделают выводы, которые пойдут дальше, чем задано. Итак, развязка как будто приближается, как будто на финише вперед выходит Англия, которая сумела сберечь главное — людей. Есть еще шансы на выигрыш у Гитлера. У нас их уже нет при любом исходе войны. Победа наша, по-видимому, будет абстрактная, а не конкретная, если, впрочем, по Европе не пройдет ветер гражданской войны, который вообще спутает все карты и в которой мы снова сможем получить козыри, перекрестив их, как у Гоголя, под столом.
25-е. Что касается немцев, то они уже в районе Прохладной, в 100 километрах от Грозного, преодолев самую трудную часть пути к нему. При таком темпе не хватает никакого оптимизма и не веселит даже “Фронт” Корнейчука, который демонстрирует, что командующий фронтом дурак, и нач. штаба — дурак, и все другие дураки. Но — интересно, кто тот, который сажает дураков на такие посты?
Появился в Москве Гудзий.
В Саратове умер Б.И. Ярхо. Очень жаль мне его.
26-е. В 11 часов вечера объявили долгожданный “В последний час”: прорыв под Ржевом, захват 700 орудий, 45 тысяч убитых немцев. Трудно сказать еще, что это — удар на Восточную Пруссию, предсказанный горячими стратегами еще давно, или частный успех, который должен нейтрализовать хотя бы немного горечь юга? Меня смущает темп: за 15 дней прошли 40—50 км и не взяли крупных центров. Это странно. Но во всяком случае это хороший симптом. Главное, не на всем фронте сильны немцы!
Был в Союзе писателей на совещании о критике. Было, как всегда, глупо и бестолково. Встретил только что приехавшую Мышковскую.
Слух об открытии “люксов” в Москве, но только вещевых.
Интересно теперь продают спички: они в отдельном свертке, а не в коробке, а к ним — тоненькая пластинка, о которую надо их чиркать. Дают очень мало, и все ходят без спичек. Томашевский носит с собой большое зажигательное стекло.
Умер на даче Вульф. Хлопотал об электропечке (Моссовет опять их запретил), но надежд — мало. Крупный успех у Купермана: о нем огромная рецензия без подписи во всех газетах, Сталин знает эту книгу и т.п.* Говорят, что он позвонил ему сам. Лютик сдал свой русский, получил премию — банку малинового варенья и принят в 4-й класс.
* Речь идет о книге Купермана (писавшего под псевдонимом К. Осипов) “Суворов”.
27-е. Здешние стратеги не ждут больших результатов от Ржевского удара, считая его пилюлей утешительного свойства. Зато — под Сталинградом большой прорыв немцев и они у самого города, а на Кавказе — приходится стрелять не только в немцев, но и в горцев.
Сентябрь
3-е. Курс на русских усиливается: якобы Политбюро решило, что только русская культура выдержит испытание войны, поэтому якобы решено обеспечить Москве сносную зиму как центру русской культуры.
4-е. Тетрадь моя уже кончается, а война — нет. Итак — все лето тянется грандиозное сражение, захватившее огромное пространство, втянувшее миллионы людей. Оно еще не кончилось. Движение на Грозный приостановилось, очевидно, из-за Сталинграда, нависающего над левым флангом немцев. Они хотят взять его и лишить нас шансов на активность. Исход сражения ведет ко многим вариантам: А) Грозный и Сталинград взяты. Это дает немцам нефть, т.е. разворот промышленности и транспорта, ликвидацию продовольственного кризиса и отсюда — умиротворение Европы. К весне они получат поэтому новые человеческие ресурсы, через Кавказ овладеют Ближним Востоком, выйдут на Индию и овладеют миром вообще. Б) Испуганные вариантом А англичане организуют вторжение, Германия быстро развалится и зимой будет мир и победа (для нас — условная)… В) Обе стороны, истощившись, замрут примерно на тех же позициях, быть может, после нашего контрудара к осени: мы ведь отступаем на резервы и базы, немцы выдыхаются, скифская тактика еще раз себя оправдывает. В этом случае — Второй фронт подождет дальнейшего истощения обеих сторон (до 1943 года), а нам надо будет выдержать зиму без распада, что трудно, но возможно. Г) Возможные неожиданные миры “кого-нибудь с кем-нибудь”. И все это должно решиться в ближайшие сорок-пятьдесят дней!..
Под Ржевом все замерло. Должно быть, там нас подвела погода, размывшая дороги во время наступления.
“Фронт” Корнейчука идет во всех театрах. Скоро Черчилль, подражая нам, будет отсылать членов парламента в ответ на запросы в ближайший мюзик-холл или дансинг.
На дачу я приехал пешком, так как шофер был занят. В трамвае трудновато. Вдобавок раньше я один гордо входил на костылях с передней площадки, а теперь — уже много военных инвалидов со мной конкурирует.
11-е. Говорят о росте антисемитизма — рассказывали, что в Челябинске в школах бьют мальчиков-евреев и даже в пионерских лагерях, о сценах в очередях и тому подобное.
Зато муссируют внимание к церкви. Недавно передавали за границу по радио богослужение в какой-то церкви, выпустили не поступившие правда в продажу книги о церкви на замечательной слоновой бумаге, хранившейся где-то у церковников и т.п. В то же время за ними присматривают. В Москве была девица, — графиня Комаровская, связанная с этим миром. Как-то на улице к ней кто-то неожиданно подошел вплотную с неожиданным вопросом: где Плющиха? Она растерялась и не успела опомниться как оказалась в машине, а потом у приятного деятеля НКВД, который предложил ей осведомлять о своей среде. Дал два дня на раздумье. Она отказалась и поехала, кажется, в Уржум. Вообще — там знают, каких людей выбирать. Меня уверяли и, кажется, с основанием, что два наших студента (он и она) — там работают. Это очень способные и яркие люди.
13-е. Итак, Новороссийск сдан. Его было поручено защищать генералу Петрову, который оборонял последовательно — Мадрид, Одессу, Севастополь. Очевидно, он усовершенствовал свою технику и сдал Новоросийск скоростным методом. Нашему флоту не везет. На Балтике есть хоть Нева, а здесь и Невы-то подходящей не находится. Но Сталинград стоит, но немцы, очевидно, лезут бешено. У них, говорят, полное господство в воздухе и удержать его трудно. Второго фронта можно ждать еще с месяц. Меня порадовало выступление “Таймс” за Второй фронт. Оно говорит, что агитация за Второй фронт в Англии зашла очень далеко. Да и нелепо давать Германии такой шанс, как Грозный, поэтому я твердо уверен в том, что положение скоро изменится.
19-е. Уверенность моя становится менее твердой: Второго фронта нет как нет, а Сталинград немцы, очевидно, взяли, так как в нем идут уличные бои. Уж и не знаю, какой город должен стать для немцев Амьеном! Челябинск, что ли? Один старший лейтенант, с которым я говорил сегодня, уверял меня, что между Сталинградом и Воронежем нет немцев, т.е. нет линии фронта. Немцы идут колонной. Значит, для маневра у нас нет ни пороху, ни голов. Он вообще огорчен очень безголовьем комсостава. Говорил с теми, кто был под Ржевом. Там якобы наша 39-я армия вырвалась вперед. Немцы ее окружили, и ее не стало. Немцы прекрасно одеты, снабжены, вооружены, воодушевлены победами. Линии фронта там тоже нет: они держат укрепленные пункты, а между этими пунктами проход более или менее свободен. У них в тылу бродят наши разведчики “зеленые”. Есть отряд с батькой вроде Махно, который воюет со всеми.
Настроение в Москве очень подавленное, в частности и у коммунистов, коим по должности надлежит быть бодрыми. Я по-прежнему оптимистичен совершенно бесплатно. Но боюсь, что скоро и я выдохнусь. С общей точки зрения, необходимость Второго фронта именно сейчас и нелепость предоставления Германии возможности необычайно усилиться в 1943 году так очевидны, что я все-таки его жду…
Уже холодно. В Москве у нас ужасно сыро. Центрального отопления не будет. Есть где-то для нашего дома 5 тысяч штук кирпичей, но нельзя их вывезти из-за отсутствия транспорта, поэтому печек у нас еще не делают. С дачи я привез в машине, вероятно, с полкубометра березовых дров, с кубометр у нас там был, так что часть зимы проживем во всяком случае на несколько градусах выше нуля. Говорят, что будут давать нам по 1/4 кубометра дров на печку. Это подкрепит нашу отопительную мощь. Копаем здесь картофель. Его больше, чем ожидали. Несмотря на то, что уничтожили более 50 килограмм за это время, его, вероятно, будет еще больше 100 килограмм, и чуть ли не 200. Это важное подспорье. С первого января, говорят, прекратится снабжение белым хлебом. Говорят, что с 1 октября увеличивают зарплату академикам, профессорам и т.п. чуть ли не вдвое. Но это — плохой признак: очевидно, нет надежд на улучшение снабжения. Но увеличение денег вызовет повышение цен — только и всего. В Москве неожиданно возобновили работу школы. Зину вызвали, и она опять учительница. Она очень довольна. Хотя школы — полублеф: помещения не отремонтированные, нет дров и т.п. Дети старших возрастов работают на заводах, и их не отпускают в школы. Но детям будут давать горячие завтраки. Лютик и здесь (в Пушкине) получает 50 грамм хлеба, и обещают еще им кисель! А Литвуз на две недели прекратил занятия: разместил студентов по колхозам, чтобы они заработали себе пропитание, получив продукты за свои трудодни, но, судя по Оле, это вряд ли продуктивная идея — не каламбуря. Оля не получит на трудодни картофеля совсем, моркови 150 грамм на трудодень, сколько-то капусты и, может быть, несколько грамм муки.
Свет в Пушкине выключен. Наконец, мне обещали восстановить его в мособлэнерго. Но пока еще ничего не сделано. В Москве нам был лимит в 30 квт на сутки. Я не подписал его, думая, что не учтено мое разрешение на электропечку, но, судя по тому, что другим квартирам дали по 17 квт, это было учтено. В некоторых районах Москвы дают свет на 4 часа (с 6 до 10 часов вечера) и в четверть накала, так что чайники и пр. не работают. В связи с открытием школ в Москве отпадает необходимость сидеть здесь подольше, и мы, вероятно, скоро обоснуемся в Москве. 1-й курс в университете начнет работу скоро, так что Оля 30 сентября кончит работу в колхозе. Уже прошло 445 дней войны. Чувства огрубели, привычной стала мысль о страданиях и смерти других людей. Иногда только схватывает сердце. Население помрачнело. Так или иначе, но внутренние неурядицы нам обеспечены. Уж очень многое обнаружилось. Даже если Корнейчук напишет пьесу “Тыл” и другие пьесы с такими же названиями, — это вряд ли поможет.
21-е. Судя по оттенкам сводки, Сталинград немцами взят или почти взят. Англичане молчат. Уилки приехал в Москву для новых разговоров. Каждую осень Гитлер оказывается около победы. Попадется ли на этот раз ему в руки эта синяя птица? Во всяком случае, его противники помогают ему как могут…
Оля кончила работу в колхозе. В октябре начнутся занятия в МГУ. Оплата трудодня в колхозе: 150 грамм моркови и 700 грамм капусты и, кажется — это и все… Зато у нас уродился картофель: не считая уничтоженного нами за этот месяц, у нас остается на осень и зиму 40 ведер его, т.е. килограмм 300! Вкупе с остатками наших запасов это позволяет нам кое-как продержаться до будущего лета, даже если оборвется снабжение. Впрочем, я начинаю думать, что мне грозит не столько голод, сколько Гитлер, который меня, конечно, повесит. Любопытно, что именно сейчас, когда решается исход войны, в Москве совершенно тихо и спокойно. Соня выкапывает картофель. Оля копает ямы для пересадки смородины в расчете на будущее лето. Погода уже очень осенняя.
22-е. Сегодня опять замечательный день, ясный, мирный, холодный: “Тайно люблю золотые цветы осени ранней, любви умирающей”… Днем два раза где-то далеко часто говорили зенитки, и потом на запад прошло много истребителей. Говорят, что у нас ждут налетов, непрерывные дежурства и т.п.
28-е. По-прежнему тихо. Немцы застряли. Не повторится ли у них прошлогодняя потеря темпа?
Под Сталинградом у нас, говорят, четыре армии, но они из инородцев, те не хотят драться, сдаются и т.п., и немцы сдерживают их четырьмя дивизиями! Остроумцы придумали Гитлеру казнь после того как его схватят: выучить наизусть историю ВКП(б) в переводе на древнееврейский язык.
В МГУ занятия с 1 октября. В школах ребятам дают горячие завтраки. Лютика сегодня приняли в пионеры. Он явно доволен.
Картофель выкопан и составил 45 ведер плюс полтора ведра из писательского огорода в “Заветах Ильича”. Там так наспех его собрали, что много его осталось в земле. Его предложено желающим выкапывать, оставляя себе 50%. Соня, Оля и Лютик отправились туда и накопали довольно быстро три ведра, но в питании мало жиров и нет мяса. Я довольно сильно похудел и в глубине души всегда хочу есть. А ведь мы, я считаю, живем сравнительно неплохо. Хуже привилегированной публики и низов, имеющих связь с деревней или спекулирующих, но лучше массы служащих и т.п. Зина с ее психологией времен первого христианства ничего не ест и ужасно похудела, а в школе у нее очень много работы. А Л.П. и А.Г. на Алтае приобрели телку в обмен на несколько аршин материи и кое-какую поношенную одежду. Забавная жизнь, лишенная какой-либо перспективы.
29-е. Сегодняшние сводки тревожны: тяжелые бои в Сталинграде, бои с танками и пехотой противника в районе Моздока. На эзоповом языке Информбюро это означает, что под Сталинградом у нас создалось очень плохое положение и под Моздоком немцы едут вперед, т.е. прорвали наши позиции. Боюсь, что скоро мы сообщим об очередном просчете германского командования, которое мы заставили взять Сталинград 30 сентября, а не 25 августа, разрушив его коварные планы. Темп здесь, конечно, очень важен, но уж слишком близко немцы подошли к Грозному.
Население готовится к зиме. Мимо нас все время ходят жители с вязанками нарубленного в лесу молодняка. Та же картина на шоссе. Год назад в Пушкино было почти так же спокойно и я уже полагал, что удара на Москву не будет. Он начался 2 октября, так что иды марта еще не прошли.
Октябрь
3-е. Был в Москве. Вернулся. Перед отъездом был в нарсуде — выселял по доверенности Ершова вселившуюся к нему даму со смешной фамилией Ласка. Безотрадная картина: глупые невежественные безответственные люди решают судьбу бедных и забитых людей. Девушка на хлебзаводе взяла буханку хлеба для брата, уезжавшего в армию, — год заключения в тюрьме. Рабочий, получающий 200 р. в месяц, украл несколько мешков — два года. Женщине, купившей у него мешки, чтобы обменять их в дальних колхозах, — год принудительных работ.
Приехал Зелинский из Ташкента. Там — то же, что и у нас. Кило картофеля 30—40 р., масло — 500 р. килограмм. Приехала дочь Ершова из Кировской области. Там то же. Приехал раненый племянник Сони Борис и уехал в Яренск.
Выпивал в Москве в обществе командиров из дивизиона катюш. Они в пьяном виде говорят о родине с достоинством. В вагоне поезда разговор с бойцом, едущим на отдых после раны, худой, бледный, уверен в победе, готов ехать опять на фронт. Слышал подробности ржевской операции. Главной помехой явился дождь, спутавший все карты. Мы должны были выйти к Смоленску. Говорят, что наши истребители очень уступают немецким, что итальянцы ввели новый бомбардировщик с броней, не пробиваемой ни зенитками, ни пушками истребителей. Жалуются на бестолковость командования.
Но положение на фронте, должно быть, стало лучше — под Сталинградом мы наступаем с севера. Говорят, что на Западном фронте будут крупные события. Говорят, что будет Второй фронт. Главное — додержаться до осени, чтоб немцы не дошли до нефти. Учгиз заказывает мне снова “Теорию литературы”, как раз 16 октября прошлого года мне должны были дать аванс. В этом году Москва тверже. В Москве на площадях лежат дрова, привезенные на автомобилях. Выдают жителям крохотные кучки. Их трогательно разносят старики, женщины, пока дети ждут, охраняя эти кучки. Приехала Е.А., но мы еще не виделись. Машина стоит, добираюсь до дачи пешком, устаю. Начал лекции в МГУ. Оля начала учиться. Во вторник будет меня слушать. Слухи о сокращении выдачи белого хлеба в октябре оказались ложными.
Все же положение напоминает прошлый год. Опять у немцев — “чуть-чуть” не выходит и к зиме им будет плохо.
9-е. Перемен особенных нет. Фронт в прежнем положении. Начинаются осенние дожди. Уже немного времени осталось немцам. В “Знамя” звонил Александров из ЦК и сделал выговор за то, что у нас среди авторов много нерусских, и в частности — евреев! Как все меняется. Был у меня Семенов, сидел всю ночь, фронт его огорчает — новые пополнения весьма апатичны. Приехали Ершовы. Выселяют свою жилицу. В провинции тяжело. Солдаты в тылу — в своей одежде, грязные, процветает воровство. На даче я, вероятно, последний раз. Очень трудно в трамваях. Все забито, трамваев очень мало. Передние площадки штурмуются. Почему-то стало очень много старух. Союз писателей хлопочет в Совнаркоме о бензине для лауреатов. Внес в список и меня, но шансов мало.
Соня получила в огороде горкома писателей 20 килограммов за 8 трудовых дней, которые заработала Зина там (в “Заветах Ильича”), и чуть с ними не погибла: влезла в набитый поезд с мешком за плечами, стояла в дверях, так как дальше не смогла продвинуться, и каждую секунду могла выпасть на полотно. Ей помог сосед, который держал ее до Пушкино. Зашел Иван Куприянов. Попала под автомобиль и очень тяжело пострадала жена Никонова.
11-е. Осень, осень. Дождь, грязь, ветер. Она имеет в этом году стратегическое значение: если под Сталинградом развезет дороги, то операции там замрут неизбежно и, следовательно, немецкая концепция летней кампании будет опровергнута. Но уже мало надежд на Второй фронт. Раз мы устояли, у англичан — прямой расчет дать нам еще одну зиму для ослабления и отложить заботы о Втором фронте до 1943 года, а там что бог даст… Но где тонко, там и рвется, эта истина сохраняет свое значение. Хватит ли нам сил выдержать без внутренних потрясений эту зиму? Тыл, несомненно, уже устал и начинает трещать. “Человек с ружьем” может выкинуть неожиданные вещи. И Европа — в крайнем напряжении, и ветер гражданской войны в ней не исключен.
Если немцы не вырвутся к нефти Грозного, им будет крайне трудно: их бак с бензином на исходе, а от этого зависит стойкость и их тыла. Трудно предсказывать, не имея фактов, но зима эта, как говорится, чревата…
Сегодня год как мы уехали с дачи, не думая на нее вернуться, а сегодня Оля с Соней и Лютиком принесла домой свою капусту из колхоза по 1300 г на трудодень а трудодней 46 = 59 кг капусты. 30 она одна умудрилась притащить, правда, со многими приключениями. Вчера капуста на рынке 30 р. килограмм, а картофель — 45 р., в Москве даже 60 р. Говорят, что в Москве склады — пусты, что сокращено снабжение гарнизона. Во всяком случае аннулированы талоны, по которым не были выданы продукты за август и сентябрь.
Если книжная палата, куда я внес пай 400 рублей и должен внести еще, осуществит намеченную экспедицию за картофелем, маслом и мукой, то с нашими 40 ведрами картофеля и добавленными 30 килограммами картофеля, капусты и прочим мы можем дотянуть до следующего урожая.
Пересмотрел октябрьские записи прошлого года. Этот октябрь спокойнее в смысле внешних событий, но, может быть, и тревожнее по скрытым своим возможностям.
В Пушкино нет света. Очень утомительно. Мособлэнерго отказало мне в свете, так как “нет технической возможности” его сделать. Однако местные монтеры по сходной цене легко включают свет желающим.
16-е. Годовщина московского исхода!.. Впрочем, не исключена возможность его повторения. Все упорно говорят, что немцы готовят к заморозкам решающий удар на Москву. Не особенно верю в это. Но если это и так, рассматриваю это как игру ва-банк. Очевидно, их страшит зима, если они рискнут совершить такую сомнительную операцию. Но нам от этого придется туго. Я уже прочно в Москве. Соня переберется в воскресенье, 18-го. Зина ездит на дачу и возит картошку оттуда. Книжная палата отправила экспедицию за картошкой. Я внес <нрзб> и 1000 — на поездку в Бугульму за маслом.
17-е. Немцы снова атакуют Сталинград. Надежд на Второй фронт, очевидно, нет. Таким образом, англичане идут на то, что немцы к весне усилятся за счет резервов, захваченных стран!.. Любопытно, чем все это кончится.
У нас в доме до сих пор нет дров. Проектировали погрузить дрова для нас на троллейбус, доставить их до Пушкинской площади, а оттуда носить к нам во двор, но для этого надо было послать мощную группу жильцов дома для погрузки этих бревен. А у нас — и мало людей, и все они, гл. обр., престарелые и больные женщины. Так что до сих пор ничего не вышло. У нас около двух куб. м имеется, да еще немного можно будет взять у Коваленских. Думаю, что при экономии этого хватит до января. А дальше речь будет идти о мебели и книгах! В столовых питание ухудшается. В литерной (особой) столовой Союза писателей из 170 человек оставили только 60. В. Жданов меня уверял, что видел меня в списке 60, чем я был крайне удивлен, но оказалось, что рядом висел список тех, кто не внес для Красной армии теплые вещи, и там я действительно был. В Институте Горького сотрудникам однажды выдали по литру мясного бульона, и тем дело пока ограничилось.
Картофель стоит 65 рублей килограмм, масло — 700. Очень большие строгости с проездом — нужно на каждый раз иметь разрешение начальника милиции города Пушкино. Еще не знаю, как Соня завтра выедет из Пушкина! Фонд дал мне туда бумагу, что у меня дача, библиотека и прочее, но начальник милиции все же не дал постоянного разрешения. Вообще вряд ли эта зима будет нормальной в смысле быта, даже если ее <Москву> не возьмут немцы. Вчера, например, весь фил. факультет МГУ, вместо того чтобы слушать лекции, был послан разгружать баржи с дровами. Это — опасный симптом. Оля вернулась мокрая, грязная и расстроена невероятной бестолковостью организаторов работ.
19-е. Был И.А. Залесский. Он в Москве. Я опасался, что при его экспансивности он очень тяжело перенесет эвакуацию, но он избрал интересную и правильную методу: уйти с головой в местные интересы и не думать о Москве. Во всяком случае, он по-прежнему шумен, энергичен, молод душой и мил.
Был у Е.А. Встретил у нее Ираклия Андроникова. Он изображал движение эшелона писателей из Казани в Ташкент. Картина смешная и мрачная. Не пощадил он Кирпотина… Дела неважны, идут, очевидно, от плохого к худшему. В “Правде” настолько резкая антианглийская статья, что возникает ожидание какого-то продолжения в том же духе. Немцы снова атакуют Сталинград. Все упорнее слух о подготовке удара на Москву. Народушко явно начинает уставать. Правда, уничтожение, столь заблаговременно сделанное, не только пятой, но и шестой, седьмой и т.д. колонн устранило возможность “фронды” каких-либо организующих центров идей и т.п. Но это может быть и опаснее и приведет к ситуации, описанной в “месмеризме” Э. По. Зато — усиленный интерес к литературе. Сам звонил в Госиздат, чтобы срочно издали “Радугу” В. Василевской. Он же ночью звонил Леонову и поздравил с успехом его пьесы “Нашествие”. Я бы, впрочем, не поздравлял. Это плохой Леонид Андреев. Слышал, что на гроб своей матери он прислал венок с надписью “матери Джугашвили — Сталин”… Мы перебрались уже в Москву.
Но ситуация такова, что перспектив особенных я не вижу. Какой-то тупик. Говорят, что английские газеты намекают на то, что вторжение будет в 1944 году!.. Вообще очевидно, что нам же и придется платить за свою собственную шубу. Итак, заканчивается первая тетрадь. В нее вошло 475 дней войны, а мы все еще живы, но долго ли мы будем живы, сказать трудно.
28-е. Был в кино, смотрел, сидя в кресле, как убивают людей, потом пошел обедать. Ужас войны вполз в самый уголок души, и страшно выпускать его оттуда, поэтому все огрубели. Живут, уже мало откликаясь на войну. Крайне туманно, но думаю, что скоро должны начаться какие-нибудь “скачки” истории.
29-е. Разговоры о том, что Гитлер предложил мир, оставляя себе Одессу и Киев, а Сталин требует, чтобы он все очистил и все починил. В Институге Горького до сих пор не получено топливо. Имеющееся складывают в комнате в одну печку. Будут согревать всех научных сотрудников вкупе. Возникла надежда на установку телефона.
Ноябрь
6-е. Сегодня первый мороз, минус семь градусов, снега еще нет, новостей мало. Слышал о встрече наших деятелей культуры с Уилки*. Он пригласил к себе их без представителей власти для откровенного разговора… Были Симонов, Эренбург, Игнатьев, Шостакович. Слышал, как работает Симонов. Он диктует двум стенографисткам, даже дневник свой, которого надиктовал уже тридцать листов. У нас важное достижение, сложили кирпичную печку из 50 кирпичей. Железные части Соня привезла из Пушкино. Стало теплее. Дров все еще нет. Послал письмо заместителю председателя Академии наук Волгину, чтобы он хлопотал о бензине. Получаю обеды неплохие в литстоловой СП. В Москве по-прежнему тихо, ждут наступления на Западном фронте. В 7.20 выступил Сталин. В его речи была интересная оговорка. Вместо итало-германской коалиции он сказал “англо-германская” и потом поправился. Фрейд был бы доволен. Он очень резко говорил об отсутствии Второго фронта. Положение в общем неплохое. Немцы застряли под Сталинградом. Лето ими потеряно. Нефти они не достигли. Идет зима. Перспектив у них все меньше. Моральное состояние у них должно резко понизиться. Выходил на улицу. Вечер, звезды. В прошлом году в это время отчаянно стреляли зенитки и мы сидели в убежище, а теперь даже стали зажигать фонарики. Оли сегодня нет. Она дежурит ночь в университете. Парада, очевидно, завтра не будет. Соня и Лютик были в клубе писателей на концерте.
* Лидер Республиканской партии США Уэнделл Уилки, совершавший поездку по СССР в 1942 г.
8-е. Парада не было. Мороз минус двенадцать—минус пятнадцать. Вечером устроили бал. Были Сидорины, Захарченко проездом на фронт, был Я. Семенов, который устроил спиритический сеанс, но духи не пришли.
13-е. Зато американцы пришли в Африку. Все очень довольны. “Хоть шерсти клок”. Может быть, это и разрастется. Даже и сейчас этот 0,02 фронт оттянет на себя часть немецких сил. А если произойдет удар по Италии, будет совсем солидно. Холодно. У меня плюс — плюс восемь по Цельсию. Если бы не электрическая печка, было бы совсем плохо. Машины не ездят. Бензин разрешает частным лицам только управ. делами СНХ СССР Чаадаев. Сегодня утром довольно сильно стреляли. Новостей нет.
18-е. Была Белкина. Ее назначили в стрелковую женскую бригаду, которая сейчас формируется. Очевидно, дело с резервами плохо, но думаю, что и немецкие дамы будут пущены в ход. Из тех “скачков”, которых я ожидал, первый уже произошел: американцы скакнули в Африку. Так как странно думать, что немцы будут пассивно приспосабливаться к обороне, то надо ждать с их стороны какого-нибудь неожиданного удара. Отсутствие его будет хорошим симптомом. Был Решетников — танкист, почти мальчик. Привез настоящие хорошие стихи о войне. Все говорят о холоде в квартирах, очевидно, отапливаемых помещений почти нет. У Жданова ниже нуля, у Слонимского тоже. После нового заявления в Совнарком, кажется, получу бензин. Застрял телефон. Говорят, что надо сразу обещать монтерам поллитра. Читал “Правду о религии в России”*. Прекрасно издана. Редкий образец обоюдного лицемерия. Одно из главных событий, которое привлечет к себе внимание будущего историка: слава богу, после двадцатипятилетнего перерыва стали снова печатать с большой буквы слово “Бог”. В газетах приветствуется Сталин от всех вероисповеданий. Скоро “Правда” выйдет с аншлагом — нет бога, кроме Бога, и Магомет пророк его. У нас все то же. В последнее время стали что-то постреливать. Со снабжением становится неважно. За эти дни ухудшились обеды в столовой. К ним полагается пирожок. Его сняли. Нет больше конфет… Это тоже симптом.
* Книга “Правда о религии в России” была издана в Москве в 1942 г. 50-тысячным тиражом с целью создать у общественности стран Запада — союзников по антигитлеровской коалиции — представление о свободе совести и отсутствии гонений на Церковь в СССР.
20-е. Вчера в 12 часов ночи дали “В последний час” — победа под Нальчиком. Скромно, но приятно. Известие это было получено еще в ТАССе 17-го днем, но почему-то его выдерживали. В Африке дела развиваются. Они могут сильно поколебать моральный потенциал Германии. Заходил обросший бородой Третьяков. Говорит, что “Правда о религии в России” была переплетена в замшевые переплеты и отправлена в Англию на том же самолете, на котором улетел Черчилль.
22-е. Сегодня “В последний час” — удар по немцам под Сталинградом. Это еще “скачок”. Говорят, что они уже перебросили оттуда авиацию и ряд дивизий в Италию, что они готовят оккупацию Турции и пр. Таким образом, Африка уже себя оправдала. Под Сталинградом образуется мешок, из которого немцам надо выбираться. Вообще положение немцев ухудшается с каждым днем. Говорят, что у нас уже шьют новую военную форму с погонами и открыты фрачные мастерские. Очевидно, мы ориентируемся на Европу… Молоко 35 рублей кружка, кубометр дров с доставкой 800 рублей. Мы купили килограмм русского масла за литр водки, кусок мыла за 250 рублей. В Уфе масло стоит 250 рублей фунт. Был Кашкин из Ташкента. Там по рабочим карточкам ничего не выдают и в этом месяце по рабочей карточке Зине, не прикрепленной к распределителю, не выдали почти ничего.
25-е. Под Сталинградом события большого масштаба. Очевидно, мы надеемся на удачный ход событий, так как каждый вечер дают “В последний час”. Правда, сегодняшнее сообщение смущает некоторыми стилистическими оттенками, но уже то, что мы взяли 51 тысячу пленных и что в целом потери немцев дают больше 100 тысяч человек, вполне достаточно, а если наступление большого масштаба, то, подходя к Ростову, мы окружили всю кавказскую группу немцев. При всей скромности уже то, что немцы не сумели избежать этого удара по своему престижу и что мы реваншировались за лето, крайне важно. Говорят упорно, что удар готовится и под Ржевом, и под Воронежем. Моральный надлом немцев вполне возможен: Африка и Сталинград говорят о невозможности для них победить, и отсюда вытекает то, что у них может произойти крах, как в 1918 году. Если наш военный успех разовьется в большую победу и действительно вызовет развал Германии, то снова все карты будут спутаны и призрак коммунизма появится опять. Все-таки, если бы я мог, я бы уже начал копать себе пещеру и шить костюм из медвежьей шкуры… Управление делами СНК СССР выдало мне лимит на 30 литров бензина в месяц. Теперь надо искать шофера и пр. Если наладится с этим, то можно привезти дрова с дачи и угроза холода отпадет.
28-е. Вчера не было “Последнего часа”. Возможно, наше наступление и замрет, но оно оказалось очень эффектным, даже и в этих размерах. Впрочем, говорят, что немцы сидят в четырех мешках и что надо ждать первых успехов. Говорят, уже три дня нет наступления на Калининском фронте. Турки увели свои войска с нашей границы на четвертый день после удара под Сталинградом. Я не удивлюсь, однако, если наше наступление под Сталинградом явится началом большого наступления. Это ведь единственный наш выигрыш. Если наш фронт останется в более или менее прежнем положении, то развязка придет на Западе. Нам продиктуют условия мира, мало приятные для нас, а ворвавшись в Германию, мы такой мировой пожар раздуем, что спутаем все расчеты, а поднять на войну с нами английского солдата будет трудно, поэтому есть смысл сейчас играть очень крупно. Немцы, вероятно, слабее, чем они кажутся, и могут рухнуть. Если это не произойдет, победы наши — будут пирровыми, а Черчилль одержит сразу две победы — над Гитлером и над Сталиным. Уже много снега, но сильных холодов нет. Получил номер своего телефона, очевидно, его все-таки сделают. Немцы занялись организацией Белоруссии: устроили белорусскую Академию наук, во главе которой какой-то из старых академиков. Ввели в школах белорусский язык. Польские войска, говорят, выведены из СССР на восток, в Иран и далее. Это разумно. Недавно в одной нашей передаче за границу Львов был назван украинским городом. Все польские партии объединились и подали нам протест. Это намек на послевоенное будущее. Вообще этого будущего не видно. Вероятно, до конца жизни придется, метафизически выражаясь, сидеть в щели. Олю и Лютика через какое-то время втянет государственная машина, а оба очень не приспособлены к ней, и мы будем спускаться под уклон. “О, если б знали, дети, вы холод и мрак грядущих дней!” Если же говорить о них не метафизически, то они уже у многих имеются: у Белкиных нет света, нет отопления. Они приходят домой ощупью, ложатся под все одеяла, а утром кое-как одеваются. Женская бригада создается по решению высоких инстанций, и за ней очень следят. Но вряд ли эта странная идея к чему-либо приведет, не говоря, конечно, о приросте населения, что понятно. Немцев не убавится, но русских прибавится. Карточку Зина наконец, как теперь говорят, отоварила, но вместо крупы дали картошку, вместо мяса двусмысленную колбасу, вместо масла яйца, вместо сахара конфеты. Наш дом не имеет до сих пор дров совершенно, но это редкий случай, у многих все же топят.
Декабрь
1-е. Новый удар по немцам под Ржевом. Он неэффектен, так как немцы его, говорят, ждали. Вероятно, по линии фронта будут еще удары. Судя по тону нашей информации, мы, должно быть, решили развернуть большое наступление. Может быть, действительно Сталинград окажется Амьеном. Я убежден, что у немцев больше слабостей, чем думают, и что они могут рухнуть скорее, чем можно думать, если давление на них будет решительным повсеместно. Зима, моральный надлом, разбросанность сил должны их погубить. Но и для нас это напряжение очень рискованно. Тыл на пределе и может лопнуть не в порядке какого-либо организованного восстания, а сам собой. Ежов сыграл в свое время роль гипнотизера, но этот месмерический сеанс может кончиться плохо. Что касается меня, то я понемногу пробиваюсь к цивилизации — Соня поехала платить деньги за телефон. Получил номер 1 журнала “Ленинград”. Рецензия в разделе литературы и искусств. Трогательная — в осажденном городе обычный журнальчик с библиографией и прочим!
4-е. Упорный слух, что началась мобилизация женщин рождения с 18 по 25-й год. На заводах они якобы взяты и их заменили учащимися расформированных старших классов интернатов. Таким образом, Оле грозит призыв. Впрочем, она сама рвется в бой и все хочет поступить в школу радистов, окончивших которую посылают на фронт. Сегодня она с 6 часов утра в Химках на погрузке дров в грузовой троллейбус для нашего дома. Сейчас около 5 часов, а ее еще нет. Дрова там около километра от линии троллейбусов. Работает там много жильцов нашего дома, а в одну поездку можно привезти 12 кубометров. Всему нашему дому дано 100 кубометров. Это гигантский труд, точнее — затрата труда с ничтожными последствиями. Уверяют, что, привезя дрова, пустят наше центральное отопление. Увеличен призывной возраст для рядовых до 55 лет. Наш “содачник” Ершов, хоть у него двусторонняя паховая грыжа, ему 53 года, признан вполне годным для строевой службы. Заезжал Жарковский с фронта. У него пропали в дни бегства из Минска трое детей и теща. Жена его посадила их в грузовик. А они выехали, и полтора года она о них не знала. Случайно знакомая, услыхав ее фамилию, вспомнила, что знала каких-то беженцев-детей с этой фамилией в Тамбовской области. Сейчас она отправила туда телеграмму и ждет ответа. Вчера срочно писал для Еголина характеристику В. Гроссмана. Очевидно, его хотят наградить. Он этого вполне заслуживает. “Последних часов” не было, но, судя по тону газет, дела идут неплохо и мы идем вперед. На рынке 900 граммов мяса меняют на литр водки. Детям в школе дают завтрак — 50 грамм хлеба и немного компота. Такой же завтрак давали учителям. Теперь учителей лишили этого завтрака. Или это традиционная глупость, или действительно голод. В институте мы составили летопись литературных передач по радио в дни обороны Москвы и по секрету узнали, что многие передачи, которые начинались словами “говорит Москва”, на самом деле шли из Куйбышева. Заходил художник Деменков, который обследует мемориальные литературные места под Москвой — Истру, Королец и другие. Он говорит, что музейный отдел Наркомпроса разрушает их больше, чем немцы. Памятник Дорошенко превращен в общественную уборную. Реликвии расхищаются, пишется, что немецкие вандалы сожгли 12 фанерных щитов.
5-е. Дрова вчера привезли к 8 часам. Эпопея величественна. С 7 утра до 12 дня ждали троллейбуса, который чинили. Носить дрова к троллейбусу пришлось чуть ли не за километр. Людей было очень мало. Троллейбус привез дрова на Пушкинскую площадь. Понадобилось срочно везти их к дому, так как милиция сказала, что, если не будут взяты, их реквизируют. Стали в темноте возить и носить их во двор, занимались этим до часу все — Оля, и Зина, и Соня, и Лютик. Всю ночь дежурили у дров, чтобы их не украли. Так как для центрального отопления привезенных 10 кубометров мало, то решили утром разделить их между теми, кто возил. Итак, нам досталось 0,75 кубометра, добытых с таким трудом. Таким образом, Оля обеспечила нас дровами на целый месяц, правда, сегодня ее популярность упала. Она получила для меня деньги в Институте Горького. Их у нее украли, правда, это всего 3 килограмма хлеба — 300 рублей. Кроме того, украли обед. карточку, но выдали новую. Все это потому, что Соня ездила в Пушкино тушить там электричество. Мне было в нем категорически отказано, но Ершов сдал дачу какому-то шоферу, и тот сейчас же добился света (чего не могло дать обращение Союза писателей в Мособлэнерго) и у нас загорелись лампочки в доме: пришлось Соне срочно ехать.
17-е. Был Бонди. Вел забавный разговор по поводу своей докторской диссертации: буду ли я его ругать или нет. Я, исходя из своего правила не чинить препятствий последним могиканам культуры, сказал, что увенчаю его лаврами, и обещал быть его оппонентом.
21-е. Еще удар по немцам у Богучара. Очевидно, мы всерьез надеемся расшатать немецкий фронт. Говорят о том, что у нас сейчас стоят и готовятся новые армии прорыва. Слух о реэвакуации учреждений, вывезенных из Москвы в Казань и Куйбышев, и об открытии коммерческих магазинов. Пока же даже в закрытых распределителях нет выдачи по карточкам на декабрь. Жарковский уехал в Богучар. Получил договор из Учпедгиза на теорию литературы. Фантастический срок — 1 февраля и 750 рублей за лист. Таким образом, стоимость одного листа учебника в ВУЗы не достигает одного килограмма масла. В Госиздате лист оплачивают в 1200 рублей.
Симонов написал плохую пьесу “Жди меня”. Он в 27 лет умудрился шагнуть так далеко, что стал своим собственным эпигоном. Была Михайлова. Жаловалась, что не пропускают в печать хорошие вещи: “Блокаду” Шишовой, прозу Довженко. Все решает отдел печати ЦК. Таким образом, громко выражаясь, общественное мнение страны определяется только его мнением. Понятно, что при такой системе страна превращается в инкубатор дураков.
22-е. Убит Е. Поляков, студент литвуза. Несколько месяцев назад он был у нас, читал стихи, рассказывал смешные вещи из жизни парашютистов, молодой, веселый… Опять тает. Вступило в силу лимитное электричество — нам дано 9 гектоватт часов в день. В Мосэнерго огромные очереди и скандалы. Все о прибавке единиц. Я надеюсь на свое разрешение на печку.
25-е. Вчера приехал в Москву В.Д. Ушаков. Очень сердечно встретились. В газетах стали давать карты Дона. Это первый случай. До последнего времени интерес к картам считался крайне предосудительным. В парткабинетах их не выдавали, в военных школах за рассматривание карт накладывали взыскание!… Появление их — симптом хороших надежд. Сначала давали только обозначение того, что взято, сегодня уже дали больше, очевидно, наступление идет успешно. Если мы докатимся к Черному морю, успех будет огромный, и немцы на Кавказе окажутся в ловушке. Газеты полны пожертвованиями колхозников на самолеты. Они в один момент по всей стране пришли к этому решению. Очень остроумный способ избавить деревню от излишков денег. Нам удалось все-таки сохранить силу рубля при его обесценении на рынке, но скопление денег в деревне в случае восстановления нормального стиля жизни вызвало бы катастрофу, которая теперь устранена. Говорят, что убит Дарлан. Всегда находятся пылкие молодые люди, совершающие эффектные жесты. Это может осложнить положение. Радио только что сообщило об убийстве Дарлана. Болен Коваленский. Очень не в порядке нервы. Жаль его.
1943 г.
Январь
9-е. Встретил Новый год. Встретил 5-го свое 39-е рождение. Появился Евнин — приехал в командировку из Омска. У него в общем дела в порядке.
Был Джатиев. С тех пор как мы простились, он чуть не был убит немецкой бомбой.
Дела на фронте идут хорошо. От Ростова нас отделяет 100 км. Если удастся их пройти, немцам не избежать очень тяжелого поражения. Трудно, конечно, и нам. Уже призван 1925 год рождения. По-прежнему жалуются на слабую организацию. Где-то под Ржевом артиллерия подготовила прорыв, но танки наши стали стрелять друг в друга, так как танкисты были пьяны, и прорыв не удался. На юге в местах, где захвачены склады, в частях начинается буйное веселье, которое трудно унять. Но в целом фронтовики настроены хорошо.
Труднее становится с продовольствием: обеды заметно хуже, масла выдали полнормы и, очевидно, ее и узаконят. Слухи о коммерческих магазинах и о дополнительных продажах хлеба не осуществились.
Лимит на электричество нам увеличили, разрешив печку. Теперь можно жечь 47 единиц вместо девяти.
Недавно давал показания об одном студенте из Литвуза. У него в романе какие-то идеологические шатания, весьма безобидные, но им уже заинтересовались! Судя по этому, запасы нашей энергии неисчерпаемы.
Приехала в Москву жена Пуришева. У нее имеются некоторые данные, позволяющие полагать, что Борис Иванович оказался у партизан. Оригинально протекал ее въезд в Москву: она без пропуска ехала в военном эшелоне, не доезжая до Москвы, слезла, поехала без билета на электр. поезде до Сортировочной, пересела на трамвай и без всякой проверки оказалась в Москве, находящейся на осадном положении.
18-е. Дни нового подъема на фронте. Сейчас дали сообщение о прорыве у Ладоги и соединении с Ленинградом!.. Блокада закончена. Это очень эффектно, хотя и не воскресит миллионов ленинградцев.
Удар по немцам под Воронежем подтверждает мое предположение, что мы играем на выигрыш, на разгром немецкой армии. Сумеет ли Гитлер нас остановить или нет — его дело проиграно. Если он нас и остановит, то только “для английского короля”.
У нас дни неожиданных встреч. Вдруг вчера утром пришел Гуторов. Он вечером вылетел из Брянского леса и утром оказался в Москве. Странное сочетание цивилизации ХХ века — мораль дикарей и новейшая техника. В Брянском лесу он жил, окруженный немцами, которые называют партизан “лесные звери”, убивал немцев и жег старост, а вчера мирно пил у меня чай. Он очень надломлен пережитым — своей и немецкой жестокостью. Говорит, что немцы убивают даже детей. Спрятавшись в овине, он слушал вопли жертв, мучимых немцами, и, очевидно, щедро им “платил”. Говорит, что полиция, установленная немцами, набрана из наших милиционеров и что почему-то среди полицейских много агрономов. Приезд его говорит о том, что мы готовим удар под Брянском. Он говорит о том, что партизаны сами могут взять Брянск. У них есть и танки, и 70-мм орудия, полковые минометы и множество автоматов.
Стоит 20о и более мороза. Наш дом получил наконец много дров, но не в состоянии пустить в ход центральное отопление, т.к. могут лопнуть котлы. Надо ждать оттепели. Вода у нас замерзла. tо у меня в комнате +6—8, в столовой +12—14. Но печка очень дымит, и ужасно сыро. Книги прямо гибнут, все в плесени и совершенно мокрые.
Пишу в быстром темпе “Теорию литературы”.
27-е. Сегодня был в ЦК на заседании о работе журналов у Александрова. Он сказал, что в журналах печатаются плохие вещи и что язык в них “очень плох”… В качестве примера он привел “Контрудар” Г. Фиша (очень неплохую вещь) и несколько фраз из нее (совершенно правильных)… Повесть назвал “халтурой”. Поэтому теперь все журналы обязаны представлять в ЦК все номера и планы их на просмотр и утверждение!.. Все это было изложено совершенно бездоказательно. Централизм, таким образом, установлен полный, хотя от него-то и все беды, редакции ставятся в глупейшее положение, т.к. теперь они, по существу, не могут и разговаривать с авторами сколько-нибудь определенно. Вместо каких бы то ни было мыслей все будет решать для всех журналов одна и та же не особенно умная голова.
И все это изложено политическим персонажем первого ранга. На вид он человек неглупый. Но симптомом это заседание является тревожным: оно говорит, что мы ничему не научились и что до самого верха представление о культуре смешивается с представлением о пайке, который может распределять в любых дозах любой зав. магазином. Это же, конечно, характерно и для других областей. Но народ придет с войны злой и поумневший, и это вызовет осложнения.
Видел Синявского. Он едет на курсы, где будут в 4 месяца готовить командиров, чтобы они полностью овладели немецким языком. Очевидно, к лету мы хотим их использовать.
Говорят, мы так обдумали летом взятие Харькова, что взяли даже почтальонов, дабы сразу пустить в ход город, но почтальоны не понадобились.
Побывав на таком совещании, как сегодня, с трудом понимаешь, как мы умудряемся побеждать, а ведь мы действительно побеждаем.
Март
29-е. …Кончил наконец книгу! Теперь ее отделываю, но основное готово. Кончен мой труд многолетний. Если бы не все сломавшая война, я бы мог начать новый тур — или стать искусствоведом, или медиком. Здесь я в сущности сделал то, что хотел, и буду лишь повторяться. Систему я все же построил, какой раньше не было, и ею доволен.
В Пушкине арестовано 12 врачей, которые брали взятки за освобождение от призыва в армию. Есть, кажется, расстрелы. У одного из них нашли кладовую, полную всяких благ, и он откармливал собак.
Апрель
8-е. Перемен больших нет. Энтузиасты предсказывают войну до 1946 г. Готовятся к налетам на Москву, об этом предупреждают уже официально на собраниях и т.п. Отменена броня студентам старших курсов и дипломникам-строевикам, то есть годным к строевой службе. Их посылают в школы командиров. Говорят, что союзники требуют освобождения заключенных в концлагерях и свободной торговли, мы отказываемся, а они грозят прекратить помощь (?!)… Все ходят довольно унылые. Населению туго. Только еще выданы продукты за февраль, а карточки на март еще целы. Если бы у нас не было запасов, еще неисчерпанных, и дохода в месяц 5000—6000, то было бы нам совсем туго. А ведь это имеют немногие. А и нам в сущности многого не хватает: почти никогда нет мяса, очень мало масла. Зине несколько улучшили обед (“учительский”).
Встретил на улице Шейнина, приятеля по 23-й школе. Он очень старый. Очевидно, и я такой же…
Я все же надеюсь на лето. Если у немцев летом не будет крупных успехов, то я надеюсь, что они начнут распадаться. Машинский, приехавший с Кубани, рассказывает, что румынской армии — нет. Она разложилась. Среди солдат прошел слух, что срок договора Антонеску с Гитлером кончен, и они идут домой целыми эшелонами. По словам жителей кубанских сел, немецкие солдаты озлоблены, ругают Гитлера и войну.
Но и победа над Германией не принесет большого облегчения: призрак гражданской войны и, во всяком случае, крупных неурядиц в Европе, а м.б. и у нас, — “Великая Польша”, возвращение домой миллионов солдат и т.д. и т.п. Перспективы весьма невеселые на долгие, долгие годы.
6-е. Любопытный штрих. Еголин спрашивал, нет ли у меня людей для ЦК. Я посоветовал ему Щирину, но он сказал, что она не подходит, т.к. она еврейка. Антисемитизм вырос так, что по Москве ходит слух о какой-то девочке, заколотой евреями на пасху.
В Тулу едет машина, м.б. совершить там товарообмен…
Коваленского не приняли в Союз Пис., хотя у него рекомендация А. Толстого. Оказывается, он пал жертвой вражды Толстого и Фадеева.
С питанием становится хуже: обеды становятся все более тощи. Хлеб стоит на рынке около 200 р. кг.
На днях зашел Сергей Ник. Соловьев. Он — в армии, в Горьком. Сегодня — военное положение на железных дорогах. Это — очень тревожный симптом. Впрочем, вообще дела идут “from bad to worse”*.
* «от плохого к худшему» (англ.).
27-е. Москва бурно встретила Пасху. Церкви были полны, по карточкам вместо жиров и сахара можно было брать пасху и куличи, в пасхальную ночь разрешили ходить по улицам до утра, в Елоховском соборе пели Михайлов и Рейзен, были англичане, все это снимали при вспышках магния, богослужение передавали по радио за границу.
Расторгли отношения с Польшей. Чего это симптом — сказать трудно, т.к. одновременно в “Призывах” (заменивших “лозунги”) ЦК очень нежно говорит о союзниках, и очень усилились слухи о Втором фронте, которому отводят место на Балканах. Не так давно захвачен новый немецкий танк с пушкой, которая пробивает наш КВ насквозь обе стенки! Вообще — ждут, что обе стороны введут новую технику. Все говорят о газах, о наступлении на Москву.
Я не особенно этому доверяю. Но вообще напряжение большое. В очередях опять вольные разговоры. На днях встретил переводчика Талова — он буквально умирает с голода: опух, шатается.
Май
7-е. В “Заветах Ильича” нам отвели 200 кв. м земли под огород, Соня, Оля, Лютик уже начали его вскапывать. Так и нет писем от Щербакова… К войне все очень привыкли. Почему-то она особенно остро чувствуется, когда едешь вечером по Москве — темно, мрачно — и думаешь, что будет же день, когда она осветится, и это будет значить, что люди перестали умирать.
Интересное впечатление производят поля вдоль шоссе. Их лихорадочно вскапывают под огород сплошь. Очевидно, все очень напуганы грядущим.
Кстати, — о карточках: их чуть ли не 17 категорий… Иждивенческая, служащая, детская, рабочая 2-й категории, рабочая 1-й категории, лауреатская, лимитная, наркомовская и т.п., с обедом, с завтраком, обедом и ужином, без обеда, с обедом “Н.Р.” и с обедом “А”, с обедом “У.Д.П.”, с прикреплением к распределителю, к столу заказов, без прикрепления, с выдачей дополнительных 200 г тем, кто не имеет обеда, и без таковой… и т.д. Одним словом, социализм на полном ходу. К 1 мая сотрудникам Ак. наук выдали на праздник подарок — 600 г хлеба, а в распределителе давали по лимону и полкило какавелы в подарок (шелухи от какао).
В Госиздате меня спрашивали о том, кому поручить составление сборников, но с обязательным условием: только русских авторов; говорят, что усиленно снимают с постов евреев и заменяют их русскими!
Июнь
7-е. В ночь на 4-е была первая тревога. Но ничего не произошло. А в ночь на 5-е была сильная стрельба и на окраине где-то была брошена большая бомба.
Говорят, что немцы рвутся к Москве, но она исключительно сильно укреплена. Говорят, что наши новые истребители вооружены катюшами.
Этим объясняют их успех под Курепой.
Антисемитизм все развивается: рекомендовано не давать в вузах каких-либо курсов по русской литературе евреям. У нас — под угрозой сокращения два доцента, имеющих несчастье заниматься русской литературой. Мне звонили из Учгиза, что снят учебник литературы Поляк и Тагер и что я должен сочинить новый… Очевидно, по той же причине.
9-е. В 10.50, не кончив последних известий, дали тревогу. Уже второй час, а стрельба, то затихая, то усиливаясь, идет все время. Разрывов бомб не слышал ни одного, пока. Соня и Лютик на даче. Оборона Москвы очень усилилась. Временами огонь велся с такой силой, что со всех сторон шел ровный гул. Казалось, что кругом Москвы лежит какой-то упругий вал, звуковое кольцо.
Судя по характеру стрельбы, немцы идут эшелонами. В небе были видны, очевидно, наши самолеты — с огнями.
Говорят, что кроме Горького немцы бомбят Рязань, Каширу, Коломну и пр. Это признак готовящегося удара на Москву, хотя меня уверяли, что их главные силы опять на юге.
Был с юга Жигалов. Говорит, что в Тбилиси — благодать. Нет войны, все дешево. Город объявлен закрытым, и в него не допущены беженцы. Вино продают молодые здоровяки. Броня стоит всего 15 000!
Он говорит, что в Тамани у немцев по-прежнему четыре понтонных моста. Днем они их спускают под воду, а ночью подымают. Новороссийск они окружили огромными цементными сплошными дамбами, и взять его почти невозможно. Появились наши новые самолеты, которые лучше всех — туполевские новые.
Смешной слух: Дэвис привез письмо, в котором требует отмены колхозов, всяких свобод и ухода Сталина. Иначе союзники прекратят всякую помощь и не сделают Второго фронта!
22 июня.
Итак, 2 года.
“Уж год второй к концу склоняется,
Все так же реют знамена…”
Сегодня итоги Информбюро. Конец весьма странен: без 2-го фронта Германию не победить, нужно организовать 2-й фронт… Это можно понять как угрозу заключить мир!..
Если сопоставить это с опровержением ТАСС относительно мирных переговоров, то вывод этот вполне возможен. Ход мысли таков. Победа в Африке открывает возможность для Второго фронта быстрее, чем это предполагали сами союзники.
Военные перспективы опередили политические. Черчилль едет к Рузвельту, чтобы решить — что просить у нас взамен. Они посылают к нам Дэвиса. Мы авансируем его Коминтерном. Он привозит какие-то сведения и увозит ответ. Мы, очевидно, ответили не так. Нам пригрозили отказом от 2-го фронта. Мы ответили намеком на мир. Мир сейчас самое страшное. Его надо было заключать весной 1942 года. А сейчас у нас будет: а) сильный Гитлер на Западе, б) разрыв с союзниками, в) дискредитация власти “похабным миром”, г) возвращение негодующей армии, д) голод, разруха, анархия благодаря разрушениям и разрыву с союзниками…
С другой стороны, все время говорят об ударе на Москву. Немцы подвозят к фронту газовые снаряды, мины и пр.
Наши поэты были собраны Щербаковым и Ворошиловым: им велено в три месяца сделать Новый гимн.
Немцы начали уничтожение партизанских отрядов: большие силы регулярной армии, танки и пр.
Найдя убитого командира 1-го Ворош. отряда Гудзенко, они похоронили его с воинскими почестями.
Июль
1-е. Зелено вечное древо жизни! Ждали сражений, продолжается затишье, позволяющее многим моритурусам* пребывать в живых.
* morituri — приговоренные к смерти (лат.).
Слухи. Немцы предложили мир, оставляя себе Украину и юг и ожидая остальное. Мы отказались. Приехал Дэвис, требуя за Второй фронт отделения партии от правительства, ликвидации колхозов и т.п. Мы отказались и обратились к немцам, чтобы возобновить переговоры. Они отказались. Тогда Сталин полетел в Лондон!.. Но упорна версия, что немцы решили играть на измор. Пожалуй, у них имеются шансы. Эренбург говорил с Захарченко. Говорил, что не ждет немецкого наступления и Второго фронта и что нам очень трудно ждать и надо кончить войну как можно скорее. Вообще очень трудно решить, не имея фактов, — в чем дело. “Все так же буйно издевается над нашей мудростью война”.
Приехал Богоявленский.
Был на выставке трофеев. Она хорошо сделана и интересна. Немецкий “Тигр” монументален. По-прежнему плохо себя чувствую, а дел очень много. И жить-то осталось мало: не больше 10—20 лет (при оптимальном подсчете), но я не чувствую себя старым, а только усталым и, главное, объективным (т.е. в отличие от молодости видящим в жизни то, что в ней есть, а не то, что хочется). Я не мог бы уже увлечься новым другом, влюбиться и т.п. Точнее, не объективным, а трезвым. Этот мой давний порок все усиливается. И скучно, и грустно.
8-е. 5-го немцы начали наступление. Судя по тону печати и по тому, что мы даем сводки по вечерам, как “Последний час”, мы довольны ходом событий. Странно, однако, что мы не даем откликов за границей и что немцы объявили, что наступаем мы.
Но объективно рассуждая — немцы не выдержали первые, и наступление их потеряло уже самое главное — внезапность. Но союзники опять ничего не делают. Правда, ходят слухи, что они организуют вторжение в ближайшие дни. Но Еголин, а он все же ближе к источникам истины, р.к. <руководящим> сферам ЦК, говорил, что, по его мнению, Черчилль может быть только доволен новой тратой наших сил.
Итак — опять живешь, зная, что где-то сейчас в неимоверном грохоте корчатся, умирают и безумствуют многие тысячи людей.
Общий же вывод — это уже начало последнего действия: провал наступления — начало конца немецкой армии, а я полагаю, что провал неизбежен. В случае же успеха они, вероятно, будут брать Москву.
10-е. Сегодня в 4 часа известия по радио начали прямо из Лондона и объявили о десанте в Сицилии. Это осложняет положение немцев — но Второй ли это фронт?! У нас, очевидно, идет мясорубка. Но мы к ней подготовились: говорят, что первое немецкое наступление 5 июля мы встретили ливнем огня: 3000 снарядов падали каждые 21/2 секунды, и немцы откатились, и пять часов было затишье. Не помню, писал ли я о том, что у немцев создана крупная “Освободительная армия” ген. Власова — б. начальника штаба Западного фронта.
Новая реформа с продовольствием: академики и подобные им люди получают с июля лимитные карточки в 500 р. на месяц. Академики союзных республик — тоже лимитные карточки на меньшую сумму — 300 р., как и члены-корреспонденты, доктора и т.п. Какие-то абонементы, которые якобы равняются 2 сухим пайкам. Но т.к. Союз писателей, очевидно, не дает мне обеда лит. “А” и ужина, то у нас положение мало изменится. Писателям дали 50 карточек 1-й и 100 — 2-й категории, а абонементов не дали (пока). Но у многих положение трудное, и некоторые уже едят молодую картошку, которая с грецкий орех величиной.
Нравы: в Пушкине какой-то лейтенант рассердился на группу молодежи и застрелил 2 девушек и 2 подростков, а одну ранил. Это — следствие войны, опустошившей души нашего поколения.
12-е. Все то же. Бои под Орлом. Почему-то газеты очень скупо говорят о Сицилии. Был Скосырев — он говорит, что на большом собрании в Союзе писателей говорилось обо всем (между собой), но не о войне, не об Орле и пр. Народ отупел.
Не так давно был у меня поэт Спектор — лейтенант. После разговора со мной он должен был прыгать через фронт для диверсий по немецким дорогам. Сегодня пришло от него письмо: он вернулся и снова занят стихами.
24-е. …Я все же продолжаю думать, что русская кровь льется во имя строя, а не России. Строй же испытает большие потрясения в дни мира. Война многих изменила, они вернутся с войны “декабристами” и найдут где-нибудь Сенатскую площадь.
Август
30-е. Надо записать события за месяц. Как полагается обывателю, начинаю с высокой политики. Мы все ближе к развязке. Но, как в хорошем авантюрном романе, — ее никогда нельзя предугадать. Ясно одно, что Германия слабеет. И мы слабеем. Поэтому мы спешим. Снова взят Харьков. Небо Москвы украсилось иллюминацией по случаю этой победы: зенитные пулеметы стреляли по всем направлениями трассирующими пулями, и гремели раскаты пушечного салюта. Но я не всем доволен: немцы отступают медленно, не дают себя обойти, держатся крепко, успевают все вывозить и разрушать, отходят на еще более сильные укрепленные линии. Под Брянском мы, говорят, совершенно остановлены электрифицированными линиями обороны и управляемыми сухопутными торпедами — маленьким танком, который несет 70 кг тола и управляется на расстоянии двух км при помощи провода, сматываемого с катушки. Говорят о появлении над Москвой нового самолета-разведчика с потолком в 13 км, тогда как наши имеют 9 км. Так как наступающий ослабевает, а отступающий усиливается, то возможны и контрудары немцев. Они, конечно, не смогут изменить общего стратегического их проигрыша, но могут осложнить наше положение.
Но мы, атакуя, сможем в свою очередь сломить немцев морально. Мелькнула заметка о забастовках в Германии. Есть слух, что в Германии управляет уже не Гитлер, а тройка: Геринг, Кейтель, Дениц; недавно к нам перешла целая часть из власовской армии с князем Мирским. Это тоже симптом.
По целому ряду признаков догадываюсь, что у нас с союзниками идут очень острые переговоры: думаю, что мы требуем Второго фронта, грозя сепаратным миром. В этом и смысл нашего наступления, запугать слегка немцев, создать лучшую линию для перемирия, вести переговоры под ореолом побед. Недаром мы сняли Литвинова и Майского, опубликовали восстановительный план, зло пишем о Квебеке и т.п. В этом есть смысл: выйти из войны с почетом и снова стравить немцев с Англией. Но нам будет очень туго: восстановление из ничего, “младотурки” из армии, резидентура Англии и Америки, конечно, внутренние группировки (генералы!) и пр. Вообще — куда ни кинь — везде клин.
Или — продолжение наших побед, моральный надлом в Германии, мы — в Берлине, гражданская война в Европе на годы, разрыв с союзниками, полублокада — одним словом, совершенно необозримая сумятица.
Или — Второй фронт, победа вместе с союзниками, необходимость жертвовать всем ради чечевичной похлебки (т.е. восстановления и снабжения), роль полувеликой державы, размывание строя изнутри, возможные путчи и пр. Малоуютная эпоха консолидации земного шара, который, по всей вероятности, попадет в руки американского бога или — что возможно — придет в дикое состояние. “И зори будущие ясные увидят мир таким, как встарь, — огромные гвоздики красные и на гвоздиках спит дикарь”.
Перед отъездом в санаторий по просьбе Коваленского съездил с ним в Гжель, погрузил какую-то муку и выгрузил ее у Шервинского. Удивительно, что эти люди, очень утонченные и на утонченность явно претендующие, в то же время оказываются крайне практичными — современные Петронии.
В кино идет “Приговор народа”. Каждый может за рубль посмотреть, как вешают орловских предателей. Вот характерная черта современной цивилизации — объединение первобытной жестокости с утонченной техникой. Гуторов рассказывает, что какой-то партизан, расстреливая предателя, сначала процитировал Маяковского: “…по оробелым грянь, парабеллум”, а потом действительно выстрелил. Очевидно, к культуре надо идти с другой стороны, которую видел Л. Толстой и другие чудаки. Не изменив души, давать человеку радио и тол — бессмысленно. Он остается столь же злым и преступным, но т.к. преступления свои совершает очень изощренно, то считает себя культурным совершенством. Это все равно что акула будет есть людей обязательно с майонезом и считать, что она неизмеримо выше других акул.
В семь часов — новая победа: взят Таганрог! Салют в 12 залпов передан в 7.30 по радио.
Спешим, очевидно, взять Донбасс в клещи от Ворошиловграда и Таганрога!
Все еще не понимаю — действительно ли это ослабление немцев или перенапряжение наших сил во имя достижения не столько военной, сколько политической цели. Что же должна решить осень? Недавно Ермашов в одном своем докладе пророчил, что к осени положение Германии окончательно определится, и — в pendant к моим догадкам — сказал, что не исключена возможность нашего выхода из войны безотносительно к союзникам. А в Москве слух о нашем ультиматуме Англии: Второй фронт или разрыв дипломатических отношений.
В Москву вернулись театры, дип. корпус. Все — так, как будто война уже решена.
Интересно, что в санатории у большинства седых академиков — молодые жены. Это — неприятно наблюдать: цинизм с обеих сторон, больший со стороны старика. Если девушка может на какое-то время полностью найти в старике то, чего ищет ее душа, т.к. не замечает того, что ей чуждо и непонятно в нем, то он, наоборот — шире, мудрее и не может не чувствовать ложности в этом сближении.
Сентябрь
19-е. 17-го вечером был в Москве и наслаждался фейерверком по случаю взятия Брянска. Странно то, что немцы сообщили о взятии Брянска за три дня до того, как мы его официально взяли. Вообще, в ситуации есть что-то действительно бенгальское, мы одерживаем по всему фронту победы, берем десятки городов, а за день подбиваем по 16, как в сегодняшней сводке, немецких танков. Другими словами, немцы быстро уходят на Днепр, сохраняя живую силу и технику, а мы делаем вид, что они разбиты.
Все-таки очевидно, что летом мы их били пятерней, а не кулаком, нигде не добились маневренного эффекта в крупном масштабе, дали немцам возможность увести жителей, все увезти и испортить. Понесли при этом огромные потери. Людей мы по-прежнему не щадили. Зачем было брать Новороссийск, когда он был обречен, так как отход немцев на Днепр определяет уход из Крыма и — тем самым с Таманского полуострова. Но мы спешили поражать всех эффектами, чего доброго сделаем десант в Крым. А может быть, это и подготовка для заключения победоносного сепаратного мира?
Мы вчера совершили важную операцию — из “Заветов Ильича” вывезли урожай своей картошки с огорода. Вместо своей машины я взял грузовую, с помощью шофера и грузчика Соня с Лютиком ее выкопали. Получилось, вероятно, около 300 кг, добавили еще пушкинскую — около 100 кг и увезли в Москву. Теперь осталась картошка, посаженная в саду, всего ее будет около полутонны. На рынке она стоит рублей 20 кг, но, говорят, подешевеет, т.к. ее еще не все выкопали. Итак — при любом ухудшении ситуации — мы до весны имеем пищевую базу.
В Москву съезжаются все академики на сессию, всем им приготовлены ордера на новые калоши. В жизни литературной произошло событие: первый литературовед к 60-летию получил орден — Евгений Максимов. До сих пор у нас ордена получали главным образом три категории: охранители (военные), производители (рабочие и ученые технического свойства) и развлекатели (артистки и артисты). То, что теперь вспомнили дисциплину, которую “ни съесть, ни выпить, ни поцеловать”, — я считаю прямо новым этапом нашего культурного развития!
В Загорске открывается духовная семинария. Интересно, кто будет утверждать ее программы: КВШ или Культ. отдел ЦК ВКП(б).
Вечером Левитан с его отвратительной фальшивой манерой (в которой, к сожалению, есть нечто содержательное) возвестил о новых победах — взяты Прилуки, Лубны, Пирятин, Красноград, подошли к Смоленску.
Очевидно, немцы отступают на колесах, ведя лишь арьергардные бои, и мы зачем-то изображаем все это как крупные победы. А вот у Смоленска, вероятно, и надо было наносить в июле главный удар, выходя за линию Днепра, и заворачивая на юг, и угрожая ударом на Ригу; тогда бы мы не отодвигали немцев к Днепру, а грозили бы полным окружением, получая почти даром то, за что неимоверно дорого заплатили и целиком не получили, т.к. немцы уходят и все увозят. Разве лишь вступит в силу моральный фактор…
26-е. У нас в ночь на 24-е была буря, повалила множество деревьев, оборвавших провода. Сидим без электричества и радио.
Только что узнал, что взяты Смоленск и Рославль. Говорят, что мы в двух местах форсировали Днепр. Как все это понять? Если немцы не удерживают линию Днепра — значит ли это, что они разбиты? Или это очень сложный маневр? Думаю, что второе вернее, но надеюсь на психологию среднего немца. Вряд ли он все это выдержит.
Был 22-го на заседании отделения языка и литературы Ак. наук. Невеселая картина, у нас в этой области совсем нет ученых большого масштаба. Вчера были выборы, которые должны были принести огорчение очень многим непрошедшим, и радость 8: 4 новым академикам и 4 член-корр.! Я тоже кандидат в член-корр., но не льщу себя надеждой стать им. Если меня и выберут, то не за то, что надо (по сов. лит., а не по теории), а если не выберут, то опять-таки потому, что не понимают смысла моей работы, которая по существу действительно, на мой взгляд, дает мне право быть в Ак. наук СССР! Следовательно, и тот и другой исход равно не имеет значения по существу, и я взираю на события хладнокровно. 28-го перебираемся в Москву.
Говорят, что студентов могут отправить на восстановление Донбасса или на уборку урожая в освобожденных областях. Боюсь, что Олю это может коснуться. Она уже должна вернуться из Рыбинска.
В Москве открыто чуть ли не 20 ресторанов, где можно получить рублей за 60 обед и за 40 р. стопку водки. Это — приятный симптом.
Октябрь
9-е. Утвержден новый гимн — Михалков его сочинил, а Сталин сам исправил две строки.
Число академиков не увеличилось за мой счет. Выборы были забавны: все кандидатуры диктовались из ЦК, а там ими управлял какой-то Суворов. По литературе не прошел никто из тех, кого следовало бы выбрать, а прошел библиограф Балухатый, не представляющий собой никакой реальной научной величины. Корнейчук сначала не прошел, но устроили переголосование и он все же проник в недра Академии.
20-е. Все идет своим привычным путем, война идет где-то. Спокойно говорят, что она протянется еще с год. Среди студентов уже много инвалидов. Мелочи быта: у Зины в классе мальчик 11 лет. Отец — лейтенант на войне. Мать — сошла с ума, живет один, соседи украли все вещи. Пошел к дяде, у того извещение — отец убит. А он только и жил мечтой о том, как придет отец. В 18-м году мне было 13 лет, и я все ждал, что брат приедет с фронта. Как услышишь — хлопнула дверь на парадном крыльце — все дрожит, как услышишь — едет извозчик — смотришь в окно — он или не он…
Осень стоит сухая и теплая, она имеет буквально стратегическое значение.
Купили Лютику сапоги на рынке. 2600 р. Картошка не падает меньше 15 р. кг, водка — 450 р. 0,5 л.
Был на заседании в Союзе писателей: конференция по историческому роману. Все полно, не то что в ноябре 41-го г., когда весь Союз умещался в маленькой комнате. Обсуждение было на редкость малокультурно и бездарно. Вопрос о русской литературе в сущности решен, как бы дальше ни пошло наше развитие. Мы уничтожили ту культуру, которая была создана XIX веком. Она была очень глубока, но не широка, т.е. среди массы почти некультурной был островок людей огромной и разносторонней духовной культуры. Сидя в курной избе, мы могли читать Л. Толстого и стихи А. Блока. Сейчас же, с одной стороны, культура расширяется и в то же время измельчается. Каждая простая девка на баштане может управлять автомобилем, носит туфли и читает Н. Островского, но нет уже той среды, той духовной атмосферы “переписки из двух углов”, которая выращивала немногих людей такой утонченности, которая уже создает большую культуру и искусство. Новая русская культура будет подобна американской: много техники, сытости, и самодовольства, и духовной примитивности. А искусства не будет. Вряд ли мы сможем восстановить тот тип людей, остатки которого в лице В. Брюсова, В. Иванова, Г. Чулкова, Г. Рачинского, С. Соловьева и других мне посчастливилось видеть в молодости. Люди моего типа уже несравнимы с ними. А новое поколение — современное культуртрегерское — молодые писатели, ученые и т.п. — уже несравнимы со мной. Если бы Блок мог себе представить, что получится из его “Новой Америки” — вряд ли бы он ее написал.
В самом деле — нет страны с более трагической судьбой, чем Россия.
Продолжается развитие антисемитизма. На заседании в Госиздате, где обсуждалось, кто будет работать в восстанавливаемой Лит. энциклопедии, Чагин сказал, что надо выдвигать людей “нашей национальности”… Говорят, что во Франкфурте-на-Майне у немцев сделана большая выставка, где собрано все, в чем выразилось еврейское влияние в России. Даже по поводу старого учебника Шапиро по русскому языку они сбрасывали специальные листовки. Вот откуда идет это отстранение евреев, умножаемое советским авторитаризмом и русским хамством! До революции антисемитизм был строго локализован в официальной среде, обведенной круговой чертой общественного осуждения. Теперь же он — наоборот — идет сверху в среду единую и обязанную не обсуждать, а постигать распоряжения начальства, как говорил еще Щедрин. То есть даже евреи должны поддерживать и проводить эту политику. Картина совершенно своеобразная. Зато — в расцвете русская церковь: говорят, что восстановление костюмерии и т.п. церковного прихода было очень трудным, пришлось собирать по историческим музеям соответствующие материалы и, руководствуясь ими, шить всякие рясы и ризы. Патриарх Сергий в костюме работы художника Вильямса и заседание Синода по рисункам художника Ж. Рабиновича — это звучит эффектно.
Характерны настроения. В Литвузе преподаватель ленинизма, старый коммунист, говорил, что, по его мнению, мы отдадим в концессию Америке все снабжение, а себе оставим лишь тяжелую индустрию.
27-е. Все то же. Говорят: “Приехал Иден… и Хелл с ним!”.
Был у А. Толстого по поводу организации в Инст. Горького группы по изучению современной литературы. Он говорил о том, что Маяковский для него — вирши семнадцатого века, что изучение современной литературы не ведется и что надо начать: воткнуть вилы в дымящийся навоз. Повел в особняк Горького к “Тимоше” смотреть рисунки детей, которые посылают в Америку. Исключительно талантливые рисунки шестилетнего мальчика Волкова. Толстой говорит, что очень интересуется литературой Ворошилов: все читает, за всем следит.
Ноябрь
12-е. Купил у Н.Г. Чулковой Собр. соч. Вл. Соловьева и литературу о нем, оставшиеся после Г.Ив. Чулкова. Помню, когда я у него бывал, то он хлопотал с угощением, я сидел около полки, на которой эти книги стояли. А теперь ставлю их на свою полку. Куда-то и к кому станут они через несколько лет?
Все устали. Привыкли, мало говорят о войне, заняты делами. Был вечер 5-го в Литвузе. Видел там Ярослава Семенова. Он выздоровел после четвертого ранения. Выполз с поля, которое через час захватили немцы. Устал, говорит, что трижды его спасла воля к жизни, но теперь — уже не вывезет, и что он не вернется. Был пьян, говорил, что я трус и не пишу в своих статьях того, что думаю, что люди с таким умом, как я, рождаются раз в тысячу лет, и — очевидно, поэтому — я должен сказать свое слово! Очень мрачно говорит о порядках в армии и стоимости наших побед. Все же ему встретился один умный генерал…
30-е. Под Киевом немцы жмут нас — обратно взяли Житомир и Коростень. Зато все довольны бомбардировкой Берлина, хотя никто сам не взялся бы умерщвлять детей, там погибших. Техника делает людей безответственными.
Ухудшилось снабжение. Сократили паек хлеба на 500 грамм, а иждивенцам на 100, и вместо 200 г обеденных выдают 100. Объясняют — неурожаем, тем, что колхозы плохо сдают хлеб, плохим транспортом, снабжением освобожденных областей. Хлеб — 100 р. кг, картофель — 25 р. кг.
В провинции — очень плохо. Все надрывается. Развитие идет по суживающейся спирали. Подготавливается, однако, массовое переселение населения из освобожденных областей на север, т.к. оно “онемечено” и его надо рассредоточить.
Убит Ставский. Жалею, он был интересный, хотя вряд ли симпатичный человек.
На днях Маленков, Щербаков и Александров заседали по поводу журналов. Почему в “Знамени” помещено стих. Сельвинского о России, и кого он там называет уродом, а в “Октябре” — повесть Зощенко. Вот предел магии слова, которая вряд ли полезна для литературы. А мы хлопочем у Толстого о критике, чтобы она была острой и пр. Сегодня у него собрались Зелинский, Перцов, Тихонов, Михайлова и я, была жена Толстого. Кто из них осведомит НКВД о собрании и один ли — сказать трудно. Толстой ужасно ругал Погодина и говорил, что он вреднее 10 немецких резидентов. Цитировал песню пионеров, когда-то певшуюся в Ленинграде:
Мы придем к буржуям в гости,
Переломаем ноги, кости,
Во!
И боле ничего!
и говорил, что это в значительной мере и составляет содержание творчества советских писателей. Организация такой группы была бы очень полезна, но процесс огосударствления литературы, превращение ее в службу с заданиями и зарплатой — так далеко заходит, что вряд ли она что-нибудь сделает.
Гуторов уехал на фронт. Боюсь, как бы его не постигла судьба Лермонтова.
Мелочи быта: у Толстого угощали нас чаем, сахар был наколот кусочками, бутерброды с белым и черным хлебом. Жена его жаловалась на дороговизну: сапожник потребовал с нее 7500 рублей за туфли.
Зато первое восстановление довоенных норм: докторам наук разрешили безлимитное пользование электричеством. Слух, что отменят абонемент.
Говорят, что в Германии готовят устранение Гитлера. Но все крайне туманно: главное — послевоенные перспективы.
Забавно, как Союз писателей распространяет лимитные карточки (на 300 р.), из критиков их получили только двое: Гурвич и Усиевич. Получают их почти все деятели газеты “Литература и искусство”, какой-то Пасманник, Крути, Трощенко, а Зелинский, например, не получает!..
Публикация О.Л. Тимофеевой