Опубликовано в журнале Знамя, номер 12, 2003
Бог солидарен с человеком
Антоний, митрополит Сурожский. Труды. — М.: Практика, 2002 г. — 1081 с., 52 илл., редактор-составитель Е.Л. Майданович.
Эта книга из тех, которые могут изменить жизнь человека. Впервые в России собраны под одной обложкой труды (в основном это записанные позже устные выступления, беседы, проповеди) одного из величайших служителей Русской Церкви нашего времени, человека просветленного и мудрого, пользовавшегося любовью, уважением и безоговорочным авторитетом сотен тысяч людей в России и в Европе, православных, принадлежащих и к обеим ветвям разделенной еще Русской Православной Церкви (Московского Патриархата и Зарубежной), и членов других конфессий, и очень многих людей, не причисляющих себя к христианам, выстраивающих свою систему ценностей, но духовно живых, жаждущих истины.
Если попытаться даже вкратце представить все, что эта книга может читателю дать, потребовались бы десятки страниц. Попробую остановиться на самом главном для меня.
Митрополит Антоний говорит о том, во что он верит, как о реальности, спокойно и осознанно. Он не старается кого-либо из тех, к кому обращено его слово, логическими доводами убедить, “распропагандировать”, оспорить. Он исходит из того, что человека, не пережившего духовный опыт присутствия Бога, не почувствовавшего хоть раз в своей жизни неизреченной Божественной любви, не убедишь никакими доводами рассудка, — а если и убедишь, будет только хуже: он станет рассудочным христианином, не обретшим благодати и не могущим ее никому передать. Митрополит Антоний просто рассказывает о своем духовном опыте, о своем пути постижения истины — но рассказывает так, что его личность становится прозрачна для нас: увиденный им свет любви и добра становится виден и нам, и виден так, что пробуждает все лучшее в душе (порой подспудно хранившееся годами); и этим взаимодействием света со светом убеждает в реальности и своего, и нашего опыта. Именно к этому он, в сущности, и призывает: доверять себе и искать. Один из излюбленных им примеров для характеристики веры: многие из нас хоть раз переживали опыт некоего потрясения, когда мир вокруг становился иным и озарялся непостижимым светом; а потом этот опыт уходит и человек оказывается как бы на положении маленькой лодочки, которую море, отходя от берегов, оставляет на песке; тогда сохранить и осмыслить в себе этот опыт — начало веры. И еще он просит — быть свободным: от стереотипов (я этого никогда не видел — значит, этого не бывает: люди слепые не видят мир, глухие не слышат музыку, это ведь не свидетельство, что мира и музыки нет), от страха (вера ограничивает свободу: свободу может отнять только зло), от самозамкнутости — во имя обретения радости любви.
Вот, пожалуй, самое главное слово в богословии митрополита Антония (хотя сам он себя никаким богословом не считал и постоянно это подчеркивал) — любовь. Сияние безграничной любви в каждом слове — вот на чем зиждется вся его вера, все его обращения к людям и в чем основная причина потрясающего воздействия его устного и письменного слова на людей. По глубокому убеждению митрополита, это сияние Божественной любви — первое и главное, что должен увидеть человек, приходящий к Богу, и что должно вести его потом на всем долгом пути. Есть разные мнения по этому поводу, разные понимания слов царя Соломона: “начало мудрости — страх Господень”. Нередко под этим понимается страх наказания в этой жизни и/или в будущей, а устрашение мыслится как главный метод обращения и наставления людей. Для моей крестницы (как и для многих других) это было тяжким препятствием на пути в Церковь: священники, к которым она приходила, верным считали именно такой метод. Начав читать книгу митрополита Антония “Человек перед Богом”, она радостно воскликнула: “Это мой батюшка!”. Она никогда не видела (и уже не увидит, увы, на земле скончавшегося этим летом митрополита Антония), но в этом восклицании была точна: через его слово действительно нашла Отца своего.
И еще одно, связанное с этим, важнейшее качество мышления и деятельности митрополита. Не секрет, что очень многим членам Церкви (особенно из новоначальных) ныне свойственно делить людей на избранных и остальных, пребывающих во тьме; свойственно пылко обличать падший мир, якобы уже сейчас горящий в адском пламени; это отталкивает от Церкви многих нестойких или лишь начинающих свой путь. Ничего подобного нет у митрополита Антония. Если Сам Христос любит всех людей так, что принял страшную казнь за них, для спасения всех, — то какое мы имеем право разделять наших ближних? Раз мы верим, что Господь создал людей по образу и подобию Своему, не устает повторять владыка Антоний, значит — каждый человек есть икона, образ Божий, пусть на поверхности порой затемненный и искаженный, к каждому обращена Его любовь. И счастье, и радость всех, кто дерзает причислять себя к христианам, — в том, чтобы быть проводниками этой любви, этого уважения к людям и к миру, прекрасному во всех своих проявлениях, кроме тех, что искажены грехом человека и нуждаются в милосердном исцелении. Словно ответ многим современным “ревнителям веры”, сеющим ненависть под святыми знаменами, звучат слова, сказанные им тогда, когда многие из них еще отстаивали совсем иные ценности: “Иногда говорят, что нельзя не прощать своим врагам, но ненавидеть врагов Божиих — законно. Это же безумие! Бог возлюбил тех, которые <…> были врагами Ему (Рим. 5:10), стал человеком, умер за них, чтобы иметь власть им прощать. Неужели своей ненавистью к тем, кого мы считаем врагами Божиими, мы Ему как бы бросаем укор и говорим: “Ты ошибся, Ты был не прав. Хотя Ты их любил крестной любовью, я их буду ненавидеть “праведной” ненавистью”?”. В книге есть беседы с атеистами, с инославными — и везде видны величайший такт, уважение к убеждениям собеседника (“всякая религия <…> говорит о Боге <…> изнутри какого-то непосредственного опыта Божества”). В религиозных и философских дискуссиях, учил митрополит, во-первых, старайтесь поделиться той долей света и истины, которые есть и в вас, и в каждом; во-вторых, никогда не говорите против своего оппонента, всегда старайтесь найти что-то выше и дальше, — если вы действительно способны видеть более высокие и далекие духовные горизонты, нежели он, — так, чтобы ему захотелось себя перерасти, и тогда он воспримет то, что вы хотите ему сказать.
Но менее всего был митрополит Антоний неким благостным утешителем, готовым на любые компромиссы. Да, в богословских размышлениях он всячески приветствовал свободный поиск, сомнения, дальнейшее осмысление Священного Предания и пророчеств (“Современная наука и опыт человечества раскрывают нам Евангелие по-иному, и Евангелие раскрывает нам современные ситуации совершенно иным образом, чем в средние века”). Но в чем он был непреклонен — это в требованиях к духовному облику тех, кто называет себя верными чадами Церкви. Таковы ли вы, “чтобы, встретив любого из нас, общину или всю Церковь нашу, люди смотрели и видели: Царство Божие пришло на землю, Бог живет в этих людях, чтобы на работе, в семье, везде, где бы ни были, наше присутствие было светом преображения”? Или мы, напротив, заслоняем собой свет? Вы по много раз на дню повторяете молитву “Отче наш” — но имеете ли вы право на такое обращение к Богу, какое имеют лишь Его действительные сыновья, подлинные братья Христа? Вы призываете: “да будет воля Твоя” — но загляните себе в сердце, не произносит ли оно втайне: “Да, Господи, но не в этом, не сейчас!”? Принимаю ближнего — но не этого? И есть ли в вас действительно страх Божий — не страх раба или наемника перед наказанием или лишением наград, а страх причинить горе Тому, Кто несмотря на все ваши измены остается верен и не перестает любить? Вас называют “светом миру” и “солью земли” — но это значит только лишь обязанность идти туда, где мрак, где боль и страдание, где начинается гниение — и принимать все на себя, не препоручая заботы об этом Богу, радуясь своим страданиям, дающим великое право заступаться и прощать.
Что еще очень ценно: речь митрополита не перенасыщена церковной лексикой, совершенно свободна от (нередко стилизованных) сусальности, высокопарности и сентиментальности, порой свойственных, увы, говорящим и пишущим ныне “на религиозные темы”. Это обычная речь интеллигентного человека, располагающая к соразмышлению, — и вместе с тем это слова такой духовной силы и света, которые побуждают любого из его читателей-слушателей, по крайней мере, поднять очи горе’. И обратить их потом в собственное сердце. И уму, конечно, не дает бездействовать чтение этой книги. Все, что посылает нам Провидение, подчеркивает владыка Антоний, никогда не бывает обращено назад (как наказание или награда за что-то), но лишь вперед — как указание на то, что следует изменить или сохранить в себе и своей жизни.
Судьба самого митрополита Антония была весьма нелегкой и драматичной. Маленьким ребенком вместе с родителями эмигрировав из России, он пережил тяжкое и голодное, жестокое детство и юность на чужбине, был врачом-хирургом, участвовал в качестве хирурга во французском Сопротивлении — и, принеся в 1939 году монашеские обеты, а затем будучи рукоположен в иеромонахи, многие десятки лет исполнял священническое служение, принимая в свое сердце муки, беды, ожесточения и недоумения тысяч приходящих за духовной поддержкой людей. Во многих беседах он повторял такую мысль: нам, людям, оказавшимся в двадцатые годы в эмиграции, был по-новому дарован Бог. Отрезанные от Родины, отделенные от всего, что любили, чужие на чужой стороне, лишние и нежеланные — мы открыли не “Бога величественных соборов и “господствующей” Церкви” — а того “смиренного Господа, Который стал человеком”, “Бога уязвимого, побежденного, битого, мучимого”, оплеванного, позорно распятого (такого не могло придумать ни одно человеческое сознание) — и Который “с нами может пойти в самую бездну нашего горя”, “Которого нам нечего стыдиться и Который нас не стыдится”, ибо Он солидарен с человеком. К этому от себя рискну лишь добавить: счастье многих и многих оторванных от Родины, от родных святынь русских эмигрантов (как и многих французских, английских и других его прихожан) было в том, что им был дарован такой пастырь, как владыка Антоний.
Книги и беседы митрополита Антония в последнее десятилетие издавались в России, но здесь собрано почти все из разбросанного по прежним изданиям; а многое переведено и издано на русском языке впервые. Книга содержит полную библиографию изданий трудов митрополита Антония на русском, английском и французском языках (около 350 названий!) и литературы о нем, многочисленные постраничные комментарии с переводами церковнославянских, греческих слов, разъяснением терминов, обширный аннотированный именной и тематический указатели. Книга безусловно будет интересна и полезна и православным, и приверженцам иных вероисповеданий, и верящим только в науку или собственный разум. В ситуации нынешнего духовного кризиса в России значимость ее трудно переоценить. Низкий поклон в первую очередь переводчику и составителю книги Е.А. Майданович, всему редакторскому коллективу и издательству “Практика”, осуществившему этот замечательный труд. Единственный упрек: я бы не начинал книгу с медицинских разделов, где речь идет о болезнях, смерти, телесных и душевных муках людей. Видимо, составителями двигала мысль о том, что современного практичного человека в первую очередь надо заинтересовать чем-то имеющим отношение к его практическим бедам и заботам. Но как раз современному практичному человеку более всего недостает духовной радости. И начать бы книгу с тех слов и бесед владыки, где эта радость наполняет все (как сделано, скажем, в той же книге “Человек перед Богом”): напитавшись этой радостью, легче было бы читать и медицинские разделы.
Карен Степанян