Стихи
Опубликовано в журнале Знамя, номер 10, 2003
Юлия Алексеевна Качалкина родилась в 1982 г. в Москве. Студентка 4-го курса факультета журналистики МГУ. Как начинающий критик сотрудничает в «Независимой газете» и «Книжном обозрении». Живет в Москве.
* * * На чеке — дата смерти Беатриче. В холодный март она ушла тогда, И совершился самый верный вычет Её судьбы земной — из навсегда. Конечно, я не знаю, может, это — Лишь совпаденье времени и мест — Привет от итальянского поэта, Через века отправленная весть. Чтобы когда у нас на параллели Большого города холодная весна Стояла, и скульптуры индевели В пустынных парках, — позвала она Улыбкой, словно блоковская Дама Из-под вуали многих сотен лет. La belle Donna come vita piano... Соскальзывал с руки её браслет, И медлил бы соскальзывать лениво В поэзии намеренный рапид. Петрарка! Как она была красива, Никто — не думай — вновь не повторит! Единственный повтор, уподобленье Её стране, ушедшей вместе с ней, — Свернуть из середин стихотворенья В безлюдный переулок поскорей И вознестись, как просит Вознесенский, До католического шпиля Saint Andrew... И радость жизни солнечному блеску Соотнести мгновенно. Я люблю, Одолевая прелюбодеянье Высокой мысли с камнем бытия. ...Вот в этом двухэтажном жёлтом зданьи Жил Пётр Вяземский. Послушай, для тебя И для тебя, и для него однажды Здесь Пушкин «Годунова» написал. Был март. Он был единожды и дважды, Пока опять сегодня не настал. Мы ждали март. Мы ждали Беатриче. И треснули асфальтами сердца От одуванчиковых жёлтых спичек Весны без края — края и конца. Теплеет бронза парковых аллей, Отогревая Александра Блока На Спиридоновке, который одиноко Так не похож на памятник своей Трагической фигуре трубадура, Завёрнутой в старинный макинтош — Из шахматовской осени понуро Переходящей в моросящий дождь. Сияй, Прекрасная, едва за облаками! Не длится дольше смерти и любви Одна минута, прожитая нами Для Беатриче в мартовские дни! * * * Когда те самые от нас уходят прочь И шёпотом выманивают память Себя из наших душ, друзья! — солжём Иль правду скажем, что душа скорбит Об их несвоевременном уходе? Долой притворство! Если слёзы есть, Мы будем плакать — это тает лёд Обиды брошенных, которые остались Без шума лишнего подумать в тишине О радостях минувших, о любви И о предательстве её забвенья. Земля не поменяет полюсов, Не остановится её круговращенье, И годы, пролетая, принесут Нам новые и страхи, и печали — Невинный дар вовек слепых небес Разумному под ними человеку. И слепнет он, ведо’мый облаками, Скрывающими вечную луну. Готовый верить, слабый человек — Когда он счастлив, обретает крылья И достигает звёзд — любой звезды, И смотрит вниз с блестящей высоты, Как смотрит ангел долгими ночами На наши золотые города. Джон Донн прощаясь, запретил грустить. Послушаемся мудро Джона Донна. И отпуская прочь идущих прочь, Мы сохраним тепло прикосновений, Отвагу поцелуев и глаза Не отведём, им глядя вслед и зная, Что есть любовь, сильнее всех прощаний И возвращений — возвращений вспять. * * * Ланфре-ланфра, мой верный друг! Мой верный друг, привет-привет! Я шёл к тебе от чёрных бед, От чуждых глаз и чуждых рук, Я шёл за той святой звездой, Что высоко одна ведёт Меня вперёд, меня вперёд К тебе одной, к тебе одной. Сквозь города, и там, где нет Ни дома, ни дорог к нему, Я шёл, покорный одному Желанию постигнуть свет И дать, что я могу отдать, И ничего не попросить: Тебя воспеть, тебе служить И не страдать. И не страдать. Но свой таинственный удел Я разгадал едва на шаг. Моя звезда! Мой светлый знак! Я громко пел, я чисто пел, И слышали меня стада Небесных ангелов. И Бог Меня призрел, насколько мог. Насколько может иногда... Он дал мне плащ от бурь небес. Он славу дал от бурь людских. И я, переживая их, Не раз хвалу ему вознес. Я щедро сыпал хрустали, Пока богат — пока я был. Я думал, что... я вечно жил, Как раньше жили короли. Моя звезда, мой верный друг! Но я умру, но я умру. Среди дорог найдёт недуг. Не на пиру. Не на пиру. Я буду слаб тебя воспеть, Я буду слаб тебе служить. Моя звезда! Ты будешь жить. И ныне, и всегда, и впредь. Веди меня, моя звезда! Как будто я о том не знал: Что мог — отдал, и не страдал... Ланфре-ланфра... ланфре-ланфра!..