Опубликовано в журнале Знамя, номер 11, 2002
Трактовки Хармса
“Елизавета Бам”. Театральная Творческая Мастерская “АктэМ”. Постановка Е. Колесниковой; “Белая овца”. Московский театр “Эрмитаж”. Постановка Михаила Левитина.
Театр им. Гоголя, небольшая комнатка. Зрители сидят вдоль стен, оказываясь таким образом на сцене, внутри сценического пространства. Еще до начала действия появляется ощущение незащищенности, зритель становится одним из действующих лиц, пассивных действующих лиц, но все же. Постепенно гаснет свет. Полная темнота и монотонный стук хронометра. Становится очень душно и тяжело дышать. Потом в этой полной темноте возникает голос. Женский голос. Она запыхалась, она бежит от кого-то, хочет спрятаться, выпрыгнуть в окно, но слишком высоко. Резкий стук в дверь, скорее всего в дверь, потому что по-прежнему ничего не видно. Это ее преследователи: Первый и Второй. “Вы подлежите крупному наказанию. Вы все равно от нас не уйдете”.
Даниил Хармс — имя, которое у кого-то ассоциировалось c “радостным восприятием мира, причудливостью воображения” — так писал о нем Маршак. Чудодей, фокусник… Первая пьеса Хармса “Елизавета Бам” — мистическое действо, наполненное отнюдь не светлыми аллюзиями. Уже сама программка сделана в виде повестки, в которой сообщается, что гражданке Елизавете Бам надлежит явиться к следователю… для допроса в качестве… в случае неявки будет подвергнута… Вроде бы детская игра в пятнашки, беспрерывная погоня героев друг за другом — но постукивающий звук хронометра — и вот Елизавету Бам уводят, свет гаснет, громко хлопает входная дверь.
Пьеса была написана Хармсом в 1927 году, через год она была поставлена в Петербурге. “Нашумевший спектакль закрепил за автором репутацию алогиста и эксцентрика”, — пишет в предисловии к сборнику Хармса “Полет в небеса” Анатолий Александров, замалчивая аллюзии между преследователями Елизаветы Бам и беспричинными арестами, набиравшими силу к 30-м годам XX столетия. Возможно, но ощущение ужаса, неизбежности незаслуженного наказания и неспособности от него увильнуть присутствует в этой пьесе изначально. В литературе абсурда, отразившей непонимание человеком современной ему социальной реальности, довольно часто используется подобный прием: герой, в чем-то невнятно обвиненный, вынужден спасаться непонятно от кого, и в конце это “что-то” настигает его. В “Процессе” Кафки эта ситуация углублена в метафизику, в “Елизавете Бам” акценты несколько смещены, пьеса приобретает политический характер.
Каждая абсурдная фраза в устах героев звучит зловеще-многозначно. “Покупая птицу, смотри, нет ли у нее зубов. Если есть зубы, то это не птица”. А когда Петр Николаевич рассказывает о домике на горе, в котором непонятно кто живет и “лампу зажигает”, возникает четкая ассоциация с неким верховным существом, которого боятся и Петр Николаевич, и Иван Иванович и волю которого не могут не исполнять. Но это не Бог. Тройная аллюзия между знаменитым стихотворением Осипа Мандельштама “Мы живем, под собою не чуя страны…”, знаменитой сказкой Корнея Чуковского “Тараканище” и словами Елизаветы Бам, которые она произносит в самом конце пьесы: “А в домике, который на горе, уже горит огонек. Мыши усиками шевелят, шевелят. А на печке Таракан Тараканович, в рубахе с рыжим воротом и с топором в руках сидит” — теперь неизбежна, хотя в 1928 году ее еще не было. Абсурд Хармса мрачен, но далеко не однозначен, в постановке же театра “АктэМ” исключается любая другая трактовка.
Театр “Эрмитаж” часто прибегает к творчеству обэриутов для своих постановок. “Хармс Чармс Шардам, или Школа Клоунов” — знаменитый спектакль, в котором в первый раз, по словам Михаила Левитина, прозвучал со сцены “голос свободы”. В фойе, перед входом в зал, повсюду лежали огромные воздушные шары, и деревянный голос из громкоговорителя сообщал, что они неизвестного происхождения, и что лучше их не трогать. “Я вынул из головы шар”, — говорил Роман Карцев в первой постановке и делал удивленное лицо.
Спектакль “Белая овца” по мотивам творчества Хармса очень близок актэмовской постановке “Елизаветы Бам” по прочтению этого писателя. Там так же громко хлопает дверь: человек в черном пальто и двое низших военных чинов уводят Ирину Мазер и Пронина, героев рассказа “Помеха”, в неизвестном направлении. Справедливей сказать, именно после “Белой овцы” стали невозможными прежние, чисто юмористические, аполитичные трактовки творчества Хармса.
Гуляла белая овца, блуждала белая овца... Внизу земля, а сверху гром, а сбоку мы — кругом земля. Над нами Бог в кругу святых, а выше белая овца. Гуляет белая овца.
Основную часть спектакля составляет повесть “Старуха”, написанная Хармсом в 1939 году, когда чувство неотвратимой и необъяснимой беды было повседневной реальностью каждого советского гражданина. Если Елизавета Бам еще играет со своими преследователями, если в “Елизавете Бам” они какое-то время поддаются на эту уловку и есть надежда на спасение героини, то в левитинском спектакле герой обречен, и это ясно с самого начала. “Вы веруете в Бога?” — спрашивает он.
Он не пытается оправдаться, он пытается понять, достоин ли бессмертия или будет осужден и на Страшном суде. “Грешит ли камень? Грешит ли дерево? Грешит ли зверь? Или грешит только один человек? Если грешит только один человек, то, значит, все грехи мира находятся в самом человеке. Грех не входит в человека, а только выходит из него. Подобно пище: человек съедает хорошее, а выбрасывает из себя нехорошее. В мире нет ничего нехорошего, только то, что прошло сквозь человека, может стать нехорошим”…
Лилит Базян