Александр Люсый
Опубликовано в журнале Знамя, номер 8, 2001
Александр Люсый
Окоп и спальня
«Незеленый» толстовец Гражданской войны
Е.Н. Чириков. Зверь из бездны: Роман, повести, рассказы, легенды, сказка. — СПб.: Фолио-Плюс, 2000. — 848 с. (Серия «Вечные спутники»). 2000 экз.Трудно сказать, относится ли Евгений Николаевич Чириков (1864–1932) к категории писателей, более интересных не тем, что они сумели сделать, а тем, что они могли бы сделать. Но, кажется, если бы не Октябрьская революция, он стал бы русским по форме и межнациональным по содержанию мифологом масштаба Мирче Элиаде, хотя и с сохранившимся, вероятно, преобладанием художественного начала над исследовательским.
В 1916 году вышла первая часть его «Волжских сказок», в которых в полной мере был реализован «солнечно-романтично-сказочный» ракурс (или, как сейчас выражаются, дискурс) восприятия бытия, и в то же время возведен фундамент для масштабного культурного диалога сквозь пространство и время. С особенной очевидностью это проявилось в легенде «Святая гора», фактически представляющей синтез русской христианской и калмыцкой буддийской истории о происхождении необычной детали берегового рельефа (в первом случае гора развалилась, чтобы поучительно накрыть одного из двух братьев — более жадного к деньгам, во втором — средством искушения выступила прекрасная дева).
Писатель не выступает в роли простого собирателя народного творчества, а раскрывает самую стихию мифотворчества, каковым оказывается сам процесс изложения рассказчиком той или иной истории. В легенде о волжских «амазонках» и неизвестном праведнике, предотвратившем рождение Антихриста, «Девьи горы» не обошлось и без богословского спора — ученый батюшка поправляет, хотя и не обвиняет в ереси, самодеятельного интерпретатора, соединяющего Святое Писание с местным фольклором.
Сказочная атмосфера присутствует и во вполне реалистических произведениях писателя. Он живописует провинциальный быт и создает тип провинциального интеллигента, в сознании которого чудесные сны совмещаются со «смутной тоской по варварству», а явление Христа во сне сопровождается устроенной Лешим путаницей («Зимний сон»).
Как сообщает во вступительной статье составитель книги Мария Михайлова, «Волжские сказки» должны были разрастись в трехтомную эпопею, сопровождающую беллетристическую часть рассуждениями об экономическом значении Волги и исчерпывающими этнографическими сведениями. Но эти планы писателю осуществить не удалось. В начавшейся Гражданской войне Чириков принял активное участие на стороне белого движения. А в 1920 году он получил записку от волжанина и однокашника по Казанскому университету Ульянова-Ленина: «Евгений Николаевич, уезжайте. Уважаю Ваш талант, но Вы мне мешаете. Я вынужден вас арестовать, если Вы не уедете».
Столь уважительная форма изгнания не сделала водораздел в жизни и творчестве писателя менее жестким, хотя Чириков и пытался его смягчить стремлением жить в максимально близкой к России стране — Болгарии, потом Чехословакии. Главное созданное писателем в эмиграции произведение — роман «Зверь из бездны: Поэма страшных лет», который он посвятил давшему ему приют и возможность для творчества «братскому чешскому народу».
Уже в трогательном рассказе «Русалка» у Чирикова возник образ превращения охваченных паникой людей в «одного многоголового зверя», плач, рев и стон которого «уподобили театр зверинцу». Роман стал обширной панорамой массового озверения, метафорой пришествия апокалиптического Зверя, проводниками которого оказываются сами по себе неплохие люди по обе стороны линии фронта: «Одни обманывают, другие обманываются, и все вместе занимаются убийствами, разбоями и разрушением…».
Однажды Толстой назвал «трагедию спальни» более тяжким испытанием, чем даже «войны и эпидемии», тогда как Солженицын упрекнул Набокова за то, что тот свою эмигрантскую жизнь провел не в военно-революционных архивах, а в исследовании этой самой «трагедии». Рассказав историю двух братьев, которых роковым образом преследует, объединяя и разделяя, как окоп, общая «спальня», Чириков достаточно органично соединил обе трагедийные линии в одной эпопее, в которой «сумасшедшими делаются… люди и события».
Любопытно, что к «своим» («белым») Чириков оказался в «Звере из бездны» более пристрастен, чем к «красным», что вызвало целую кампанию против него в эмигрантской печати. Стремясь как писатель (а не как гражданин), стать «над схваткой», неожиданно большую лояльность проявляет он к своеобразным толстовцам Гражданской войны «зеленым», хотя и оговаривается: «Идею «зеленого» отшельничества опоганили прилипавшие к нему, как и к каждому из революционных движений, всякие темные элементы, действительные разбойники, бездельники, вскормленные многолетним военно-бродячим образом жизни с его грабежами и легкой поживою». В Гражданской войне, по убеждению художника, все идеи, включая еще не рожденные, тонут в грязи и крови.
Единственным чисто отрицательным персонажем в романе оказывается представитель взбаламученных народных низов Ермишка, подтверждающий мысль, «что самый вредный и страшный человек — это человек, прочитавший только одну «умную книгу», а революционная толпа и состоит из таких «моночтеев». Впрочем, писатель, кажется, слишком увлекся постижением индивидуальной монстрообразности этого нового очарованного «социальным электричеством» Смердякова (до самых демонических деяний тот «додумался» собственным «потоком сознания», а убийство одного из братьев Паромовых совершил не в толпе, а в лесу и без свидетелей).
В примечаниях оговаривается, что это весьма объемное и научно подготовленное издание прозы Чирикова включает лишь немногое из его обширного творческого наследия (уже до революции одно из собраний сочинений писателя насчитывало 17 томов). И все же жаль, что в книге полностью отсутствует публицистика, что противоречит установившимся в последние годы неписаным правилам писательских «переоткрытий». Сведения из вступительной статьи о публикации Чириковым в годы сотрудничества с деникинским Освагом серии брошюр в форме «бесед с рабочим человеком» только разжигают читательское любопытство (их содержание, вероятно, могло бы вступить в небезынтересную перекличку с только что изданной у нас книгой Эрнста Юнгера «Рабочий. Господство и Гештальт»). СПб.: Наука, 2000).
В целом же знакомство с писателем состоялось. Остается добавить деталь из жизни потомков Чирикова. С началом перестройки они вернулись, как им казалось, на родину, поселились в Минске, в итоге опять-таки оказавшись «за границей». Внук писателя был недавно участником научной конференции в Севастополе, посвященной 80-летию окончания Гражданской войны.