РЕЦЕНЗИИ
Опубликовано в журнале Знамя, номер 4, 2001
РЕЦЕНЗИИ
Л. Лазарев
Это открывается нашим дням…
Даниил Гранин. Вечера с Петром Великим. Сообщения и свидетельства господина М. — СПб.: Историческая иллюстрация, 2000. — 432 с. (журнальный вариант — «Дружба народов», 2000, №№ 5–7).В 1930 году Юрий Тынянов — уже авторитетный литературовед и автор пользовавшейся успехом исторической прозы (повести «Кюхля» и романа «Смерть Вазир-Мухтара»), — отвечая на вопросы анкеты «Как мы пишем», заявил: «Там, где кончается документ, там я начинаю». Сказано было хлестко, афористично, и формула эта пошла гулять, превратившись со временем в родовую характеристику исторической беллетристики — в том числе и той, которая считает себя вправе не считаться с документами и свидетельствами. Но Тынянов не призывал пренебрегать документами — напротив, он полагал, что писатель должен самым внимательным образом, дотошно и критически изучать их: «Есть документы парадные, и они врут как люди, — писал он в той же анкете. — У меня нет никакого пиетета к «документу вообще». Человек сослан за вольнодумство на Кавказ и продолжает числиться в Нижнем Новгороде, в Тенгинском полку. Не верьте, дойдите до границы документа, продырявьте его. И не полагайтесь на историков, обрабатывающих материал, пересказывающих его».
Этому принципу следовал Даниил Гранин, создавая книгу о Петре I. Не случайно в подзаголовке не жанровое определение — роман, повесть, а уведомление о ее документальном характере: «Сообщения и свидетельства господина М.». Автор в данном случае не сочинитель, беллетрист, а историк, исследователь, долгое время собиравший и осваивавший материал, старавшийся, следуя совету Тынянова, «продырявить» его — в этом немалую роль играла интуиция художника, проницательно угадывавшего побудительные причины тех или иных поступков исторических деятелей.
Новая книга Гранина представляет собой сплав документальности и художественности — стоит сказать и о том, что в этом направлении он двигался давно, наверное, читатели вспомнят «Клавдию Вилор», «Зубра», «Блокадную книгу» (созданную в соавторстве с Алесем Адамовичем). Однако это не беллетризованный исторический очерк.
Беллетристика присутствует в книге Гранина лишь в качестве обрамления и перебивок исторического повествования. Ей, беллетристике, поручено изображение современности. Все тут просто, вполне обыденно, ни скелетов в тайниках, ни призраков. В заколоченном обветшавшем прибрежном корпусе санатория, нарушая опостылевший лечебный режим, вечерами собирается компания отдыхающих с традиционной для наших соотечественников целью — выпить, посидеть, расслабиться. Компания социально и профессионально пестрая: профессор-энтомолог, шофер-дальнобойщик, театральный деятель — то ли актер, то ли художник, кадровик — бывшая «чиновная шишка», школьный учитель, по истинному призванию исследователь истории. Самостоятельного интереса эти персонажи не представляют. Их вечерние посиделки по воле автора посвящены исключительно беседам о Петре I и его эпохе. Эта явно условная ситуация и функциональные персонажи понадобились Гранину главным образом для того, чтобы очистить поле исторического исследования от засевших в наших головах осколков мифов и легенд: что-то слышали когда-то на уроках в школе или прочитали в набитых вульгарной социологией учебниках, что-то приняли за чистую монету в парадных исторических фильмах и наспех сколоченных приключенческих сюжетах.
Заводилой всех бесед и споров о Петре и петровской эпохе в книге является господин М., учитель истории Молочков, замечательный знаток того времени и его главных деятелей, «все, что происходило с Петром, происходило как бы в присутствии Молочкова. Он являлся к нам из другой эпохи и торопился сообщить новости». В общем этому художественному принципу и следует Гранин: все, что происходило тогда в далекой истории, все, что он извлек из изученных, «продырявленных» документов, из проверенных и тщательно перепроверенных свидетельств, происходит как бы в его присутствии. Но вот что еще важно — это живая, складывающаяся, движущаяся история. Как-то Тютчев заметил: «Если то, что мы делаем, ненароком окажется историей, то уж, конечно, помимо нашей воли. И, однако, это — история, только делается она тем же способом, каким на фабрике ткутся гобелены, и рабочий видит лишь изнанку ткани, над которой трудится». Именно таким предстает в книге Гранина исторический процесс — он ткется, но еще не стал гобеленом, и те, кто жил тогда и действовал, предугадать последствий — не только далеких, но и близких — творимого ими не могут.
Как часто история использовалась для объяснения тех событий современности, о которых нельзя было писать прямо, на которые власти наложили табу. В книге Гранина нет такого рода исторических «перекличек», «подмен», «подстановок», которые были широко в ходу в советские времена. С ликвидацией цензуры исторические аллюзии, намеки, «неконтролируемые ассоциации» (формула главлитовского ведомства) утратили содержательный и художественный смысл. Показательно, что господин М. у Гранина пытается объяснить не современность прошлым, а историю нынешним веком: «Петр Андреевич Толстой, пояснил он Гераскину, был правитель Тайной Канцелярии, крупный сановник, может, третье лицо в государстве — примерно как Берия при Сталине, если считать вторым Маленкова». Сравнение это, конечно, хромает, но оно помогает понять секрет проницательности Гранина, сумевшего разгадать многие прежде не доступные историкам и художникам загадки петровской эпохи. Он опирается на опыт нашего ХХ века, опыт кровавых революций и истребительных войн, крайнего фанатизма и наглого цинизма, великих научных открытий и звериного мракобесия, верности и предательства, больших надежд и краха иллюзий, девальвации человеческой жизни, жестоких диктатур и наводящих ужас диктаторов. И благодаря этому многое ему открывается в том переломном времени.
В новом свете предстает роль выдающейся личности в истории. Многие черты Петра I и его ближайших сподвижников, прежде незамеченные или находившиеся в тени, проступают отчетливо и резко. Скажем, о любознательности Петра писали довольно много, но уж очень она смахивала на усердие добросовестного ученика. У Гранина же у Петра ненасытная, самозабвенная, исступленная жажда знания — всего один пример, одна цитата (увы, размеры рецензии большего не позволяют): «Новинки европейской техники, науки он пожирает без разбору, ему хочется все увидеть, попробовать, надо и перенять. Чтобы вникнуть, ему не хватает образования, его цепкий быстрый ум часто скользит по поверхности, остановиться некогда, да и вряд ли бы он сумел постичь философию Локка, но познакомиться с ним ему надо, послушать его, так же как математика Фергюсона. Список тех, с кем он встречался, включает крупнейших ученых того времени — астроном Галлей, французский математик Вариньон, тот, кто развил теорию о сложении и разложении сил, — механик Далем, астроном Жак Кассини… Чудеса науки, изобретательности не дают ему покоя».
Незадолго до появления книги о Петре I Гранин опубликовал два больших эссе — о страхе и о милосердии (скорее всего они писались параллельно). Глубинная проблематика во всех трех вещах перекликается, пересекается. Точка пересечения — нравственные, гуманистические уроки, которые писатель стремится извлечь из «жизни мышьей беготни» настоящего и прошлого: «Я понять тебя хочу, смысла я в тебе ищу». Поэтому «Вечера с Петром Великим» будут читать не только те, кто интересуется отечественной историей, петровской эпохой…