РЕЦЕНЗИИ
Опубликовано в журнале Знамя, номер 3, 2001
РЕЦЕНЗИИ
Елена Иваницкая
Хаксли тут недодумал…
Олдос Хаксли. Серое преосвященство: Этюд о религии и политике / Перевод с английского В. Голышева и Г. Дашевского. — М: Московская школа политических исследований, 2000. — 320 с. Серия «Культура, политика, философия».Жозеф Парижский, «серое преосвященство», министр, говоря современным языком, иностранных дел в кабинете кардинала Ришелье, вызывает не больше интереса, чем любой злодей от политики. Этот был еще и не первого плана. Разумеется, интриган и обманщик, двуличный и коварный, разжигатель и раздуватель войн, организатор тотального осведомительства и пятых колонн. Лично не пытал, головы не рубил, младенцев не кушал, но активно способствовал. Аскет, женоненавистник. Власяницу носил. Часами предаваясь молитве, боролся с дремотой, стоя на одной ноге. Принадлежал к тому типу власть имущих негодяев, которые ворюгами не являются, а сосут человеческую кровь «бескорыстно», то есть не в целях личного обогащения, а ради великого идеала, на который имеют мандат непосредственно от высших сил. Вполне омерзительная личность и вполне типичная в своем роде. Это, впрочем, на мой погруженный в мир иллюзий и невежества взгляд.
Для Олдоса Хаксли, безоглядно увлекшегося истинной, мистической реальностью, отец Жозеф был мучительной загадкой, которую необходимо было разрешить, ибо она грозила разрушить сам фундамент новообретенной веры писателя. «Мистики — это те каналы, по которым хоть какое-то знание о реальности просачивается в человеческую вселенную невежества и иллюзий. Окончательно лишенный мистиков мир будет миром окончательно слепым и безумным». Отец Жозеф был мистиком: «То, что он впрямую, непосредственно соприкасался с высшей реальностью, не вызывает сомнений».
Так как истинный, чистый мистицизм остается одним и тем же, по убеждению Хаксли, в ведической, буддистской, суфийской и христианской традиции, то «мистицизм предоставляет нам фундамент для религии, свободной от неприемлемых догм, которые зависят от произвольных и недостоверных истолкований исторических фактов». Писатель надеялся, что распространение мистического знания или хотя бы для начала благоговейного уважения к нему поможет «обыкновенным нераскаянным мужчинам и женщинам» раскаяться и человечество сможет выработать политику «хоть немного менее самоубийственную, чем велась до сих пор». Отец Жозеф своей личностью эту надежду опровергал: его тайнозрение благополучно сочеталось с самой людоедской политикой. И хуже того: этот босоногий капуцин понимал себя «как канал, через который течет божественная сила», и тем самым собственные усилия по, например, раздуванию Тридцатилетней войны полностью оправдывал повелением высших сил. Обыкновенным нераскаянным мужчинам и женщинам было до жути очевидно, что этот служитель добра и любви умножает несчастья и бедствия. Самому служителю, как и многим ему подобным, было столь же очевидно, что он выполняет божественную волю, по сравнению с которой страдания всяких там нераскаянных пренебрежимо малы.
Гуманист и мистик Хаксли решительно пошел навстречу столь тягостному для себя противоречию и искал разрешение, которое позволяло бы и осудить бесчеловечную политику отца Жозефа и сохранить неприкосновенными драгоценные ризы мистицизма. Решение нашлось: по мнению писателя, благороднейшие французские мистики-католики, учители мистической практики, в начале XVII века допустили ошибку. Тончайшую, духовнейшую, но роковую: они стали утверждать и убеждать, что мистик должен размышлять о страданиях Христа даже на высших ступенях молитвы. Результаты, настаивает Хаксли, были катастрофическими: последователи практического благочестия этого рода, «выбирая предметом любви и созерцания не Божество, а некое лицо и его свойства, воздвигали непреодолимую преграду между собой и высшими ступенями слияния с Божеством». Этот путь мог привести к горячему молитвенному поклонению Божественным лицам, но «он не мог привести к слиянию с высшей реальностью».
В предваряющем книгу эссе Исайи Берлина «Олдос Хаксли» утверждается, что писатель «скептически относился к тем, кто пытался свести в единую систему проблески истины, дарованые мистикам и визионерам, в которых он видел необычно восприимчивых, или талантливых, или удачливых людей, взрастивших и расширивших свою восприимчивость с помощью усердной и самоотверженной практики. Он не верил в сверхъестественную благодать. Он не был теистом, тем более ортодоксальным христианином».
«Этюд о религии и политике» тем не менее убеждает читателя в обратном.
Судя то тому, что сказано в книге, теистом Хаксли безусловно был и разделял ту гипотезу, что некое особое состояние, которого человек может добиться путем мыслительных упражнений, является не психофизическим феноменом, а узрением Бога, «прилеплением» к нему, выходом в высшую реальность и т.д. «Система», правильная мистическая практика для достижения высшей реальности в книге с пафосом утверждается, а против неправильной выставляются трагические для европейской истории ошибки Жозефа Парижского. Следуя наставлениям католических мистиков, отец Жозеф уклонился от пути чистого мистицизма. В итоге это привело его к ошибочной и бесчеловечной политике, а Европу через три века — к катастрофам ХХ века. А все потому, что он был не совсем правильным мистиком! «С пути мистического совершенствования отца Жозефа сбил целый набор тесно взаимосвязанных искушений — искушение исполнять то, что представлялось ему долгом; искушение неверно понять волю Бога и выбрать вместо высшего долга низший; искушение поверить, что неприятная задача праведна просто потому, что она неприятна». Хаксли повторяет это на разные лады: «С пути совершенства его сманило самое утонченное из искушений — соблазн верности и самопожертвования. Но — верности делу не такому высокому, как высшее благо, и самопожертвования — во имя чего-то, что меньше Бога».
Хаксли защищает в книге гуманизм и терпимость. И чем дальше, тем больше это вызывает у читателя удивление: ну кому, спрашивается, нужен гуманизм перед лицом высшей реальности, какая может быть терпимость, если малейшее отклонение от правильного пути мистического созерцания ведет к чудовищным последствиям? Рискну выразиться непочтительно в том духе, что Хаксли тут недодумал: «высшая реальность» с гуманизмом не сочетается.
Выйдя за рамки книги, приходится еще больше недоумевать перед тем, что поборник единственно верной практики созерцания ушел в пятидесятые годы в самую неверную — в наркотики, превратившись в некоего психоделического мескалинового гуру.
В общем, скажем прямо: «Этюд о религии и политике» отнюдь не читается с захватывающим интересом и мыслительных горизонтов не открывает.
Хотя в аннотации сказано, что «данная книга соединила в себе достоинства Хаксли-романиста и Хаксли-мыслителя», никаких достоинств, равно как и недостатков, романного повествования в книге нет. Это публицистический трактат на историко-биографическом материале, а в качестве такового просто требует реального комментария, именного и предметного указателей. Если и другие книги серии «Культура, политика, философия» будут выходить без подобного аппарата, то это весьма прискорбно.