Опубликовано в журнале Знамя, номер 12, 2001
Исправительное влияние
страны чудес
Энтони Бёрджесс. Долгий путь к чаепитию. Повесть. Пер. с англ. Р. Шапиро. — М.: Текст, серия “Книги карманного формата”, 2000.
— Все в нашем сознании, а, сынок?
Ха-ха-ха-ха…
Э. Берджесс
Помните те времена, когда “видак” был еще в диковинку? О как смотрели на полубога, небрежно произнесшего фразу: “Тут как-то на днях поглядел “Заводной апельсин…”. Если б он сказал: “Знаете, а ведь я сидел…” или: “Если честно, я племянник Горбачева” — реакция была бы примерно такой же: базедовы глаза собеседников, приотвалившиеся челюсти. Есть у меня такая думка, что Энтони Берджесс в ту пору, когда о’кна в Европу были еще довольно-таки плотно зашторены, являлся для нас тем же, чем является для иностранцев Достоевский. Все о нем слышали, никто его не читал.
Берджесса в те приснопамятные дни можно было назвать олицетворением, символом современного Запада в литературе. И когда “занавески” окончательно посрывало историческим сквознячком — Берджесс оправдал ожидания русскоязычного читателя.
Когда мне впервые “попался” в руки этот прозаик — я ишачил на пилораме. И вместо того, чтоб культурно пить одеколон с коллегами после работы, — устремлялся домой. Ведь дома — еще целых (…) страниц недочитанного “апельсинчика”… И хотя от “Долгого пути к чаепитию” так же трудно оторваться, как и от “Заводного апельсина”, — “нетленкой” повесть Берджесса не назовешь. В прозе, написанной в жанре нонсенса, были вещи и покруче (этот императив никоим образом не умаляет работы переводчика — вне всякого сомнения талантливой, особенно если учесть, что повесть изобилует идиомами, являющимися “гвоздем” жанра). Чтобы не громоздить перечня классики нонсенса, достаточно упомянуть поэзию Эдварда Лира и “Алису в Стране чудес”. Параллелями именно с этой книгой Кэрролла переполнен “Долгий путь к чаепитию”. Причем их обнаруживаешь с первой главы (у Берджесса она называется “Сквозь дырочку в парте”, у Кэрролла же первая глава “Алисы” — “Нырок в кроличью норку”). Но ни в компилятивности, ни в эпигонстве не обвинишь автора повести как раз по той причине, что он открыто дает понять читателю, что “Долгий путь” — это не что иное, как “вариация на тему”. Реверанс мэтра своему предшественнику.
Вообще интересно, почему прозаики (в отличие от поэтов) не указывают под заглавием книг: подражание такому-то (в скобках, естественно). Это избавляло бы читателя от радостного разочарования, подобного тому, с каким в детстве узнаешь в Деде Морозе — соседа, родственника, дворника, и т.п. Впрочем, кое в чем Берджесс Кэрролла “переплюнул”. Персонажи, с которыми встречается в своем побеге с урока, или сне, главный герой — и брутальнее и мортальнее фауны, попадающейся в Стране чудес. И если Алисе, для того чтобы спастись, достаточно сказать: “Все вы — только колода карт”, то главному герою повести Берджесса, чтоб не быть съеденным, необходимо — ни много ни мало — объяснить эйнштейновскую теорию относительности (!).
Юные герои книг Берджесса в какой-то мере вундеркинды. Звезда телевизионных викторин Алан из “Трепета намерения”. Досконально знающий классическую музыку Алекс из “Заводного апельсина”. Кстати, о последнем. Эдгар из “Долгого пути к чаепитию” — по сути тот же Алекс. Но только за год до первой “ходки”, до исправительной школы. Неспроста ведь этому пока что пай-мальчику встречаются (снятся?) по большей части такие креатуры, как “зверь рыкающий”, ехидна, казненные английские короли, говорящая татуировка. Это как в бородатом анекдоте: “Сами вы маньяк, доктор. Где вы таких картинок понабрали?” Образно говоря, чего заслуживаешь, с тем и сталкиваешься в своей или чужой белой горячке… Подтверждает тезис о “реинкарнации” меломана Алекса и изумительная по своей изобретательности музыкальная шарада, с которой читатель сталкивается где-то в середине “Долгого пути”. Ну, тут Берджессу равных и быть не может (еще бы — композитор!..). Сложно назвать писателя, который дает “музыкальные паузы” на страницах своей прозы настолько уместно, насколько это делает Берджесс. Вот, к примеру, удобный для цитирования фрагмент из “Трепета намерения”: “В этот момент появился стюард в белой куртке с карийоном, настроенным на минорный аккорд… он прошествовал через “Таверну Фицрой”, небрежно наигрывая начальные такты партии правой руки из бетховенской “Лунной сонаты”.
— Обед, — с удовлетворением констатировал Теодореску”.
Перейдем к “Долгому пути к чаепитию”. “Матросы затянули припев: Хэй-хо, наш боцман в ящик сыграл, не убрал с утра свою койку”.
Эта песня, скорее всего, не что иное, как берджессовское “почтение” Стивенсону. Латентное. Замаскированное. Правда, не слишком тщательно. Но Берджесс как раз и хорош вот этим бросающимся в глаза “нетщанием”. Легкость его письма — это легкость шлягера, вернее, как показывает непреходящий читательский интерес, легкость хита. И даже из тупиков, в которые заносит Берджесса его “свободный гений”, он выбирается без натуги, играючи. Иронизируя над самим собой. “Несмотря на то, что на улице уже темнело, комната освещалась только качающейся голубой лампочкой и, разумеется, мерцанием экрана. (Почему, кстати, качающейся? Я написал это не думая, неизвестно почему чувствуя, что так оно и было…)”.
Но и важнейшие для повествования нюансы даются писателем также без нажима. Только в самом конце повести автор дает понять, что, оказывается, время действия — канун Пасхи, тогда как на первой странице был упомянут расхожий прекрасный весенний день. Страстная пятница, стало быть. Идеально выбранное время для путешествия, финал которого — преображение героя. Причем преображение довольно-таки основательное. На что Берджесс намекает метафорически, “в легкую” видоизменяя — добавив одну букву — имя центрального персонажа. Удивительно точная метафора!.. Человек становится другим: лысым, седым, пузатым, мудрым (эпитетов можно наставить сколько угодно) — не в один день. Человек изменяется — почти всегда — для самого себя незаметно. И о том, что он стал иным, свидетельствуют ему трансформации в его же собственном имени собственном. Так, например, Шурики становятся Алексами, затем Александрами, Сан Иванычами, а там, глядишь, — снова Шуриками. В жизни всякое бывает. Как и в книгах писателя и композитора Энтони Берджесса.
И напоследок: в том факте, что “Долгий путь к чаепитию” вышел отдельной книгой, в “карманном формате”, а не “довеском” к одному из романов, — тоже есть что-то “берджессовское”. Оптимальный формат для чтения как в транспорте, так и в исправительной школе — или оркестровой яме.
Евгений Реутов