Леонид Шевченко
Опубликовано в журнале Знамя, номер 8, 2000
Вверх
“Машина времени”. Часы и знаки. — Sintez Records, 1999.
Лучшая композиция на альбоме “Машины” (позволю себе название старинное) — песенка “Лифт”. Не просто лучшая (и поэтически достоверная), но, как принято говорить, — ключевая. Ключевая и для этой новой работы “русских Битлз”, и вообще для всей предыдущей и, наверное, последующей творческой жизни “вокально-инструментального коллектива”.
Лифт идёт почти бесшумно, он идёт ужасно быстро, От земли летит до неба, и от неба до земли. У него в пути бывает три-четыре остановки, И на каждой остановке он задержится на миг Вот он, пресловутый Круг Земной — всего четыре этажа, и на каждом свои действующие лица, своя обстановка, немного музейная: газированный аппарат, спящий вахтер, а над вахтером — настенные часы (как в давних учреждениях — механические, ядовито-электронные и…, хотелось сказать — песочные), и свои повсюду знаки: плакат о смертельном вреде некипяченой воды, доска почета с распятыми мухами или … сегодняшняя реклама концерта “МВ” — лица победителей со “смачными” улыбочками.
Но — соблюдайте очередь. “Часы и знаки” расшифровываются как “четыре этажа”: иерархия, поступательное движение, но мы “задержимся на миг”.
На первом этаже детство: совочки, ведерки, шорты, приемник на пляже, снежок в лицо. Как на первой остановке пахнет елкой новогодней, Дети водят хороводы и дерутся во дворе, Пахнет радостью открытий, пахнет страхом наказанья, Пахнет каплями от кашля, пахнет маминым пальто. «Лифт» И ничего больше не надо — “пахнет маминым пальто”. Точное попадание, дух захватило. И главное, правда. Так оно и было: слякоть на полу, кнопочки светятся, работает лифт, внизу шахта, а сильнее “елки новогодней” мамино пальто пахнет. Охота повторять: “Пахнет, пахнет”, — пока голова не перестанет кружиться и наваждение не пройдет и не испарится “страх наказанья”. Тогда-то и можно пуститься в путь по абрикосовым и ананасовым холмам на мультипликационной желтой подводной лодке в пестрых одеждах вместе с маленькими несовершеннолетними Полом и Джоном, насвистывая английские абсурдистские стишки (пускай и в советских переводах).
На абрикосовых холмах, на ананасовых холмах Я не бывал, ты не бывал, он не бывал. Там танцуют звезды на облаках, На медовых облаках — а я не бывал. «На абрикосовых холмах» Поплавали, посвистели, подурачились и оказались на втором этаже. А там еще круче.
Андрей Макаревич пишет в своей книжке “рассказиков” “Все очень просто”:
“Ярко светило солнце. Я нес штаны, как знамя, замирая от гордости, восторженно ощущая спиной суровые взгляды прохожих. Штаны подвели черту, разделив меня и их. Зато любой хиппи с Пушки или из Трубы мог обратиться ко мне, как к брату. Штаны открывали дверь в другой мир”.
На втором этаже “странные дни” — хард-роковые, психоделические (обязательные вязкие клавиши), — калька с DOORS (“Strang days”), но, собственно, вполне самостоятельная история: нонконформистский патлатый парень объясняется в любви студентке-карьеристке, подкрепляя свои чувства “джими хендриксом” и т.д., а студентка ему отказывает и бежит прямиком на комсомольский актив. И молодой рок-н-рольщик, значит, предсказывает будущее, предвидит победу доморощенных “битлов” и поражение Системы. Вот так. И временные рамки четко поставлены.
Это было давно, не вспомнить наверняка, Тогда ещё читали книги и боялись ЦК, Когда не знали слова «киллер», и «прокладки «Ob». «Странные дни» Забойно, откровенно и по-хорошему пафосно. Задним числом, что ли, а как же иначе? В конце концов, “они” не прошли (сняли портреты “лысого урода”), и бывшие “волосатики” превратились в непоколебимые монументы (БГ, “Воскресенье”, та же “МВ”). А как же иначе? Ведь тебя же, студентка, предупреждали. Да и где ты теперь? В каком пропала небытие? Туда тебе, в общем-то и дорога.
Она сказала: «Ты прикольный и хипповый чувак, Но моя мама говорит — с тобою что-то не так, В Стране Советов у тебя нет никаких перспектив…» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . А он кричал: «Придёт свобода для советских «битлов». Портреты лысого урода поснимают с домов. Ещё чуть-чуть подождать, и наше солнце взойдёт…» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . С тех пор прошла тыща лет, сменили цвет времена, Вокруг совсем другие лица и другая страна… . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Где тот студент и та студентка, и где та любовь? «Странные дни» На втором этаже и в самом деле “ярко светит солнце”, и у дверей в заведенья скопленье народу, а “дураки”, как нарочно, выстроились в каре, повесили на себя мишени и терпеливо ждут полного истребления.
…И снова вверх. А внизу — гулкая шахта. Рискну предположить, что между этажами кабина иногда застревает, пассажир беспорядочно нажимает на кнопки, а потом, как ему кажется, вызывает Лифтера и поет в мертвый динамик.
Я в домажо… Я в домажоре жарю блюз… «Домажо» Между вторым и третьим вообще не поймешь что: то ли стабильная слава, то ли тихая такая индифферентная музыка: “Утренняя почта”, статейки в газетах. “Продолжает традиции Серебряного века” — ляпнет кто-то, и автор просто так под гитару споет нечто в меру щемящее.
Один дружок мой спился, Другой вот-вот начнёт… «Домажо» Но вот он, следующий номер: Пахнет сеном, а не маем, Пахнет чьим-то урожаем… «Лифт» Не чьим-то, а своим, своим пахнет урожаем: едой, телевизором, юбилейчиками в кругу единомышленников (“у соседа снова праздник // вас впервые не зовут” — взгляд, скорее со стороны).
В основном, Кабак: песенка “Дай мне руку, душа моя” (почти что римейк легендарной “Варьете”? или самопародия?).
Она сегодня не пойдёт в кино ни с ним, ни даже не с ним. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Ни катастроф, ни удач впереди, а в общем, все ничего. И мужиков кругом пруд пруди, но все хотят одного. «Дай мне руку, душа моя» Помните: “Ее вчера опять провожал капитан”? Пахнет чьим-то урожаем — приехали…
А еще так называемая гражданская тема: никаких неожиданностей. Сыграно так, как надо, и то, что надо, на уровне перестроечных поколенческих гимнов протеста (“Шар цвета хаки” НП, например, но там звонко и молодо).
Что ни утро — доклад о победе, что ни утро — салют в небеса. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Кто сегодня у нас командир? . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . На тебя уже движется новое стадо с новым Лениным наперевес. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Я так устал на войне, мне б на волю, до хаты, к детям и жене… «Я так устал на войне» Кто сегодня у нас командир? Ну, по крайней мере, не великий и ужасный Ленин? Это точно! Быть может, “Электролюкс — сделано с умом”? Или автор новой книги о вкусной и здоровой пище с предисловием чиновника из Пенсионного фонда? И там толпа и здесь толпа. Там — с Лениным, здесь — с чудесными сковородками “Тефаль”. И последняя себя еще покажет, а какая хуже — вопрос.
На третьем этаже “пахнет урожаем”. “Другая страна”, как остроумно подмечено в “Странных днях”. А где же та комсомолка? Неужели пропала? Только не надо ля-ля. Никуда не делась эта конформистка: приезжает на джипе на концерт бывшего волосатика, подпевает — в общем-то сравнялись они, оказались на одном марше социальной лестницы. Что и требовалось доказать? Так в чем была проблема? Откуда элегический напряг? — Дело житейское.
Кто сегодня у нас командир?
На третьем этаже “Эпоха большой нелюбви”. Мужчина убеждает женщину, что “он не клиент, а брат”, и что “он очень ценит случайные встречи” в эту самую эпоху. “Гимн протеста” срывается все в тот же Кабак: “Мы где-то встречались с вами? Наверняка. …Ах, Варьете, Варьете, шум в голове” и т.д. Но зато какая надрывная скороговорка: “Семь миллиардов потерянных граждан эпохи большой нелюбви!” Ну ладно, ну посидели, ну выпили, ну потрепались, но зачем же так сразу обобщать: “семь миллиардов” — не меньше? С третьего этажа виднее? Не надо ля-ля, жизнь удивительна и, простите за слово, многообразна, и у кого-то сейчас Большая Любовь, и кому-то сейчас глубоко наплевать и на “войну компроматов” (“опять с экрана какой-то подонок призывает меня в штыковую”), и на газету “Смак”, и на сковородки ваши, и на дела ваши, и кто-то сейчас “несет штаны, как знамя, ощущая гордость”…
Семь миллиардов. Холостой выстрел, неудачная глобализация. Но не слишком ли быстро едет лифт? Песочница — шорты — снежок в рыло — Пол с Джоном — “яркое солнце” — Кабак — Варьете — Война?
Между третьим и четвертым этажами возникает другой мотивчик. Этакий дистрофический романсик “Из Гельмитов”.
Ты помнишь, как давно отцвел наш вешний сад? Как много утекло воды? И пусть козлы твердят, что нет пути назад, Я к саду отыщу следы. «Из Гельмитов» Значит, возвращение возможно… Но куда? В матрешечный, придуманный (опять же задним числом) парадиз, где не так ярко светит солнце, да и не то это солнце?
Под такую музыку (уже не Кабак, а что-то среднее между эстрадой и КСП) старый, видавший виды лифт поднимается выше и накатывают искусственные воспоминания:
И резюме:Ты помнишь, яблони горели белизной, Склоняя к нам свои цветы? Все в том саду дышало негой и весной, А вот теперь весне — кранты. А после соберу с земли, романс допев, Слегка подгнивший урожай… “МВ” “по праву считается” легендарной группой (в серии “Легенды русского рока” аж две кассеты) — и не просто уважаемым, пережившим все и всех (СССР, например) динозавром, но “коллективом”, сумевшим найти Свой Стиль в контексте “Другой страны”. Они успешно вписались в сегодняшний быт и стали “знаковым” явлением среди тех же киллеров и тампонов “Ob” (в песне ошибка: Ob — не прокладки).
Мне, собственно, не о чем ностальгировать. Считаю это чувство не вполне честным и непосредственным, а, как правило, вымученным и далеким от правды. Ностальгия — чаще всего спекуляция. Ностальгия в искусстве — спекуляция на самом себе, на своих давно не существующих убеждениях и тому подобном. Поэтому замечательно, что “МВ” не эксплуатирует своего прошлого (разве только иногда, на мемориальных концертах — “Поворот”, “Марионетки”), а всерьез и надолго обживает Настоящее, демонстрирует уверенность и спокойствие, как и должно “битлам”-победителям.
Но что там на четвертом этаже? Макаревич, конечно, опережает события:
Дальше всё ещё быстрее, впереди этаж последний, пахнет пылью и больницей, и тоской, и тишиной. Там неярко светит лампа, там стоит ведро и швабра, танцовщицы сняли шали и с лица стирают грим. «Лифт» Перед нами один из вариантов. Самый худший вариант: ведро и швабра, а на стене помесь разнообразных часов: механических, ядовито-электронных, песочных… Вахтер сидит на том же месте. И тишина, и нельзя в той тишине спеть что-нибудь и сыграть на чем-то — там свой музыкальный воздух, плотный, тяжелый.
И надо, наверное, выходить пассажиру, ибо кто-то уже вызывает внизу кабину: поездил сам — уступи другому. Уступишь?
Ну а если четвертый этаж и есть первый? А? И снова “пахнет каплями от кашля, пахнет маминым пальто”?
Хорошо бы. На то и “Машина времени”.
Леонид Шевченко