Поэтика восхищения
Опубликовано в журнале Знамя, номер 6, 2000
Поэтика восхищения Светлана Руссова. Н. Заболоцкий и А. Тарковский. Опыт сопоставления. Киев: Издательский дом Дмитрия Бураго, 1999. — 118 с.
Российские литературоведы в последние годы не очень баловали этих двух поэтов своим вниманием: главными событиями тут стали недавно книги биографические — “Жизнь Н.А. Заболоцкого” Никиты Заболоцкого, мемуары Марины Тарковской “Осколки зеркала”. Тем отраднее появление и довольно обстоятельной монографии, посвященной исключительно проблемам поэтики двух мастеров (количество страниц не должно здесь сбивать с толку, поскольку книжка не мала по формату и набрана почти микроскопическим кеглем).
Книга С. Руссовой открывается довольно трогательным мемуарным очерком о единственной встрече автора с Арсением Тарковским в 1987 году, на первый взгляд, неожиданным в качестве предисловия к сугубо академическому исследованию, но, как выясняется в дальнейшем, содержательно с ним весьма связанным. Заболоцкий и Тарковский объединены тут прежде всего по принципу причастности к “традиционной культуре”, слово же “традиция” означает “передача”, и с этой точки зрения эмоционально понятно, почему тогдашней аспирантке так важно было лично увидеть последнего классика “серебряновечной” формации и получить от него не только одобрение своих “наработок”, но и определенный духовный импульс.
Основанием для сопоставления поэтических систем Заболоцкого и Тарковского служит объединяющая двух мастеров-мыслителей натурфилософия, причем различия здесь не менее интересны, чем сходства. Для Заболоцкого человек, по его собственным словам, есть “мысль природы”, в мире Тарковского человек, по формуле исследовательницы, — “брат Природы”. Вокруг этого смыслового центра выстраивается множество интересных частностей: соотношение Запада и Востока в культурном сознании поэтов, философия Сковороды и ее поэтическое преломление, структура стихотворных циклов — всего не перечислишь. Лично мне особенно интересным показался анализ верлибров Заболоцкого и Тарковского, полезный как для историков русского свободного стиха, так и для его нынешних практиков.
При всей своей научной дисциплинированности книга помогает обновить читательское отношение к обоим поэтам, подталкивает к их перечитыванию. Хочется находить текстуальные проявления внутренней связи между ними: скажем, в стихотворении Тарковского “Прохожий” (1931): “Прохожему — какое дело, // Что кто-то вслед за ним идет…” — мне слышится и “заболоцкая” интонация, и легкая реминисценция из знаменитого “Футбола” (“Ликует форвард на бегу, // Теперь ему какое дело!”), а Заболоцкий к теме “прохожего” обратится в 1958 году. Колорит и ритмика неожиданного в позднем творчестве Тарковского “Чуда с щеглом” (1977) упорно вызывают в памяти поэтику “Столбцов”. Впрочем, не уверен, что эти попутно возникшие догадки нашли бы подтверждение в достаточно строгой системе доказательств, на которую сориентирована работа С.Руссовой.
По своей методологии рецензируемая книга восходит к той традиции 70-80-х годов, которую Е.Г. Эткинд определял формулой “структурализм с человеческим лицом”, то есть когда в стихотворном тексте в целом и в каждом его элементе старались видеть отражение личности поэта, причем не в житейски-бытовом, а в идеальном смысле, когда интересовались поэтической философией автора, а не его “поведением”. Такой тип научности может показаться наивным с позиции сегодняшних “деконструктивистов”, смело стирающих границы между стихом и мемуарными сплетнями, обожающих заниматься “десакрализацией” великих имен, а в наследии, скажем, Ахматовой, Пастернака и Мандельштама акцентирующих внимание в первую очередь на сталинской теме (из трудов такого рода уже можно составить коллективный сборник, могу даже предложить для него хорошее цитатное название: “Он мал, как мы, низок, как мы…”). Что же касается рецензируемой книги, то в ней три “сталинские” строки из “Горийской симфонии” упомянуты всего-навсего как пример аллюзионной техники Заболоцкого. Недостаточная политическая бдительность исследователя? Или просто здравый смысл?
Когда-то поэтикой по-простому считали совокупность художественных средств, при помощи которых создается эстетическое впечатление. В 90-е годы само слово “поэтика” стало характеризовать порой не столько объект исследования, сколько его субъект: сошлюсь на характерные названия талантливых книг симпатичных мне авторов: “Поэтика раздражения”, “Поэтика недоверия” (здесь важна сама эффектность концепции, а к какому именно писателю она приурочена — уже дело второе). Думаю все же, что вслед за такими гиперболическими изгибами мы придем к некоторой гармонии, к равновесию субъекта и объекта. С этой точки зрения я назвал бы научный метод, явленный в книге Светланы Руссовой, поэтикой восхищения: текст воспринимается как нечто прекрасное и этому отыскивается подтверждение во всем: в цветовых лейтмотивах, в уровне звучности (в книге даже соответствующие графики вычерчены), в ритмических ходах и всяких там анжамбманах. В случае с Заболоцким и Тарковским это безусловно проходит и удивительно резонирует с тем духом восхищения жизнью, что присущ обоим поэтам. Всегда ли оправданна данная позиция? Объективно судить не берусь — хотя бы потому, что сам стою на примерно такой же.
Вл. Новиков