Слово берет влюбленный
Опубликовано в журнале Знамя, номер 3, 2000
Слово берет влюбленный
Ролан Барт. Фрагменты речи влюбленного. Пер. с франц. В. Лапицкого. — М.: Ad Marginem, 1999. — 431 с.
Впервые с фрагментами “Фрагментов…” я познакомился в начале девяностых в рижском “Роднике”. Тогда название звучало несколько (несколько?) иначе: “Фрагменты любовной речи”. По-французски — “Fragments d’un discours amoreux”. Переводчик Виктор Лапицкий последовательно придерживался сознательной авторской стратегии как можно меньше маркировать пол говорящего субъекта. Но редактор перевода Сергей Зенкин, наш ведущий специалист по Барту, решил по-своему. И это при том, что в своем развернутом, семидесяти-с-лишним-страничном предисловии, бестактно помещенном перед крохотным авторским, он цитирует беседу Ролана Барта с Ф. Роже: “Любовное чувство — это чувство-“унисекс”, вроде нынешних джинсов и парикмахерских. В моих глазах это очень важно […] Я считаю, что у мужчины, который любит женщину, у женщины, которая любит мужчину, у мужчины, который
любит мужчину, и у женщины, которая любит женщину, тональность чувства окажется в точности одинаковой. Поэтому я и старался как можно меньше маркировать половые различия”. Разумеется, законы русского языка в отношении половых различий более “сексистские”, они требуют обозначать род субъекта в глагольных формах прошедшего времени единственного числа; переводчик знает это не хуже Зенкина и там, где другого выхода нет, без чужой подсказки вводит “условный” мужской род, не соответствующий таковому в оригинале . Однако конструкция французской фразы отнюдь не заставляет делать то же самое при переводе названия. Жаль, что ценителю и популяризатору великого семиолога, досконально разбирающемуся в тонкостях “стратегических отступлений” своего кумира, не хватило тонкости отступиться от собственных амбиций. Возможно, всему виной — магия инициалов С. З., совпадающих с теми, что вынесены в название самой известной книги Барта “S/Z”, на что Сергей Зенкин не без щегольства намекает эпиграфом к своему предисловию. Не без щегольства, но и не без известного риска, поскольку эпиграф дан и подписан по-французски, без перевода, то есть предназначен исключительно знатокам, которые, надо полагать, читали “S/Z” и помнят, что литера Z не только “заставляет вспомнить о хлещущем звуке наказующего бича” (реноме Зенкина-рецензента), но и служит начальной буквой имени Zambinella, иными словами, является инициалом кастрации (каковая, в свою очередь, “есть не что иное, как рана и изъян”). Оплошность тем более досадная, что эпиграф представляет собой не что иное, как любовное послание a la Барт.Но довольно об изъянах. Формат — карманный, печать — шикарная, дизайн — чудо. Не приобрести этот шедевр полиграфии — не говоря уже о содержании — святотатство. Так интеллектуальные бестселлеры не издают даже там. Похоже, это симптом: книги, и среди них обязательные для чтения, становятся предметом роскоши. Что ж, за все надо платить, в том числе и за удовольствие от (русского) текста.
“Необходимость этой книги заключается в следующем соображении: любовная речь находится сегодня в предельном одиночестве”. В самом деле, сентиментальность дискредитирована, любовное чувство более не в чести, более того, непристойно; оно вне сферы “стадных интересов”, оно одиноко. Из этого одиночества, впрочем, с поправкой на неизбежное литературное окружение (Гете, Бальзак, Батай, Гельдерлин…), берет слово влюбленный (Барт). Итак, слово берет влюбленный, он говорит: “Нет ничего более душераздирающего, чем любимый и усталый голос — голос изнуренный, разреженный, словно бы обескровленный голос на самом краю света, который вот-вот поглотят вдали холодные волны; он готов исчезнуть, как уставшее существо готово умереть; усталость — это сама бесконечность, то, что не кончает кончаться. Этот краткий, отрывистый голос, почти неизящный в силу своей разреженности, это почти ничто удаленного любимого голоса чудовищно затыкает мне все внутри, словно хирург ввел мне в голову огромный ватный тампон”. Пожалуй, ни в какой другой своей книге Барт не раскрывался так полно как пишущий. В этом “сочинении на любовную тему”, доступном самому неподготовленному читателю, словно бы соединились — и не без блеска — все его ипостаси: критика, семиолога, структуралиста и просто непревзойденного стилиста в старом добром смысле этого слова.
Невозможно не восхищаться писательским мастерством и диапазоном Барта. Ему доступно, кажется, все: от сухих и абстрактнейших структуралистских штудий, выдержанных в строгом научном духе, до смакующих каждое слово, каждый синтаксический изгиб пассажей, как в только что приведенном отрывке. От эзотерического Лакана он свободно переходит к популярному журналу “Мы вдвоем” (который “непристойнее Сада”). От Фурье — к Лойоле. От Шумана — к Вагнеру. От аскезы — к черным очкам и синему фраку. От фединга — к исступлению и слезам. От языка Воображаемого, чувственного языка, к его безжалостной критике. От наблюдений за терзаниями другого — к обезоруживающему признанию, мимо которого теперь уже не пройдет ни один живописующий страсть: “Знать, что для другого не пишут, знать, что написанное мною никогда не заставит любимого полюбить меня, что письмо ничего не возмещает, ничего не сублимирует, что оно как раз там, где тебя нет, — это и есть начало письма”. Но “Фрагменты…” можно цитировать без конца. Или, если вы просто влюблены, гадать по ним, как по Книге Перемен, на судьбу.
Александр Скидан