Вера Чайковская
Опубликовано в журнале Знамя, номер 12, 2000
Глазами человека
(Выставка “Глазами медведя”
в Московском Центре искусств
на Неглинной)Название выставки канадской художницы Морин Эннз, уже 4 года навещающей со своим партнером — исследователем Чарльзом Расселлом Камчатский заповедник на озере Камбальном, представляется мне несколько претенциозным. Если и “глазами”, то, конечно, не медведя, а человека. Но человека, безусловно, достаточно оригинального.
Вообще, эта выставка представляет собой странную смесь (а может быть, в наше время это уже и не странно?) рекламной “широковещательности” и подлинных озарений, обдуманного “делового” проекта и “руссоистского” бреда, “научных” притязаний и глубинных интуиций, китчевой “дизайнерской” усредненности и неожиданной проникновенности.
Тут есть какая-то тайна, которую я не берусь разгадать. Образ “отважной” эмансипированной женщины, которая то пересекает на верблюде австралийскую пустыню, то “укрощает” медведей в камчатском заказнике и предстает на цветной фотографии этакой “фотомоделью” в окружении словно бы игрушечных медвежат, как-то не связывается с поразительными рисунками зверей, сделанными углем на основе фотографий. Увеличенные черно-белые изображения “трех медведей” (архетипический мотив народной сказки) дают такую обжигающую, живую, страстную картину жизни звериной души, которую и на человеческих-то портретах сейчас почти не встретишь. И где они — эти портреты? Умирающий жанр. Исчезающее лицо. Но лица (не морды!) диких бурых медведей (“гризли”) незабываемы и отчетливы, как античные маски, и столь же выразительны и эмоциональны.
Голос живой, таинственной, непознанной за тысячелетие нашего с ней общения природы. Где нам знать мир “глазами медведя”, когда мы и человеческими-то глазами его не видим, живем “в сем мире, как впотьмах”, по слову Тютчева? Но, вероятно, экстремальность ситуации пребывания вдвоем на отдаленнейшем чужом полуострове дала необычайную пристальность и эмоциональную утонченность человеческому взгляду. Тут бы еще поразмыслить, как выживали эти двое “чудаков” в нашей “северной пустыне” в течение четырех месяцев? Чарли прибыл туда на своем самолете. Морин довезли на вертолете. А потом? Чем держались? Любовью? Чувством общей опасности? Ненавистью к оставленной “цивилизации”? Творческими импульсами? А может быть, предвкушением успеха и шума вокруг этого необычного “проекта”?
Во всяком случае, в цветных фотографиях и картинах, написанных яркими акриловыми красками, меньше всего чувствуется “погружение в мир медведя”, декларируемое художницей.
Возникающий на выставке мир очень современен, насыщен техникой, рекламно бросок и китчево аляповат, что художница бесхитростно объясняет воспоминаниями детства, когда “яркость палитры” была для нее “синонимом счастья”. Но тут-то и поджидает нечто поразительное. Вдруг понимаешь, что сосредоточенное вглядывание в “лицо зверя”, в его следы, его повадки, в “белое безмолвие” вокруг — даром не прошло.
Отсюда звериные “портреты” углем и блистательный раздел “Антропоморфизм”, где в духе концептуализма визуальные образы перемежаются словесными текстами.
Три осиротевших медвежонка, отданных “на воспитание” канадской паре, стали тут основными героями.
Образ Медведя неожидан. В памяти культуры он выступает то как могущественный тотем, то как сильный, но “приглуповатый” царь зверей русских сказок (“сила есть — ума не надо”), то как чудовищный или романтический “возлюбленный” (мотив “Локиса” Проспера Мериме, “Железной шерсти” Ивана Бунина или даже шварцевского “Медведя”).
Здесь же медведь — существо, чья природа столь же глубока и таинственна, как природа человека. Изображения медведей “гиперреалистически” точны, так как сделаны с помощью фотографий. Но вдохновенная человеческая интуиция насыщает эти рисунки такой долей проникновения в “тайное тайных”, что мы как бы подсматриваем за сокровенной жизнью наших “меньших” (меньших ли?) братьев. Медведь печально размышляет. Торжественно восседает на снегу, точно сфинкс. А вот и любовная пара, тянущаяся друг к другу мордами (или лицами?). И подписи, вынесенные в особый квадрат, и, к счастью, не сопровождающие изображения. Тут слова из самого высокого человеческого лексикона: сочувствие, волнение, любовь, радость… Их, в сущности, можно преумножать до бесконечности. Да, любовь и сочувствие, но еще тысячи оттенков, не подвластных языку. Не тотем, не “очеловеченный” зверь, а соприродная человеку душа. О собаках и кошках, лошадях и телятах, — догадывалась давно. Теперь вот знаю и про медведя.
На выставке 6 разделов, причем очень разных. Кому-то захочется послушать зафиксированное урчанье “брюха” медведя. Кто-то полюбуется “открыточными” видами. Каждый найдет свое, как нашли, вероятно, жители Канады, Словении, Франции, где выставка уже демонстрировалась.
Вера Чайковская