Стихи
Елена Тиновская
Опубликовано в журнале Знамя, номер 10, 2000
Елена Тиновская Медноголовый пожарник * * * «Хрущёвский» двор. Там солнце поутру Позолотило скат ребристой крыши, И хлопают крылами на ветру Ободранные старые афиши. Бесцеремонно серая ветла Мизинчиком царапается в раму, Воробушек — за папу и за маму — Поклёвывает крошки со стола, Для домино, где пролито вино, Пятнистая оставлена газета… Неряшливая верная примета, Что всё как раньше, как заведено. * * * Не вовремя мы собрали’сь в дорогу. Нам три часа пилить по большаку. А дождь уже закапал понемногу, И ветер рыщет по березняку. Ещё над миром кровель и скворешен Играет луч прощально-золотой, А горизонт угрюмо занавешен Сгустившейся свинцовой темнотой. Вот-вот гроза! Вот-вот начнётся ливень. Скорей назад, покуда виден дом, Где мёртвый клён торчит, как чёрный бивень Над баней, огородом и прудом. * * * Автобус развернулся к Сортировке. И быстро замелькал по правой бровке Глухой пейзаж промышленных окраин Где островок сосновый неприкаян, Где толстые панели стеновые Вдоль территорий по периферии Срослись плечами на своих заставах, Притоплены в кустарниках и травах. Столбы, столбы, опоры с проводами Над железнодорожными путями, И неба пласт поверх складов фабричных В пролётах стен горчичных и коричных, И пустыря разбойные поляны И тополя, и мостовые краны, Возвысившиеся над тупиками С контейнерами и товарняками. * * * О. Дозморову Печальная и бедная страна. Хотя не так бедна, не так печальна Как… Но договоримся изначально, Что виновата я, а не она. Здесь кто чего действительно хотел, В конце концов желанного добился. Один запился, но другой женился, И третий на Канары полетел. А я хотела, чтоб пылал закат, Ещё хотела, чтобы стало тихо. Сошла зимой на станции Крутиха И углубилась в коллективный сад. Там до весны пребудет тишина, Там покосилась редкая ограда, Там мне видны из низкого окна Деревья сада. * * * Два эти тополя большие У ресторана «Сулико» Как демоны глухонемые Руками машут широко. Друг другу что-то объясняют На непонятном языке, А генацвале зависают В своем весёлом кабаке. Несут шашлык. Гремит лезгинка. Танцуют Тома и Арчил, И плачет горькая сурдинка На небе в сонмище светил. * * * И горло у меня не пересохло — Сознание притихло и оглохло, И внутренний рассказчик замолчал. Промытый город, видимый сквозь стёкла, Стоял и ничего не означал. И боль слегла, лежала, не болела, Я говорить могла и не хотела, А только всё глядеть перед собой, И так сидела в кухне и смотрела На стул, на стол, на чайник голубой. * * * Я Пушкина не спас! А Пушкин был в запое. Он мне кричал при всех: «Ты бездарь! Ты — говно! Уйди, совсем уйди, оставь меня в покое!» Я встал, хотел уйти, подался к двери, но… Был Пушкин одинок, как маленькие дети, Читал свои стихи и плакал над собой. А этот человек и вправду был на свете, Единственный поэт, не то что мы с тобой! Бля буду! Буду бля! Когда-нибудь да буду! Когда я буду бля, я всех собой спасу, Я стану всех любить, и Пушкина, паскуду, На трепетных руках над миром вознесу. * * * На зоне УЩ триста три-дробь-четыре В отряде, в бараке, в затерянном мире Вошла незнакомая дивного вида. «Ты кто?» «Аонида». «А я Зинаида. Ты снега белей, моя сдобная сайка, С тобою сытнее голодная пайка, Нечастая дачка — мама заслала — Шершавая пачка «Беломорканала». Скрипите, пружинки, железная койка. «Люби меня, Зинка!» «Люби меня, Онька! Люби меня, лада, До смертного срока! Чего ты?» «Не надо! Не высижу столько. Вы в вашем бедламе с беда’ми, с делами. А я пустотела — взвилась, улетела. Ушла сквозь чердак в слуховое оконце За синюю тучу, за красное солнце. Орёт на разводе Сергевна-корова: — Нет Музы Петровой! Где Муза Петрова? Прости, моя Зина, грешна’я-земная, Ты верно любила, была как родная, Прощай, однохлебка, держала некрепко, Нет зоны, нет воли — есть белое поле, Его переходим от края до края. Прощай, дорогая!» * * * Резиновые чуни на воротах, И от дороги пыль на простынях, Свинцовая вода в водоворотах, И хвойный лес на голубых камнях. Похожая собой на Чусовую, Такая же нарядная река, Где передачу получасовую Под благостным названьем «Облака» По радиоприёмнику искали И слушали в вечерней тишине, А облака свои дожди таскали По низенькому небу на спине. И в пятистенке печь топилась жарко, Дышала раскалённою стеной, И вспыхивала дальняя цигарка В осенней темноте непрободной. * * * Ключи нам старший по подъезду Не отдавал, А так хотелось спуститься в бездну — В полуподвал. Там три кладовочки, три клетушки На три семьи. В них где-то плюшевые игрушки — Друзья мои. И семь ступенек, и паутинка, И темнота. Над головою поёт пластинка «Фэри чита!» * * * Я знаю, как будет. Езда на машине, Прямая дорога на белой равнине И низкие тучи, и снежные хлопья. На заднем сидении Ольга и Софья, Спокойно уснувшие под магнитолу. Широкая местность, прижатая долу. И там, далеко, за железной дорогой, Прозрачный лесок на гору’шке пологой. Нас встретят на месте две важные дамы. Нет, просто хозяйки в том доме, куда мы Приедем с салатом, шампанским и водкой Под низкое небо над серой слободкой. Где сыплется ёлка, где топится банька, Роскошные, пышные Лидка и Танька Умело, стремительно лепят пельмени Мукой осыпая большие колени. * * * Февраль. В сыром снегу глубоком Четыре тачки полубоком Застряли. Тщатся мужики Машины вытащить из снега. Уже весной наносит с брега Незамерзающей реки. Весною пахнут тополя У железнодорожной кассы. И вдоль парящей теплотрассы Чернеет талая земля. И мужики глядят во след Хвосту и куртке неформала, Когда его мотоциклет Несётся с рёвом вдоль квартала. * * * . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . но пока я жива вибриру- ющий звук сохраню внутри, призрак Баха бродит по миру и воздушное электри- чество бредит органной, трубной, фортепьянною правотой… дрогнешь складкою носогубной над коронкою золотой и представишь в уме такое, что дороже себя самой — путь до истины и покоя по вертикальной прямой * * * Таксист под нос тихонько пел «Люби меня, люби!» Январский снег предельно бел — Хоть колер разводи. Мелькнуло Вайнера* — толпа Торговцев и вещей. Покрыла снежная крупа Палатки овощей. Когда рвану во цвете лет В чужие города, Холодный город, белый цвет Запомню навсегда, Свою палатку на углу Монтёров — Заводской, Где торговала на ветру Мороженой треской. Вези, вези меня, таксист, По улице родной! Шурши в кармане, серый лист Товарной накладной. * * * Невозможно сдержать проявление истинной страсти. Театральный пожарник, просунувшись из-за кулис, Всю интригу спектакля тотчас же разносит на части, Все ужимки актеров, все обмороки актрис. Потому что сияющий, медноголовый пожарник — Он и есть самый яркий, естественный, главный герой. Чуть раздвинул руками рисованный плоский кустарник, И застыл как дурак, восхищаясь актёрской игрой. Хитрован-декоратор развесил пейзаж для просушки, Там ракита и пруд. Но не стоит глазам доверять. А из-под парика балерины, Селины, пастушки Выбивается потная чёрнокудрявая прядь. Екатеринбург Елена Ильинична Тиновская родилась в 1964 году в Свердловске (Екатеринбурге). Училась в Уральском государственном университете на историческом факультете, но курс не закончила. Работала воспитателем в интернате, продавцом в магазине, реализатором на рынке, сейчас — кондуктор на транспорте. Публиковалась в журнале «Урал» — стихи выходили в 1999 году (№ 9) и в 2000 году (№ 2). Живет в Екатеринбурге.