Обширный ареал тех, кто летает
Опубликовано в журнале Знамя, номер 1, 2000
Обширный ареал тех,
кто летаетМарина Кулакова. Государственный заповедник. — Нижний Новгород: издательство Нижегородского института экономического развития, 1999.
Если книжка снабжена предисловием такого авторитета, как Михаил Гаспаров, и послесловием автора, и его же комментариями, что делать тут рецензенту? Восторженно суетиться на полях, вычитывая в замечательных складно-нескладных строчках птичий вариант обэриутства? Радостно впадать в детство, соотнося “Спасите хлебного комарика! / Он заплутался без фонарика” — с “чуковскийным” “Вдруг откуда-то летит маленький комарик…”? Или скорбеть о собственном зоологическом (то есть в зоологии) невежестве?..
Вопрос “что делать?” для человека, читавшего стихи Марины Кулаковой, имеет ответ:
Нет, надо, надо что-то делать.
Можно, конечно, поменять местами слова, передвинуть “что-то” в конец фразы, дабы придать суждению возвышенно-философское звучание. Но философичность этих славных виршей — не в выпяченной обобщенности, а в условной конкретности. Комарик, нарисованный двумя-тремя штрихами, птицы, нарисованные даже не штрихами, а
буквами. Образ возникает в результате смены одного набора букв другим. Например, удод — турухтан — аксолотль. Глаз радуется разнице между экзотическими словами-птицами (или не только птицами?), ухо наслаждается перебором диковинных звуков. “Бормотанье щегла иль ребенка”… Гордый француз-аксолотль — на самом деле — личинка, так что скорее француженка. Турухтан никакого отношения к Туруханску не имеет. А дубоносы — певчие птицы семейства вьюрковых (юркие, надо полагать, вьюрковые). Но автор строит в комментариях длиннющие ассоциативные ряды (например, полюбуйтесь красоте гирлянды: дуб, дубина, дуболом, дурак, дуралей, дурень, болван, остолоп, глупец). Или же — там же, в сносках — объясняет, как правильно понимать стихи. Что хотела сказать М. Кулакова своими стихотворениями? О, она точно знала, что хотела сказать, но еще — досказывает. Скажем, смысл пиесы “Начинающий” таков: “Нездоровая биологическая (социальная) среда приводит к болезненным явлениям среди молодняка (молодых). Происходят своего рода социальные мутации”. Если, конечно, верить комментатору. Но почему-то не хочется верить ему стопроцентно, ибо сноски эти — гирьки здравого смысла, которыми приземляется полетная художественность. Задачник с ответами — это скучно! Басни с моралью — пошло!.. С другой стороны, граждане, будем помнить, что комментарии эти — сено, заранее постеленное на случай падения безграмотного читателя с биологических (или биосоциальных) высот…Почитавши тексты, а потом комментарии, а потом опять вернувшись к стихам, думаешь то о сладости непонимания, то о медоносности понимания. И еще думаешь о том, что художественный код невозможно расшифровать исключительно посредством обращения к социальной или биосоциальной прагматике. Полет не разгадывается лишь с помощью законов аэродинамики,
— он, благодаря тому, что природа с ними считается, просто осуществляется!Пустынная славка летит
средь камней.
Пустынный чекан
наблюдает за ней.
Пустынная славка в полёте легка.
Уходят барханы.
Плывут облака.
Пустынная славка не строит гнезда.
Летит и летит, и не знает
куда.Как было сказано когда-то на КВН, и это волнительное ощущение полета.
Четкий киномонтаж с разными планами и перебивками. И это совершенно не имеет никакого отношения к научно-популярному синематографу. Мы вот все тоже и летим, и не знаем, куда, — что та славка. Но важнее всяческих аллюзий (сборник был написан в 1985 году — тогда нам требовались всяческие намеки, ибо мы задыхались без них) — иллюзии. Допустим, иллюзия того, что в этом кино много воздуха. Уходят барханы, плывут облака — и остается воздух, чтобы дышать и лететь!..
Красота русского языка усиливается при помощи биологического словаря. Бормотанье о щегле и ребенке! Есть магия привлекательности, ореол эстетизма в не совсем понятном или совсем непонятном широкой публике. Даже объясняя научную терминологию, нельзя объяснить какой-то, почти мистический сдвиг звуковой основы. Как ни странно, звук от этого становится легче, потому что музыкальнее, щебетнее, трепетнее.
Бескрылая сага летит на поля.
Не знаю, о чем вы вздохнули сейчас.
Не знаю, что в голову вашу
пришло.Да просто, наверно,
не знаете вы,
что так называется
род саранчи.И всё же, и всё же,
и всё же — увы…
Я вас понимаю. Цветут
тополя.И в шуме листвы,
бесконечной листвы
бескрылая сага летит на поля.Чрезвычайно актуально для лета 1999 года, когда саранча в России просто распоясалась. Но омонимичная ей сага (то есть повествование) тоже летит — и не только на поля, а на то место, где — текст.
Басенность (в смысле — прозаичная назидательность) этой саги о растительно-животной жизни (в прямом и переносном смыслах, которые крепко связаны друг с другом, и эта связь — и выход на человека, и человечность, стало быть, оптимистическая, хоть иной раз и грустная, гуманность) умиляет. Тут есть элемент правил поведения для школьников. Но это — на первый взгляд. На второй, школьники-то оказываются уже — пережившими какие-либо правила, и наш баснописец это хорошо знает.
До чего же молодежь
Нынче шустрая пошла.Только вылез из болота,
А глядишь — уже пырей.Наверно, вылезши из болота, хорошо быть пыреем! Неправильные правила. Игривая назидательность.
Если хочешь жить в лесу —
Надо слушаться лису.Куда деваться от лисы, когда так хочется жить в лесу? Деваться некуда! Даже крокодилу, не верящему в эволюцию и (видимо, из-за неверия) просящему на водку.
Хотя выход из ситуации, конечно, есть:
.. Пусть летает.
Пусть летает.
Это ж всё-таки не сойка.
И не крачка.
И не дятел.
Если он долбить не может,
То чего ему сидеть?
И гнездится по-другому.
У него такой обширный
ареал…
Пусть летает…
Пусть летает.Ученое слово “ареал”, выделенное отдельной строчкой, воспринимается как “космос” или “мир”. Художественный мир Марины Кулаковой, ее собственный государственный заповедник… Хорошо быть хорошим свиристелем. Хорошо иметь ареал, чтобы летать, плавать, ползать, расти к солнцу. А комарик, с которого мы начали, каков!
В итоге общего развития
Он стал врагом кровопролития.Такие вот дети — все, все понимают! Они уже выросли из обэриутских штанишек и экологических рубашек, но они дорожат собственной романтически-практической детскостью. И ни капли лишней крови, и ни капли лишних чернил. Остается только читателю восхититься этими звучными стихами, в которых простая детскость сочетается со сложной взрослостью, в которых эстетика словаря становится эстетикой воды, воздуха и земли.
Александр Касымов