Царица поэтов
Опубликовано в журнале Знамя, номер 6, 1999
Царица поэтов
Записки А. О. Смирновой, урожденной Россет (с 1825 по 1845 гг.), М.: Московский рабочий, НПК “Интелвак”, 1999. — 412 с. 8000 экз.Вопрос о документальной достоверности воспоминаний Александры Осиповны Смирновой-Россет давно и неоднократно обсуждался. Одни дореволюционные исследователи обращали внимание на несообразность сообщаемых сведений с действительностью, хронологические ошибки (С. А. Венгеров, В. В. Вересаев, П. Е. Щеголев). Другие, наоборот, указывали на то, что образ Пушкина, которому в “Записках” уделено столько места, как нельзя точно отвечает “необъясненной глубине законченных созданий поэта и отрывков, намеков, заметок, писем, дневников…” (Д. С. Мережковский).
В советское время к хронологической, стилевой и содержательной критике мемуаров добавилась идеологическая подоплека. Дружеские, чтобы не сказать идиллические, отношения между Пушкиным и Николаем I, следующие из воспоминаний Смирновой, ее прекрасные отзывы об императрице никак не укладывались в концепцию “поэта и великосветской черни”. Доброта двора и лояльность Пушкина противоречили представлениям о травле двором поэта-вольнодумца. На этом основании и с учетом всего предыдущего недоверия “Записки” были объявлены фальсификацией и не переиздавались свыше ста лет.
Теперь читатель имеет возможность сам соотнести подлинность дневников Смирновой со своим ощущением Пушкина, Жуковского, Хомякова, Вяземского, Гоголя — словом, всех тех, кто считал себя “верноподданными” Александры Осиповны — царицы поэтов, как в шутку называл ее Государь.
Потомок старинного французского рода Жозеф де Россет (отец “царицы”) поступил на русскую военную службу в пору екатерининских завоеваний. Князь Потемкин наградил отважного француза за штурм Измаила, граф Суворов — за взятие Очакова. Пятидесяти пяти лет Жозеф (Осип) Россет женился на восемнадцатилетней Надежде Лорер, происходившей по материнской линии из семьи грузинских князей Цициановых. Такова краткая генеалогия Александры Осиповны Россет, в замужестве Смирновой.
Будучи дочерью героя турецкой войны, Александра закончила Екатерининский институт и стала фрейлиной императрицы. При дворе она познакомилась с Жуковским, потом с Пушкиным. Ум, начитанность, молодость, красота фрейлины действовали на поэтов неотразимо. Судя по всему, нет никакой натяжки в том, что их диалоги и литературные диспуты в присутствии и при участии Смирновой, вдохновленные ею, отражены в “Записках” так подробно. Читать их чрезвычайно интересно.
Конечно, к этим мемуарам в целом надо относиться критически. Тем более что издала их не Александра Осиповна, а ее дочь по смерти матери. Не исключено, что издательница превышала свои редакторские полномочия. Да и сам автор, по-видимому, не заботился о хронологической пунктуальности; мог и не обладать критическим чутьем; рассказывать с чужих слов, слишком доверяя своим собеседникам, между прочим, всегда склонным к розыгрышам, а, кроме того, автору было простительно и просто бояться заносить в тетрадь некоторые наблюдения и высказывания. Ведь автором была фрейлина, зависимая от царской семьи и к тому же благодарная ей за самое доброе отношение к себе. Потому, если строить, скажем, наше представление о Николае I только на мнении Смирновой, то возникнет неправдоподобно идеальная картина. Государь скромен, щедр, прямодушен, уступчив. Он большой ценитель и знаток поэзии. Он искренно любит Пушкина, защищает его от интриганов и завистников. Он не цензор поэту, а добрый друг, мудрый советчик. Он просит Смирнову быть “лирическим курьером” между ним и поэтом: доставлять ему на прочтение пушкинские стихи, но не столько затем, чтобы “дозволять” или “не дозволять” их к печати, сколько ради чисто читательского удовольствия… Пушкин отвечает Государю сердечной привязанностью… Отношения совершенно пасторальные: солнышко никогда не заходит; ручей бежит; на лугу за пригорком слышны переливы свирели…
Но, несмотря на все сомнения, убедительнейшим аргументом в пользу Александры Осиповны служат страницы захватывающе интересных (пусть и не вполне точных!) бесед, монологов, описаний, бытовых мелочей, переполняющих “Записки”, в которых серьезное соседствует с потешным, высокое — с анекдотом.
* * *
“Костюмированный бал при дворе, великолепный, ослепительный! Я была одета жрицей солнца… Я явилась в залу в колеснице; ее везли негры и перуанцы. Суворов был одет перуанским воином и был очень красив в латах и шлеме с огненными перьями. Анатолий Демидов был ужасен в костюме инка, весь покрытый перьями и буквально унизанный бриллиантами.
Великий Князь сказал мне:
— Донья Соль! Полюбуйтесь на Демидова: он как небо под экватором, — такой же черный и сияющий”.
* * *
А вот первое впечатление Александры от знакомства с Пушкиным.
“Он простой, но элегантный; отлично держит себя, танцует дурно, очень дурно и смеется, как ребенок. У него грустная и добрая улыбка; голос очень приятный: в этом голосе есть что-то откровенное. Время от времени он насмешливо улыбается”.
* * *
Вот Пушкин, которого Смирнова звала Искрой, рассказывает ей о Павле I: “Он был романичен и романтичен, одевался как мальтийский рыцарь и по-рыцарски скромно держал себя с женщинами. Он десяти лет был уже влюблен в одну из фрейлин своей матери, и для того, чтобы ей понравиться, завивал себе три букли, а когда дулся на нее, то только две”.
* * *
“В Риге офицер Ранцев сватался к дочери полковника Заса. Полковник поставил условием брака: жених должен взять двойную фамилию. Поскольку полковой командир настаивал на том, что его фамилия древнее, потребовалось вмешательство Государя, дабы Зас все-таки следовал вторым, а Ранцев первым”.
Не берусь судить о степени исторической подлинности этих наблюдений, но художественная правда в них несомненно есть.
Новые издатели “Записок” ничуть не замалчивают споров вокруг достоверности мемуаров Смирновой. Выяснению истины служат и предисловие составителя (К. Ковальджи) и полярные по своим оценкам статьи Л. В. Крестовой и А. С. Пьянова, приведенные в приложении.
Бесспорно, однако, одно: “Записки” Смирновой-Россет воссоздают атмосферу времени, его аромат; передают обаяние дорогих нам людей в обстановке дружеского застолья, прогулки, домашнего праздника. Они предлагают нечто углубляющее наше представление о поэтах, обожавших свою “царицу”. И уже дело собственного внутреннего чувства, как относиться к этим воспоминаниям: как к безусловной литературно-исторической теме или как к вольным вариациям на тему.
Алексей Смирнов