Близнецы и двойняшки
Опубликовано в журнале Знамя, номер 6, 1999
Близнецы и двойняшки
Саратов литературный: Литературно-художественный альманах. 1998. № 1Уцелели ли телефонные книги в городах, где, как побочное следствие некоего катаклизма, исчезли сами телефоны? А если уцелели, — видимо, представляют немалый интерес для эсхатологов-любителей, поскольку за столь серьезным явлением не может не угадываться впечатляющих обстоятельств, да и вообще раритетность налицо. Вот таким коллекционером свидетельств, исполнившихся вдруг пророчеств начинаешь ощущать себя, когда знакомишься с глубоко родственными друг другу и при этом вполне самостоятельными изданиями — “Литературным Саратовом” (информационный вестник областной организации Союза писателей России) и “Саратовом литературным”, составляющим основной предмет настоящих заметок.
Близнецы по названию, двойняшки по содержанию, единоутробные отпрыски от упомянутой уже писательской организации различаются, однако, и подчас принципиально, в ряде основополагающих моментов. “Литературный Саратов” выходит с 95-го, ежегодно, тиражом около трехсот экземпляров, с неизменно щедрым подзаголовком (“коллектив авторов: статьи, хроника, портреты, стихи, сатирические рассказы, эпиграммы, пародии, миниатюры”), спонсорски поддерживаемый Министерством культуры Саратовской области, и представляет собой визуально — скорбную полиграфией двухсотстраничную брошюру, а в вербальном плане — своего рода тусовочно-учрежденческую стенгазету, этакий справочник-путеводитель по местной официальной словесности, экзистенциальный привкус которому придает повсеместная и визгливая нота тоски по утраченному статусу, отчего он напоминает не пестрый настольный атлас, но двухцветную контурную карту. В случае “Саратова литературного” мы на сегодняшний день имеем дело с пилотным выпуском, пришедшимся на финал 98-го года, в дальнейшем обещаны ежеквартальные продолжения, а финансовую состоятельность в этот долго вынашиваемый проект вдохнула мэрия и вроде бы собирается продолжать дыхательные упражнения в будущем. Было бы заманчиво разглядеть в словесной рокировке с перемещением вперед географического поименования и утере по этому поводу прописной буквы у “литературного” торжество амбиций городских властей в ущерб аналогичным писательским, но, думается, все можно объяснить в куда менее демиургическом дискурсе — просто дальше раз и навсегда найденных логотипов редакторы-составители не идут, следуя логике капитана Врунгеля. Тем не менее, малозаметная инверсия в названии “Саратова литературного” как раз и знаменует принципиальные отличия изданий, прежде всего в спонсорских возможностях; и, надо сказать, расстаралась мэрия по местным масштабам весьма неслабо: тираж в 840 экземпляров, небезосновательная претензия на толщину и глянцевость (обложка и вкладки), даже формат и верстка — как у иных “старых русских толстых” (по аналогии с тонкими новорусскими). Но министерство, полагаю, вряд ли чувствует себя обойденным, понимая, что вкупе с мэрией делает большое нужное дело. Культурное начальство погружено в более земные, но при этом крайне немаловажные для саратовской литературы сферы. “Многого министр не обещал, но заверил, что пришлет специалиста по ремонту помещения (попутно, знакомясь с комнатами, занимаемыми местным отделением Союза, он посоветовал заменить обеденный стол и позже сообщил по телефону, что нашел новый)” … (“Литературный Саратов”, статья “Саратовские писатели встретились с новым министром культуры” из раздела “Литературная хроника”). Но главное, чем характерен “Саратов литературный” относительно “Литературного Саратова” — это, будем же, наконец, прямолинейны, меньшей монструозностью и большей цивилизованностью. Судите сами. Если в “Литературном Саратове” робкие попытки привнести межсоюзный мультикультурализм предпринимает затерянный где-то в персоналиях поэт Владимир Бойко, называя в числе любимых авторов Светлану Кекову и Марину Бирюкову, то в новом издании преамбула мэра, помещенная аккурат на развороте передней обложки рядом с портретом градоначальника, недвусмысленно плюралистична: “Нынешнее поколение саратовских литераторов достойно представляют на российской арене Николай Палькин и Алексей Слаповский, Иван Малохаткин и Юрий Никитин, Светлана Кекова и Виктор Сафронов…” И неважно, что в не столь судьбоносных обстоятельствах имена Слаповского и Кековой действуют на коллектив авторов из братских изданий как мулета на быка…
Ударным местом последнего, третьего выпуска “Литературного Саратова” стал отрывок из романа в двух книгах “Тропа крутая” уже покойного к моменту написания этих строк Виктора Пичугина. Не удержусь от цитирования. “Который день солнце палило нещадно. Машины одна за другой сплошным потоком подъезжали к комбайнам, засыпались зерном и, вздымая за собой дорожную пыль, спешили на элеватор… Федор Кузьмич Аяцков взглянул на часы, было около двенадцати. Федор Кузьмич… посмотрел вдоль дороги, затем глянул из-под ладони на солнце и произнес: — Высоко уже, а Димки нашего все нет, пора бы уже и здесь быть (…) Дима был на два года старше Саши. И хотя разница в возрасте была небольшой, однако против худенького и подвижного младшего брата он был значительно выше, шире в плечах и выглядел довольно крепким подростком. Саша был веселый, разговорчивый, а Дима, наоборот, молчалив и деловит. Уж если пообещал кому что-то сделать, то слово свое обязательно выполнит. Характер у него отцовский, твердый, волевой, справедливый. Ребята таких уважают, любят, считают за честь дружить с такими. (…) Дима пулей взлетел на отцовский комбайн. Его глаза сияли счастливой радостью…” Надо ли пояснять, что Дима, опущенное мною появление которого стимулирует у окружающих неизбежную “хитринку” или, на худой конец, “хитроватую усмешку”, — это нынешний губернатор Саратовской области Аяцков Д. Ф. … В “Саратове литературном” ощутить холуйство как блаженство особенно не дают, разве что в лирике, без обозначения имен: “Однажды улицы Чикаго // Переместились в город мой. // Явилось дикое ваянье // Торговых и других светил. // Я сквозь нерусские названья, // Как сквозь шпицрутены ходил. // Но кто-то очень прозорливый, // Чтоб не побило город тьмой, // Иноязычья дух спесивый // Развеял властною рукой.” (Иван Малохаткин, “К Саратову”).
Хронотоп произведений, отрывками либо отсылами представленных в “Литературном Саратове”, по-провинциальному традиционен, сиюминутность, как тому в идеале и положено быть, коллектив авторов не особо привлекает, если не считать полемических проклятий в анкетах. Вот пример наибольшей продвинутости: “Самая лучшая моя вещь — это роман “Громкий народ”, написанный на пятиста страницах. Рассказ идет о сегодняшней молодежи, где я привожу мысль о том, что у этих хулиганистых ребят есть доброе начало, чуть помочь им, и оно возьмет верх, оно зацветет. А если задавить его, то оно зачахнет, и зло взыграет. Сейчас пишу его продолжение. Почти закончил, а издать его нет денег”. (Из юбилейного интервью писателя Василия Кондрашова, знаки препинания своевольно расставлены мной, их почти полное отсутствие в оригинале придавало отрывку сходство с концептуалистским опусом некоего соцреалиствующего штукаря.) Напротив, “Саратов литературный” открывает роман-версия Владимира Кадяева “Двойная игра”, куда ухитрились попасть не только леденящие кровь подробности мафиозных разборок и с некоторым ужасом узнаваемые чеченские полевые командиры, но поставгустовско-кризисные реалии. Хотя на самом деле “Двойная игра” — всего лишь очередная возможная инкарнация старого доброго производственного романа: единая сюжетная линия, разворачивающаяся вяло и неспешно (архаизм, совершенно не приемлемый для современных мастеров детективо-боевицких дел), ремесленно-реалистическое письмо, и даже — не забыт, не отброшен знакомый до слез любовный треугольник — подлец-начальник, его окончательно разочаровавшаяся в нем жена, симпатичный подчиненный. Кстати, профессиональная детективщица Анна Дубчак — саратовская ипостась многоликой, рекламируемой по телевизору Анны Даниловой, в пространстве альманаха развеивает популярный миф об интеллектуалах, вынужденно подавшихся на более-менее сытные палпфикшновские хлеба, а в свободное время созидающих нешуточные нетленки. Как бы серьезная проза Дубчак — рассказ “Крюк, или Атанде для одной молодой женщины, двух мертвых бабочек и нескольких мужчин” — тоже узнаваема почти до неприличия — нечто подобное мы уже читали в начале перестройки у Елены Сазанович, когда ринулись разыскивать отечественный аналог модного тогда “магического реализма”…
Что сказать о других авторах? Николая Палькина лучше всего характеризуют звания прошлогоднего лауреата премии имени Тютчева и Почетного гражданина города Саратова, а никак не стихи, которые можно писать погонными километрами. “Затравки” Яши Удина — собрание миниатюр, необязательных, неравноценных, но, в общем, милых. Во всяком случае, непостигаемому Василию Васильевичу Р., совратившему на подобные опыты не одно поколение русских литераторов, переворачиваться в гробу, кажется, нет повода…
И в заключение — еще один любопытный момент. Упомянутая уже “Двойная игра” и столь же производственная повесть В. Битюкова “Лесная арена” публикацией в первом номере не исчерпаны, обещаны продолжения, что не очень-то стыкуется с самой идеей альманаха. Похоже, сработали мистико-ритуальные соображения. Несколько лет назад в тех же литературных кругах с изрядным шумом появился на свет пилотный номер журнала “Новая Волга”. Поддерживать его вызвалась Балаковская АЭС, которую в те дни усиленно пикетировали саратовские анархо-экологи. Первым номером, собственно, все дело и ограничилось. Мэрию тоже пикетируют чуть ли не каждый день, и саратовские писатели патриотической ориентации справедливо опасаются, что “Саратов литературный” лишится богатого инвертированного братца. Ибо нет ничего более временного, чем заявляемое властями как регулярное…
Алексей Колобродов