Лев Аннинский
Опубликовано в журнале Знамя, номер 10, 1999
Лев Аннинский. Незабываемый 1948-й. Читая А. Дугина. — День литературы, 1999, июль.
На первой полосе “Дня” три материала: передовая Владимира Бондаренко “Шукшин — своевремен”, где редактор пишет: “Сегодня нужен реальный Разин. Нужны полыхающие усадьбы и повешенные за ноги сукины дети”; подборка стихов Евгения Карасева (“Автор имеет 7 судимостей, провел в лагерях и тюрьмах 20 лет”), последнее стихотворение которой кончается так: “…Нам нужна сильная армия,//хлеб — на второе место!”; и статья Льва Аннинского, где он, “как благовоспитанный либерал”, восхищается статьей А. Дугина “Евреи и Евразия”.
Вообще, весь этот номер “Дня” насыщен насилием, даже такие мирные вроде бы жанры, как журнальные обзоры. Николай Переяслов (“Жизнь журналов”) цитирует Марину Струкову из “Нашего современника”: “…За овражные скаты, / Где гремят соловьи, / Унесем автоматы / И обиды свои. / Как же весело, братцы, / Не кричать “помоги!” / А самим разобраться / Там, где правят враги / Да в ответ на угрозы / Поджигать города,/ Да пускать под откосы / На закат поезда… / Ну а как еще можно / Свет-Россию спасти?/ Вымирать осторожно? / Крест замшелый нести? / На большую дорогу / Выходи все равно. /Слава русскому Богу! /Слава батьке Махно! / Что нам Марксы и Канты? / Гей, Свобода-краса! / Легендарные банды / Золотые леса”. И комментирует: “Ничего не скажешь, здорово написано. Но вместе с тем — и страшно, что этот путь спасения “Свет-России” скоро действительно окажется для нас ЕДИНСТВЕННЫМ из оставшихся…” Насчет “страшно” — это, конечно, лицемерие, потому что несколькими строками ниже, рассказывая об одной из статей в “Молодой гвардии”, Переяслов пишет: “…после прочтения которой некоторых из наших сегодняшних реформаторов хочется буквально взять и повесить за одно место на фонарях…
Прости мне, Господи, этот несдержанный, хотя и праведный порыв.
Прости также, что он остается до сих пор неосуществленным”.
…Ну и вот: начитаешься этих платонических вешателей, любителей Стеньки Разина и батьки Махно, и взгляд наконец отдыхает на недурной — как всегда и везде! — статье Льва Александровича…
В. В. Розанов. Апокалиптика русской литературы. Вступительная статья, публикация и комментарии В. Г. Сукача. — Новый мир, 1999, № 7.
Два небольших фрагмента, не вошедших в “Апокалипсис нашего времени” из-за их “остроты” (как считает публикатор). Но ничего особо “острого” здесь нет — многолетняя распря Розанова с христианством и Христом, правда, происходящая на фоне трагических для России и автора событий — революции и гражданской войны, которые Розанов считал закономерным итогом развития “христианской цивилизации”, ориентированной на “деминуентность” (“минимальную привязанность к материальному миру”, как поясняет В. Сукач).
Но, пожалуй, остро некоторые слова Розанова звучат именно сейчас, в нашей уникальной духовно-культурной ситуации, когда “деминуентность” опять в большой моде. Ну, хотя бы: “Нужно — расти. А христианство — против роста. Вся “история христианства” или “так называемая история христианства” произошла извращенно, искаженно, — по той простой причине, что иначе, нежели в искажениях и извращениях, ей и невозможно было совершиться, быть. Ведь христианство деминуентно, — если можно так выразиться; а нужно же это выразить, эту главную его мысль, самую главную. Оно построено на принципах начала “минимум”, а не начала “максимум”… “Меньше, меньше, меньше” — и тогда ты “христианин”. Как только “больше” — и ты вышел из христианства.
Поразительно, что этого никто не заметил, но это — так. Все “реформы” христианства, все его “идеалы”, все “возвраты к первоначальному”, “истинному” христианству — состояли в попытках деминуентности. Реформа Франциска Ассизского? Это был “Апостол нищеты”. Но “нищета”, — что же такое нищета? Это nihil имущества. “Раздай твое имущество и будь нищим”. Кто же помнит беседы Христа с “богатым юношею”. Реформа папы Григория VII Гильдебрандта? Это — католический целибат. “Семьи вовсе не нужно иметь священнику”. “Богатый и Лазарь” — кто не помнит этой притчи Спасителя? Но что такое “Лазарь”? Это — окончательно деминуентный человек, со всеми покончивший, все отбросивший. “Сижу и тончусь”. Вот именно на тоньше усадил Христос человека и усадил самую историю человеческую, указав неоспоримо и твердо идеалом “Лазарево житие”.
Словом, сейчас, когда идея “деминуентности” снова носится в воздухе, Розанова полезно и перечитать. Он — один из самых умных и яростных защитников жизни. Когда речь заходила об угрозе жизни (“буржуазному благополучию” — как тогда говорили и сейчас опять говорят) — Розанов не боялся спорить ни с христианством, ни с Христом…
Ирина Василенко. Проект великого инквизитора в либеральной России. — Москва, 1999, № 7.
Автор этой статьи страдает особым видом косноязычия — композиционным косноязычием. Или у нее действительно каша в голове, или она не умеет изящно упрятать истинный смысл статьи, не прибегая к чудовищному и беспомощному нагромождению банальностей.
Формально статья о том, что хорошо бы политике быть нравственной и духовной, а не прагматичной и корыстной. Тут весь арсенал — и Достоевский, который “обостренно чувствовал роковую опасность разрыва идеалов добра и красоты”, и “нигилисты”, на которых будто бы почему-то равняются нынешние прагматики, и черно-белая картина современности, в которой якобы восторжествовала вредоносная “мораль успеха” (ах, если бы! Пока соотечественники в массе своей заняты тяжким трудом неделания — то есть “терпят”), и Смердяков, и Верховенский, и Шигалев, и “буйство нового язычества”, и безапелляционные заявления вроде того, что “победа прагматических ценностей в политике привела Россию к стремительному откату в варварство. Произошел не только нравственный откат к неприкрытому хищничеству в экономике, но и интеллектуальный откат в культуре — к господству примитива, не усматривающего смысла в высших измерениях человеческой духовности и потому равнодушно от них отказывающегося”. Да помилуйте, в одной ли стране с Ириной Василенко мы живем? Как раз перед тем, как “скачать” из Интернета ее статью, я долго гулял по сайтам крупнейших наших библиотек, интересуясь новыми книжными поступлениями. Судя по их километровым спискам, наш богоспасаемый народ не пьет и не ест, а с утра до ночи учится, а потом читает, пишет, издает — и отнюдь не “примитив”. Хочется посоветовать автору хоть иногда заходить в магазины “Академкниги”, чтобы не судить об уровне культуры по ассортименту книжных лотков у метро.
Но насчет “варварства” я с Ириной Василенко согласен. Только вот никакого “отката” не было. Либеральные времена просто оказались “моментом истины”, освободили все потенции народа и предъявили миру реальный духовно-нравственный уровень России, степень деградации нации, причем последние десять лет — лишь закономерный итог предшествующих семидесяти. Кто же спорит, что некоторые “новые русские” (как правило, из самых мелких и скороспелых) отвратительны? Но их что — вырастили в пробирках те самые прагматики, которых так не любит Василенко? Или их высадили десантом гнусные империалисты, как когда-то колорадского жука? Нет — они здесь выросли и окрепли, на наших почвах, обильно политых кровью и удобренных человеческой плотью в первые сорок лет советской власти. Держа это в голове, дико читать что-нибудь вроде: “Именно скромные прагматики, лишенные политического темперамента, тихо произвели в посткоммунистической России такие невиданные разрушения, по сравнению с которыми коммунистические эксперименты как бы отодвигаются на второй план”.
“Отодвигаются на второй план” несколько десятков миллионов действительно умерщвленных соотечественников? Потому что на гонорар за статью в журнале “Москва” нельзя теперь прожить месяц, как при советской власти? Потому что нынче нельзя, как тогда, напрасно переводить сырье, энергию и труд (чем было занято — очень “нравственное” дело! — большинство населения) и при этом не помирать с голоду? Какая-то перевернутая “нравственность”…
Впрочем, может быть, вся эта пустая (и, к сожалению, типовая и типичная) статья написана ради одной фразы: “Практика последнего столетия обнаружила такие недостатки парламентаризма, конституционализма, всеобщего избирательного права, референдума и других демократических институтов, что говорить об их всеобщем универсальном значении стало невозможно”. Так о чем говорить будем — о монархии? Так ведь тоже — “практика показала”…
Вячеслав Курицын. Работа над цитатами: по поводу премии Аполлона Григорьева. — Неприкосновенный запас, 1999, № 3.
Надо же — у приятного во всех отношениях Славы Курицына проблемы! У него старая (старше его годами) и нелюбимая супруга (“бумажная” литература, доживающая свой век в “толстых” журналах), молодая, равнодушная и развратная дрянь-любовница, пьющая из него кровь (“глянцевая” журналистика), и совсем юная возлюбленная по имени Сеть (или, ежели точнее — WWW — World Wide Web), рядом с которой он чувствует себя огрузневшим “папиком” и на свиданиях с которой стыдится чистого носового платка, заботливо выглаженного любящей супругой, и не знает, “ботать” ему “по Дерриде” или на языке Бивиса и Батхеда…
Поэтому крыша, типа, едет, и Слава пытается объяснить юной возлюбленной, почему он никак не может послать куда подальше дряхлую супругу, но выбирает для этого почему-то журнал “Неприкосновенный запас”, с упомянутой супругой состоящий в некотором родстве…
Словом, получается тот еще “акробатический этюд” — на трех стульях сидя, попробуйте сообщить своим телодвижениям изящество. Чтобы угодить юной возлюбленной, у которой есть свои “авторитеты”, приходится быть более “крутым”, чем способен и хочется, заискивать и напрягаться и при этом напропалую хамить престарелой жене, которая, между прочим, тоже за Славу не очень-то держится и против цивилизованного развода вовсе не возражает. Ну почему она, старая дура, не хочет в музей? И почему юная подруга так не любит музеи — ведь там даже жарким летом прохладно и тихо… Почему они все не хотят, чтобы всем было хорошо — как Слава любит, чтобы было?
Впрочем, о русской словесности в Сети стоит как-нибудь поговорить особо — без неофитского заискиванья, как у Курицына (как-у-кур), но и без злобы, как у вечно бдящего В. Сердюченко, спустившего на Интернет всех собак в “ЛГ”.
Коротко: развитие этой словесности очень напоминает развитие рок-н-ролла. От безобидной коммерческой танцевальности — к психоделии, к созданию собственной идеологии, быстро завоевавшей мир. Потом большинство кануло в ее разноцветных наркотических туманах, а выжили физически крепкие профессионалы с консерваторским образованием и стали делать серьезную музыку, оставив мир тем, кому он и должен принадлежать — безобидным изготовителям и продавцам попсы. То же произойдет и со словесностью в Интернете — девичьи и дембельские альбомчики (большая часть интернетовских “литературных” сайтов) останутся и умножатся (“А здесь моя фотография. Кликни мышкой!” — разве это не мило?), нынешние “первопроходцы” со среднетехническим образованием и без “нотной грамоты” невероятно быстро постареют и будут ностальгировать по временам “Русского журнала” и “Газеты Ру”, как рокеры по Вудстоку. А профессионалы будут делать свое вечное дело, используя Интернет, то есть относясь к нему, как и положено профессионалам, прагматически. Да и сейчас уже сетевая словесность копирует структуру “бумажной” — газеты, журналы, премии, электронные библиотеки. Можно Курицына почитать, а можно и М. Эпштейна…
Александр Агеев