Русский европеец
Опубликовано в журнале Знамя, номер 5, 1998
Творчество жизни
Нора Галь. Воспоминания. Статьи. Стихи. Письма. Библиография. — М.: АРГО-РИСК, 1997. — 128 с. 200 экз.
В одном из опубликованных в этой книге писем Нора Галь замечает: “…есть известное выражение: переводчик прозы — раб, переводчик поэзии — соперник. Оно отчасти устарело, немало уже появилось переводов прозы, способных потягаться с подлинником”.
В этих коротких фразах — целый путь, пройденный тружениками перевода чуть ли не за два столетия. Фраза насчет раба и соперника принадлежит Василию Жуковскому. Для его времени она очень верна: поэтов уже давно переводили поэты, — к счастью, в эпоху Жуковского, Пушкина, Лермонтова многие русские поэты хорошо владели европейскими языками и могли почувствовать не только смысл, но и аромат иноязычной поэзии. Прозу же в те времена переводили по преимуществу толмачи — люди, знавшие языки, но не наделенные художественным даром. Пушкин назвал переводчиков “почтовыми лошадьми просвещения”. Полагаю, он имел в виду переводчиков прозы, ибо они тогда выполняли работу сродни лошадиной. Смысл, конечно, они доносили — но и только! Перечитывать сейчас, скажем, прозаические переложения трагедий Шекспира — а именно в таком виде они шли на русской сцене в XIX веке — невыносимо. Как-то попал мне в руки сборник рассказов Мопассана, переведенный в начале ХХ века. К тому времени я уже знал Мопассана в новейших переводах — и читать этот сборник было невозможно: не Мопассан, а какая-то смесь Чарской с Вербицкой не в лучших их проявлениях. Более того: об особенностях интонации и стиля зарубежного автора русский читатель получал представление, если этот автор оказывал влияние на кого-нибудь из отечественных писателей: так, о характере прозы Стерна можно было судить по “Письмам русского путешественника” Карамзина. Бывали, конечно, и исключения: однажды Льву Толстому захотелось перевести рассказ Мопассана “В порту” — и он перевел его по-толстовски… Но эти случаи в минувшем веке были столь редки, что о высоком уровне художественного перевода той поры говорить не приходится: почтовые лошади — отдадим им должное! — честно исполняли свою тягловую работу, знания распространяли, но служить искусству не могли: для этого нужен был крылатый конь Пегас. Короче говоря, художественным переводом должны были заняться не ремесленники, а сами художники, мастера русского слова.
К осознанию этой истины пришли в начале ХХ века — и тут велика заслуга Максима Горького, создавшего в первые послереволюционные годы издательство “Всемирная литература”, куда для переводческой работы он привлек писателей, а не толмачей. Огромна и роль Корнея Чуковского, трудившегося и в практике и в теории художественного перевода и написавшего книгу “Высокое искусство”. Благодаря Чуковскому и его литературным единомышленникам, по-русски, пусть и в переложениях для детей, полным голосом заговорили Рабле и Сервантес, Дефо и Свифт… Так зарождалась, окончательно оформившись в 30-е годы, школа художественного перевода, в которой утвердились свои высокие принципы и критерии, позволившие появиться таким русским воссозданиям зарубежной литературы, в которых читатели уловили и стиль, и эмоции, и неповторимый колорит каждой переводимой книги: чего стоит хотя бы перевод “Кола Брюньона”, выполненный Лозинским!
Нора Галь была выдающимся представителем этой принципиально новой школы. В ее статьях, в воспоминаниях близких ее друзей прямо или косвенно показано, как проделала она этот путь — от незаурядной ученицы к зрелому и самостоятельному мастеру, ставшему наставником и учителем для новых поколений переводчиков.
В книге опубликованы статьи Норы Галь “Под звездой Сент-Экса” и “Помню”, где речь идет не только об истории перевода тех или иных книг, но и о том, как именно переводчик — уже отнюдь не “раб”, а полноправный сотоварищ автора — я бы даже сказал, “сотворец” — выражает его творческую личность во всем ее богатстве через свою — не менее богатую творческую личность. Иной раз — если автор сам по себе невелик — перевод мог оказаться и получше оригинала.
Очень хорошо, что в книгу включена напечатанная четверть века назад статья Юлианы Яхниной “Три Камю”, где сопоставляются три перевода одной повести французского писателя “Посторонний”. В этой работе, изобилующей примерами переводов Норы Галь и Натальи Немчиновой и французского текста подлинника, ярко проступают особенности личностей обеих переводчиц. Многое их разделяет в восприятии стиля и подтекста Альбера Камю. Но есть и объединяющий элемент: это разные школы одной высокой традиции художественного перевода.
За пределами принципов этой традиции оказался уехавший после 1917 года в эмиграцию Георгий Адамович, опубликовавший в Париже свой перевод “Постороннего”. Адамович был хорошим поэтом, талантливым критиком, добросовестным переводчиком. Но… его перевод страдал теми изъянами и огрехами, которые возникли как из-за отрыва Адамовича от почвы непрестанно меняющегося языка, так и из-за незнакомства с уровнем работы сложившейся на его родине переводческой школы, которую создавали Кашкин и Песис, Дарузес и Топер и их соратники.
Письма и рецензии Норы Галь, впервые публикуемые в книге, наглядно выражают и подтверждают, какой кропотливой, вдумчивой и неустанной работы ума и сердца — да, и сердца! — требует это нелегкое, но в итоге благодарное поприще, поприще творчества и сотворчества, поисков и счастливых открытий.
Друзья Норы Галь — от знавшей ее с детских лет Евгении Таратуты до ее ученицы и соратницы Раисы Облонской, от дочери ее ближайшей подруги, так рано ушедшей Фриды Вигдоровой, — Александры Раскиной, — до ставшего ее верным другом писателя Бориса Володина, и, конечно, воспоминания дочери Норы Галь Эдварды Кузьминой — рисуют то, что принято называть житейским обликом замечательной переводчицы. И оказывается, этот облик нерасторжим с ее обликом художника: в дружбе, в семье, в воспитании дочери и внука Нора Галь была все тем же одухотворенным творческим человеком и с той же принципиальностью, с какой она отстаивала перед редакторами или коллегами право на свое прочтение и понимание книги, фразы, слова, она боролась за то, чтобы помочь неизвестному, прикованному к постели, живущему в провинции талантливому переводчику, гневно откликалась на выпады литератора, исказившего облик смелых и одаренных писателей-фантастов, воспитывала вкус своих близких, внушала им любовь к искусству. Трудно, пожалуй, написать монографию типа “Жизнь и творчество Норы Галь”: союз “и” тут неуместен. Ее творчество было ее жизнью, а жизнь — как бы частью творчества. Творческий заряд Норы Галь был столь силен, что его хватило на два поколения: и дочь ее, и внук стали филологами, литераторами — это уже, можно сказать, династия. В книге сообщается, что именем НОРАГАЛЬ названа малая планета — что ж, это планета не без спутников!
Книгу о Норе Галь составил и подготовил к печати ее внук, поэт Дмитрий Кузьмин, с исключительной, на наш взгляд, точностью и добросовестностью (за которыми стоят еще и любовь и долг) снабдивший ее научно-справочным аппаратом: все примечания и сноски дотошны, верны, учитывают все новое, что возникло в изданиях Норы Галь и после ее кончины, восстанавливают пропущенные или изъятые при первых публикациях абзацы и строки.
Завершает эту книгу библиография, занимающая 12 книжных страниц в два столбца! Читаешь ее с непроходящим интересом: сколько чуть ли не с детства любимых книг англоязычных и франкоязычных авторов она в себя вместила! Классики и современники, реалисты и фантасты, утопии и антиутопии, повести для взрослых и для детей… Среди знаменитых и славных имен встретилось мне в этой библиографии имя менее известного автора, чья книга в свое время меня глубоко поразила: роман американского писателя Декстера Мастерса “Несчастный случай”, опубликованный в переводе Норы Галь в “Иностранной литературе” в теперь уже далеком 1957 году. Это была первая прочитанная мною книга об опасности тесного общения — даже в лаборатории — с ядерными материалами, о лучевой болезни, которую тогда еще не умели лечить… Много позже появился наш фильм “Девять дней одного года”, а еще спустя четверть века — грянула чернобыльская катастрофа… Зорким глазом Нора Галь приметила одну из первых повестей об этой угрозе — и донесла сигнал тревоги до отечественного читателя…
Книга о Норе Галь — не только дань памяти взыскательного художника и прекрасного человека, “хранителя огня” всечеловеческой культуры. В нынешние времена, когда книжный рынок вновь заполонили переводы, сделанные либо жаждущими быстрых денег ремесленниками, либо слишком торопливыми литераторами, подгоняемыми издателями-коммерсантами, творчество Норы Галь и ее товарищей по высокому классу художественного перевода — пример, надежда, оплот истинного искусства в разливанном море халтуры и невзыскательности. Нора Галь из тех, о ком хорошо сказал Александр Межиров: “делатели ценностей — профессионалы”. Пена рано или поздно схлынет, мишура сотрется, истинные ценности останутся надолго. Пусть прочитают эту любовно созданную книгу о Норе Галь — иные восхитятся, а иные (из переводческого цеха) да устыдятся. Ибо эта книга не только о таланте художника, но и о его высокой совестливости.
Лазарь Шерешевский