Русский европеец
Опубликовано в журнале Знамя, номер 5, 1998
Покушение продолжается, подсудимый оживает
Борис Поплавский. Покушение с негодными средствами: Неизвестные стихотворения. Письма к И. М. Зданевичу./ Сост. и предисл. Режиса Гейро. — М.: Гилея — Дюссельдорф: Голубой всадник, 1997. — 158 с. 1000 экз.
Борис Поплавский — выдающийся русский поэт и прозаик. Родился он в 1903 году. Семья была обеспеченная, но атмосфера в доме была мрачная. После революции Поплавские эмигрировали. Борис жил сначала в Константинополе, потом в Париже. Жил нищенски, легко давал деньги. Работать шофером или слесарем (как многие другие эмигранты) не хотел — берег время для сочинения и ученых занятий. Человеком был необыкновенно образованным. Погиб в 1935 году при невыясненных обстоятельствах. Написал очень много, издано далеко не все.
… Уж падает в кулисы лес
картонный Валятся замки из папье-маше
Из чердаков ползут в дыму драконы
И сто других уродливых вещей
Стреляют пистолеты хлещут
шпаги И пушки деревянные стучат
Актёров душат черти из бумаги
Вся труппа весь театр разгромлен
смят И в бутафорском хаосе над нами
Что из-под кресла в ужасе глядим
Шагает мёртвый сторож с орденами
Из трубки выпуская чёрный дым.
Это было написано в середине 1920-х годов, до прозы Набокова. А опубликовано впервые это стихотворение только что, в книге, которая вышла в Москве. Впервые напечатано 28 стихотворений — среди них есть очень значительные.
Мы в гробах одиночных и точных
Где бесцельно воркует дыханье
Мы в рубашках смирительных ночью
Перестукиваемся стихами
Поплавского высоко ценили люди разных, даже противоположных взглядов: консерватор, постоянно обращенный к истории мировой культуры, — Дмитрий Мережковский; атеист и антифашист Илья Зданевич — замечательный поэт, прозаик и драматург, до революции — первооткрыватель творчества Пиросмани; Владимир Набоков. Спустя много лет после смерти Поплавского в книге “Другие берега” Набоков сокрушался, что не оценил его при жизни, и назвал “далёкой скрипкой среди близких балалаек”. Мережковский с большим интересом, на равных, спорил с Поплавским на сложнейшие философские темы. Зданевич назвал Поплавского “патентом на благородство” русской эмиграции.
При всех этих оценках Поплавского печатали довольно мало. В Париже при жизни ему удалось напечатать только один сборник стихотворений, при этом издатели выбросили многое из рукописи. Романы “Аполлон Безобразов” и “Домой с небес” Поплавскому при жизни напечатать не удалось. Их и после его смерти долго не удавалось опубликовать — трагическая прямота и свобода высказывания в них отпугивали эмигрантских издателей. Практически полностью они были изданы только в книге, которая вышла в 1993 году в Петербурге.
Поплавский, видимо, в чем-то обогнал свое время, поэтому настоящий интерес издателей к его творчеству обозначился только в 80—90-е годы. В США вышло трехтомное собрание сочинений (далеко не полное), в России выходят сборники. По сути, только теперь мы встречаемся с творчеством Поплавского в более или менее полном объеме и можем оценить его масштаб. Сборник “Покушение с негодными средствами” — очень важное явление в этом процессе.
“Жили… мы стихами Поплавского”, — писал Зданевич о жизни своей и своих друзей в 1920-е годы. “Мы” — это круг авангардистски настроенных поэтов и художников русской эмиграции. В этот круг, кроме Зданевича, входили такие известные художники, как Наталья Гончарова, Михаил Ларионов, Хаим Сутин, и менее известные, но тоже очень интересные — художник и писатель Сергей Шаршун, поэт Александр Гингер и другие. Художники стали известны во Франции относительно быстро: в те годы и французское авангардное искусство переживало расцвет, действовали и активно развивались дадаисты и сюрреалисты. Писателям было гораздо труднее: у русских издателей-эмигрантов вкусы часто останавливались на дореволюционной литературе. Журнал “Числа”, посвященный новому искусству в эмиграции, выходил всего несколько лет. Не только в России, но и в других странах авторы этого круга до сих пор малоизвестны и мало исследованы. Многие тексты не изданы до сих пор.
Поплавский тоже вышел из этого круга — впоследствии он стал, может быть, самым знаменитым из них. В 1930-е годы он был уже не так близок со Зданевичем, но всю жизнь был авангардистом. В случае Поплавского это означает: он открыл — или, точнее сказать, все время открывал — новые возможности высказывания в прозе и поэзии. Искал в слове, в стихотворстве свободу — в слове отчаянном, горьком и вместе с тем ироническом. Ирония в ранних текстах более заметна, чем в поздних. В поздних — простота, ясность, жесткость и одновременно какая-то детская доверчивая неправильность — например, в рифме. Вот, для сравнения, из позднего Поплавского:
… На бронзовой дороге над водою
Мы говорим, рождённые в аду,
Спасённые ущербом и судьбою,
Мы взвешиваем в небе пепел душ.
Теряется река за островами,
Купальня млеет солнечным пятном,
Скрывается Сибилла за словами.
Жизнь повторяется. И снова
не о том. Спокойно, отдалённо, неподвижно
С камней моста Ты щуришься
на свет. А там, вдали, стирая наши жизни
Проходит облако и снова счастья
нет. В книге “Покушение с негодными средствами” представлен Поплавский 20-х годов — времен наиболее тесной дружбы со Зданевичем. В книге напечатаны стихотворения, найденные в парижском архиве Зданевича — лишь немногие из них были напечатаны в сильно отредактированном виде в 30-х годах. Другая, не менее важная часть книги — письма Поплавского Зданевичу и статья Зданевича памяти Поплавского.
“Покушение с негодными средствами” — общее выражение Поплавского и Зданевича. Зданевич назвал себя и Поплавского “идеологами поэзии как покушения с негодными средствами”. Покушение — на что? На побег из суетной круговерти повседневности, из того вечного мельтешения, в которое погружена душа. Поэзия не позволяет обрести свободу, но все время о ней напоминает — и, может быть, именно эти бесплодные попытки и есть путь к свободе, непрямой, тягостный и опасный. Но это единственная возможность стать живым.
Лишь пять шагов оставлено
для бега, Пять ямбов, слов мучительная нега,
Не забывал свободу зверь дабы.
(Из сонета 1925 года “Покушение с негодными средствами”, опубликованного ранее и потому не вошедшего в новую книгу.)
Поплавский — невротичный, неровный, мятущийся человек, но при этом необыкновенно глубокий и настоящий. Он вызывает уважение и, в конечном счете, доверие — и в поэзии, и в письмах. В нем не было внутренней позы и стремления заменить поиски готовой идеологией.
Книга Поплавского позволяет заполнить важный разрыв в истории русской литературы ХХ века. Она позволяет увидеть явные переклички между новаторскими поисками в русской эмиграции и в СССР — между Поплавским и такими авторами, как Даниил Хармс, Константин Вагинов, Александр Введенский. Переклички не буквальные, но явственные. Становится возможным представить историческую преемственность русской литературы напряженного личного эксперимента — футуристический этап, следующий, представленный творчеством обэриутов, Поплавского и иных; другие варианты — “подпольный авангард” Георгия Оболдуева и Алика Ривина, авторов тоже незаслуженно малоизвестных.
Аналогичную роль в восстановлении традиции играет и прозаическая (в основном) книга Поплавского “Неизданное”, вышедшая в 1996 году в “Христианском издательстве” в Москве. Кажется, это парадоксально — преемственность традиции новаторства. Но литературовед И. О. Шайтанов — правда, по другому поводу — справедливо заметил, что ныне уже можно говорить о традиции русского авангарда, о том, что авангард не только отвергает некоторые ценности прежней литературы, но и отстаивает и воссоздает позитивные ценности.
* И — опять по другому поводу, но на ту же тему: “Литература — не вера, а тогда уж — обращение в веру, и каждый раз заново” (В. Н. Некрасов, “Объяснительная записка”).Поразительный документ — письмо № 5, которое “похоже на манифест, причем манифест, адресованный только одному, близкому человеку” (из предисловия Режиса Гейро).
“…Только по интонации узнается истинное благородство, оно же есть верховная инстанция всякого литературного и жизненного сомнения. Ибо каждое бытие имеет свое тайное, подспудное, подводное звучание, но чаще всего мы совершенно глухи к явственному в небе пению звезд и довольствуемся лишь их анекдотически мерцающей во мраке формой… И сколько раз меня ужасало неизмеримое расстояние, которое отделяет души людей и одну “психологическую реальность” от другой. И во сколько раз ослабевает свет, прежде чем долететь от своего источника до зрителя, а звук — тот угасает на значительно меньшем расстоянии, так что нужно с величайшим трудом добиваться мистической тишины, чтобы расслышать самый “голос молчания” — это прекраснейшее… пение душ, таких, какие они там, у себя дома, на небе”.
Рукописи Поплавского подготовил к печати и откомментировал французский славист Режис Гейро. Книга подготовлена очень профессионально. Полиграфически же она сделана просто замечательно: с репродукциями рисунков Поплавского, с факсимиле автографов. Отличная обложка — с репродукцией птицы, нарисованной Поплавским. Следует очень высоко оценить эту работу — ее провели художник Сергей Стулов и руководитель издательства “Гилея” Сергей Кудрявцев.
Книга — первая в серии “Правительство поэзии”. Как сообщил нам С. Кудрявцев, в дальнейшем в этой серии планируется выпускать книги авангардистов русской эмиграции — таких, как Илья Зданевич, Сергей Шаршун и другие. Некоторые из текстов предполагается напечатать впервые.
Илья Кукулин