Стихотворения
Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 2, 2025
Константин КОМАРОВ
Поэт, литературный критик, литературовед. Родился в 1988 г. в Свердловске, окончил Уральский федеральный университет им. Б. Н. Ельцина. Кандидат филологических наук. Как поэт и литературный критик публиковался в литературных журналах «Дети Ра», «Зинзивер», «Дружба народов», «Урал», «Звезда», «Нева», «Октябрь», «Знамя», «Новый мир», «Вопросы литературы» и др. Постоянный участник Форума молодых писателей «Липки» (2010–2024). Автор нескольких книг стихов («Почерк голоса», «Только слово», «Невеселая личность», «Соглядатай словаря», «Фамилия содержанья», «Безветрие», «От времени вдогонку») и сборников литературно-критических статей «Быть при тексте», «Магия реализма». Член Союза российских писателей, Союза писателей Москвы, Русского ПЕН-центра. Победитель «Филатов-феста» — 2020. Лауреат премии «Восхождение» (2021). Финалист литературных премий «Дебют» (2013, 2014), «Лицей» (2018, 2021), «Новый звук», «Белла», Премии им. Бажова и др. Лауреат премий журналов «Нева», «Урал», «Вопросы литературы».
* * *
Траектория кривая
нарушает строй,
в небе взрывом вызревая
для земли сырой.
Спи, зрачком потертым тронув
траурный рассвет,
в дреме растворяя дронов
пламенный привет.
День, обкусанный войною,
взят на карандаш.
И омыт взрывной волною
времени пейзаж.
* * *
Дома дымного насельник,
что ж ты сплющился и сник?
Песни плесени осенней
в глотку летнюю плесни!
Чем страшнее, тем успешней
находиться на краю.
Это вышний воздух вешний
заполняет кровь твою.
Это от твоих прогулок
по вселенной занятой
каждый встреченный проулок
скрючивался запятой.
Ты ж о том и пел, болея,
вкривь и вкось кроя кровать,
ибо нам, гипербореям,
не пристало горевать.
Вынырнувши из девайсов,
загребая воздух ртом,
не сдавайся, не сдувайся,
оставайся на потом!
* * *
Завоняет — только троньте —
загнивающей айвой
лишний, словно франт на фронте,
полый дискурс речевой.
Музыкой взрывной измотан,
зуб вонзая в баблгам,
лупит музыкант по нотам,
как защитник — по ногам.
Но когда кредит погашен
тишиною — он в момент
уберет в глухой загашник
свой шумливый инструмент.
Музам не раздали ружья,
вот и катится наш день —
от дрожащей пьяной дружбы
к повреждающей вражде.
И взыскуя серой платы
за непрошеный постой,
тени рыщут у палаты —
платной, пыточной, шестой.
* * *
Полушепотом, только губами
Расскажи мне о том, как с нуля,
Спесь у Хаоса чуть поубавив,
Возникает из слова — земля.
А из этой земли прорастает,
В форме дерева или горы,
Все, что хочешь, здесь схема простая:
Так богами творятся миры.
Ты молчишь и с собою уносишь
Эту смертную дикую страсть.
И качается циферка 8,
И готовится набок упасть.
* * *
Плыву, как в триреме,
в любимой норе,
термометра тремор
силен в сентябре.
Мне больше не надо
ни встреч, ни погонь.
Я, как терминатор,
спускаюсь в огонь.
В своей полувере
я здесь испокон,
хожу в пуловере
курить на балкон.
И пробую речью
сказать, что хочу,
и свет огуречный
дыханьем горчу.
Как остов состава,
ржавеет стена,
похмельная слава —
со мною сполна.
Тепло отпевает
больная листва,
душа отпивает
глоток естества.
И — выжимкой духа —
слеза налегке,
как сонная муха,
скользит по щеке.
Сомненье не плющит,
не торкает стыд.
А вечером Пущин
меня навестит.
* * *
Когда ты в чистую страницу
вворачиваешь слова винт,
местоименья прячут лица
и делают глаголы вид
столь глупый и несовершенный,
что совершенней не найти,
и каждой строчки завершенье —
начало нового пути
туда, откуда нет возврата —
никак, ни под какой залог —
и это небольшая плата
за то, что ты сейчас замолк
и окунулся в безглагольность,
как будто в прорубь головой,
чтоб наконец расслышать голос —
уже практически не твой.
* * *
Я слышу только ультразвуки
из дальних внутренних уганд
и костные хрящи разлуки
перешибаю наугад.
И — ни стратег уже, ни трагик,
ни прорицатель боевой —
я знаю высыханье влаги
в вальхалле тела своего.
Какая кровь? Какая сперма?
Раскаялся былой маньяк…
Теперь — сплошной звенящий Лерма
да негасимый мой Маяк.
Но и на этом на пределе —
нелегитимном, нулевом —
я все же остаюсь при деле,
как при раненье пулевом.
И, как бы в горле ни першило
от варева сухих лексем,
я верую, что так паршиво
бывает далеко не всем.
Вот потому и все невстречи,
весь алфавит — от а до ю —
я сыплю зернышками гречи
на темя потемневшей речи.
И время неумело лечит
гордыню горькую мою.