Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 2, 2025
Константин Комаров, «Стихи о русских поэтах»
М.: Издательский дом «Зебра Е», 2024
История русской литературы знает немногие примеры критических высказываний, осуществленных поэтическими средствами. В 1928 году в стихотворной повести Ильи Сельвинского «Записки поэта» читатель нашел развернутую вступительную статью критика Галицкого к посмертному сборнику стихотворений безвременно погибшего поэта Евгения Нея. Статья вымышленного критика о стихах вымышленного поэта была написана в той же манере, что и вся повесть Сельвинского — разработанным конструктивистами своеобразным прозаизированно-раскачанным тактовиком. Уже в иную литературную эпоху, в 1964 году, Леонид Мартынов предварил свой собственный сборник избранных переводов небольшим стихотворным очерком «Проблема перевода» — ставшим одной из вершин мартыновской поэзии поздних лет. В 1970 году Александр Кушнер пишет стихотворение «Вместо статьи о Вяземском», давшее начало целому ряду стихотворений нашего выдающегося современника о дорогих его сердцу стихах и поэтах.
Речь идет не о попытке очертить в стихах портрет того или иного поэта — современника ли, предшественника (в противном случае примеры можно было бы множить без конца), но именно о той нагрузке, которые берут на себя стихи, готовые соревноваться со слогом прозаическим на поле критики и эссеистики.
Можно обратиться и к работам более объемным, выраставшим в циклы и книги. В 1999 году вышла последняя книга поэта и критика Льва Озерова «Портреты без рам». То была книга мемуарных эссе в стихах, в которой размышления об искусстве и времени всякий раз оказывались сфокусированы на судьбе того или иного художника, которого знал Озеров. Своего рода критическими статьями и блистательными нелицеприятными разборами являются непревзойденные пародии 1920–30-х гг. Александра Архангельского.
Я касаюсь здесь, разумеется, не всех косвенных предшественников Константина Комарова, выходящего к читателю с книгой «Стихи о русских поэтах». Как и всякая подлинная книга, работа эта не возникла на пустом месте — равно как не было и готовых лекал, по которым она могла быть скроена. Есть лишь одна определяющая общность. В основе всех названных работ лежит своеобразное правило трех единств: читатель — критик — поэт.
«Стихи о русских поэтах» — прежде всего итог вдумчивого читательского взаимодействия с любимыми стихами. Перед нами как бы происходит кристаллизация читательского опыта — за стихами вырастает образ того самого Читателя стиха, о котором поэт сказал: «Читатель стиха — не просто читатель. / Читатель стиха — артист». Отсюда мы переходим к «артистической», художественной стороне дела — к тем особенностям и принципам, по которым строится эта книга своеобразных поэтических эссе. К. Комаров нашел свою форму, свой стих, если угодно, свой метод в создании портретов столь разных поэтов, собранных под одной обложкой.
Обо всех поэтах — будь то Тютчев или Кручёных, Заболоцкий или Башлачёв, Горбовский или Рыжий — Комаров пишет в пяти строфах общим объемом в двадцать строк (намек на пушкинский «Памятник»?). Многообразие эссе цементируется единством стиха. Если Комаров-читатель пропустил через себя всех названных и неназванных поэтов, их стихи, биографии, критику и исследования о них, то Комаров-поэт будто заново впускает их в свой стих — предоставляя им самим дело наполнения каждого стихотворения-посвящения. Более того: в отдельных случаях он как бы «делит» с ними поэтику, максимально сокращая расстояние между портретом и оригиналом. Но стих при этом остается своим, комаровским, пишет ли поэт о Жуковском или Анненском, о Блоке или Пастернаке. Все портреты поэтов набросаны одним узнаваемо-отточенным звуковым карандашом, что, в конечном счете, и дает право К. Комарову браться за такую рискованную задачу — взваливая на плечи стиха исследовательско-антологический груз.
Я сознательно употребляю тут слово «набросаны», памятуя о словах другого поэта: «Чем тоньше схвачены черты, / Тем отдаленней воплощенье». У Комарова случай обратный, он не корпит над выведением отдельных черт, его портреты беглые, стремительные и — всегда — живые. Пожалуй, уместно здесь использовать озеровское выражение «портреты без рам» — в лучших посвящениях Комарова «образ, в слове явленный» оказывается ассоциативно спрессован до такой степени, что, лишь прикоснись к нему внимательный читатель, раскрывается во все стороны, захватывая как собственно поэтический, так и биографический, историко-литературный и проч. планы и контексты. Поэт сжимает в стихотворении самое главное, оставляя, по законам поэзии, одни только необходимые слова, которые порой работают в читательском сознании не менее действенно, чем обширные литературоведческие изыскания.
Сколь обособленно стоит каждый портрет в галерее Комарова, столь, одновременно, трудно выделить какой-либо из них. Можно, скорее, говорить о выборе поэтов — выборе живом, пристрастном, иногда, что называется, «дискуссионном» (так и слышу вопрос такого же, как Комаров, пристрастного читателя: почему-де есть стихи про поэта X и нет — об Y и Z?!), но никогда не исходящем из тех или иных идеологических схем и перестраховок. Это — искренний выбор неравнодушного читателя стиха, поэта, ощущающего себя наследником всей русской поэзии сразу, без деления талантливых поэтов прошлого на «своих» и «чужих». Разумеется, далеко не все читатели, вслед за автором, назовут среди своих любимых поэтов именно эти, выбранные им, пятьдесят фамилий. Лично мне, скажем, в этом смысле ближе начало и середина книги, а кто-то, уверен, начнет читать ее с конца. Едва ли, однако, найдется читатель поэзии, для которого большинство встающих с этих страниц живых имен — «пустой для сердца звук».
Сказав обо всех, в не меньшей степени Константин Комаров, как и подобает поэту, сказал о себе. Заставив нас взглянуть на своих героев сквозь призму его поэтических эссе, сам он — поэт и критик — по-новому открылся перед нами: как острый читатель и слушатель стиха, синтезировавший принципы своей многолетней работы в поэзии и критике.
И последнее. Я сознательно избегаю цитат, боясь вырвать из контекста, из общей пряжи «почвы и судьбы» ту или иную нить. Контекст здесь — пути поэзии и времени, ни больше ни меньше. Будущие читатели, критики и, понадеемся, исследователи этой книги возьмут от нее каждый по столько слоев, сколько «смогут унести». Хватит всем. И еще останется.