Стихотворения
Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 1, 2025
Олег РЯБОВ
Поэт и прозаик. Родился в 1948 году в городе Горьком. Окончил радиофак Горьковского политехнического института им. А. А. Жданова. В настоящее время — директор издательства «Книги», главный редактор журнала «Нижний Новгород». Член Союза писателей России. Живет и работает в Нижнем Новгороде.
* * *
И эту осень встретил без тебя.
Она пришла с туманами, с дождями,
Как в прошлый раз: внезапно и нежданно,
Одежды лип надсадно теребя.
С бессонницей, с сомненьями в душе,
Пришла, подчас свергая в безнадежность.
А жить-то — это нужно или можно?
А жить — это еще или уже?
Уже покрикивают в поднебесье гуси
И тянутся веревочкой на юг,
Кричат, кричат печально — не поют,
И в этих криках очень много грусти.
А думается: если б, вот бы мне,
Но никогда мне так вот не подняться,
И нет — не потому что не пятнадцать,
А потому что не с кем! Значит — нет!
Так значит — одиночество и ночь,
А за окном: дождь, сырость, ветер, слякоть.
Кому-нибудь в манишку бы поплакать,
Да и поплачу — не исключено.
Поплачу по-мужски: без слез, без слов,
Без поиска сочувствия чужого —
Нельзя делиться чувством сбереженным,
Оно для этого так трепетно мало.
* * *
Мне кажется, ты бродишь по ночам
И чем-то там гремишь себе на кухне.
Остыл очаг, твоя свеча потухла.
А я — я просто очень осерчал.
Почти что не дышу, боясь спугнуть
Твое присутствие: не по-хозяйски редко
Заходишь ты — скорее, как соседка,
И не как к другу, но и не к врагу.
Тут, в темноте, я слышу, как ты дышишь,
Шуршишь в бумагах за моим столом…
Увы, все это дождик за стеклом
Да ветер, что живет у нас на крыше.
И все же мне так хочется сберечь
Твое дыханье и твое шуршанье,
Которые мне — как напоминанье,
Что больше нет, не будет личных встреч.
Лежу, раскрыв глаза, боюсь заснуть;
Пусть будет это мнимое общенье:
Не возвращенье и не посещенье —
Я обманусь хотя б на пять минут.
Поверив в то, что не было разлуки,
Уговорю себя, что можно, нужно спать
И там во сне уже опять искать
Твой голос, твои губы, твои руки.
* * *
Прикурю от солнца сигарету,
Зачерпну из облака вина
И рвану гулять по белу свету,
Прыгнув из открытого окна —
Только не почувствую полета,
Грохнусь оземь родную свою.
Там, в сырой земле, ты ждешь кого-то —
Может, душу грешную мою?
Что тебе теперь мои заботы?
Ты теперь не плачешь? Хорошо!
Ждешь меня? Или еще кого-то?
Я приду — иду пока еще!
Замер мир в безмолвном ожиданье,
Ты теперь вне времени — увы.
Май гудит вишневыми садами,
Небо дразнит соком синевы.
АВВАКУМ
Особенно весной, перед рассветом,
Услышав крик летящих лебедей,
Я вспоминаю старую легенду,
Я вспоминаю Пустозёрск и пустошь.
Вот вековой острог среди замшелых
Огромных неподвижных валунов.
А выше, на оттаявшем пригорке,
Где каплями брусника проступила,
У сруба свежего — елового и в льдинках —
Четыре смоляных столба чернели.
Готовых, чтоб…
Стояла тишина.
Какая тишина тогда стояла!
Как будто бы во сне.
И только где-то,
В бездонной высоте,
На неизвестной никому пока что ноте
Звенела птица.
Четыре узника, закопанных по горло,
Четыре земляных и безъязыких…
(Точнее: безъязыких было трое —
Не сжалилась, а дрогнула рука
У палача, когда он вырывал
Источник скверны против православных.)
…Четыре земляных и безъязыких
Недоуменно слушали ту птицу
И радовались бесконечной ноте,
Которая плыла над Пустозёрском,
Символизируя последнюю зарю.
Всегда,
Во все века,
У русских в сердце
Должна быть вера в то,
Что есть на свете
Добро и правда.
И лишь веря в это,
Возможно дальше жить, бороться, мыслить!
Такая это огненная вера.
Как при Нероне первых христиан
Обматывали ветошью и шерстью
И, поджигая, гнали впереди,
Чтоб освещать дорогу ночью войску,
Так тут — такая огненная вера.
В любые годы, трудные, быть может,
С какой-то точки зренья, но в любые,
В России каждый рад и каждый хочет
Гореть, как факел, или вспыхнуть спичкой.
Стрелецкий голос, как пила,
Внезапно:
«И за великие хулы на царский дом…»
Потом к столбам их повели на гору
Полузаснеженную.
Было все готово:
Солома, пакля, хворост и дрова.
Внизу темнели люди, но немного
И небольшие, все куда-то шли
И останавливались, и чего-то ждали.
Вот здесь, под Пустозёрском, в это время.
Взметнулся вверх огонь
сквозь дым смоленый,
И бороды взметнулись, а глаза —
Не боль, а удивленье в них горело.
И радость, может быть.
Какая тишина потом стояла!
Озябло сердце. Вот она, любовь
Моя открылась —
Так не земляными
Червями были вы,
А корнем вечным
Моей любви…