Стихотворения
Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 6, 2024
Игорь ГРИГОРОВ
Поэт. Родился в г. Арсеньев Приморского края. Окончил Ленинградский горный институт. В настоящее время генеральный директор ООО «Севергеосервис». Живет в Архангельске. Член Союза писателей ХХI века с 2013 года.
ОСТАНОВИТЬСЯ У ПЯТИ УГЛОВ
САНКТ-ПЕТЕРБУРГ
Вернуться — после долгих лет, зимой
В тот град, что славен белыми ночами,
Оставив путь далекий за плечами
Пред самой новогодней кутерьмой.
Остановиться у пяти углов,
Вдыхать твой воздух, полный снежной пыли,
Настоянный на хвойных иглах шпилей
И яблоках высоких куполов.
Здесь все, как прежде: облачная хмарь,
А вот атланты выглядят устало,
И, повстречав аптеку у канала,
Ты знаешь: рядом должен быть фонарь.
Светает поздно, но печали нет:
Мед фонарей к утру еще янтарней,
Откроются кафешки и пекарни
И запах кофе выплеснут в рассвет,
И будут в радость даже холода.
Прощаясь с ним, как с новогодней елкой,
Ты обещаешь: это ненадолго,
И уж наверняка — не навсегда…
ПУТЕШЕСТВИЕ
Бывает так, что сердце застучит,
Как шпильки старшеклассниц в переулке
Или трещотка флюгера в метель, —
И вот уже знакомые врачи
Рекомендуют пешие прогулки,
Скрывая эротическую цель.
А для тебя ходьба — как мир иной,
(Так от Печоры далека Онега),
Но, выполняя дружеский совет,
Ты движешься в ближайший обувной
И выбираешь тапочки для бега,
Сурово отвергая белый цвет.
А после — обживаешь ближний сквер,
Как ближний свет. Приобретаешь карту,
Изобретаешь правила игры,
Шаги считаешь, лодырям в пример,
И, офисну подобен Бонапарту,
Воюешь виртуальные миры,
Начав, конечно, с Польши. Учишь польский,
«Пшепрашем, пани». Путь, бесспорно, скользкий —
По берегам не столь пустынных волн:
Не помогает древнеримский опыт,
Когда идешь по краешку Европы,
Оставив одесную Корнуолл.
Ты продолжаешь двигаться, и твой
Сурок свистит Take five, глотая такты —
То птичья трель, то колокольный звон.
И ты, шурша осеннею листвой,
Свернешь за край ракушечного тракта,
Чтоб наконец увидеть Лиссабон.
Тебя встречает море, чаек крики.
Что ты Энрике, что тебе Энрике?
Луна — скорей эскудо, а не грош,
И ты целуешь на прощанье польку,
«Пшепрашем, пани». Пред тобою только
Атлантика, и ты по ней идешь.
О ДЫРЕ В КАРМАНЕ
В кармане вновь дыра, и некогда заштопать.
А за окном вчера убили старый тополь.
Пролаяла пила — и кроной о поребрик.
В нем не было дупла, но был он очень древним.
Звон ангельской трубы и радостен, и ясен.
Пожалуй, тополь был действительно опасен,
В осенний час огня казался небу ровней…
А крона у меня сейчас еще огромней.
И мне моя страна не слишком мягко стелет.
В небесных письменах осенних свиристелей —
Все прошлые века. А в небе — вот обидно —
Такие облака, что ангелов не видно,
И дней — наперечет, и время в бездну канет…
Вселенная течет через дыру в кармане,
Туда, где есть земля — ей грежу наяву я —
Где вечны тополя, и пил не существует…
ПРОВИНЦИАЛЬНЫЙ РОМАНС
Забытый Богом город, лес и речка,
Гостиницы высокое крылечко —
Пейзаж, в который просится овечка.
Свершив свои великие дела,
Ты был бы рад проститься с краем света,
Но не добыл обратного билета, —
Ни лошади, ни лодки, ни весла.
Вотще — аллегорические жесты,
Рассказы про Хабаровск. В ритме presto
Здесь не живут. Ну что ж, подобно местным,
Гляди, как, выпив солнце из ручья
И ни к кому особенно не ластясь,
Гуляет псина шариковой масти —
С ошейником, но, видимо, ничья.
На вес наживки ценящие слово,
Беседуют три верных рыболова,
Чья жизнь вполне прекрасна и без клева:
Их диспут о размерах поплавка
Основан сплошь на прецедентном праве.
Шуршит под каблуком нездешний гравий.
Дворняжий взгляд опаслив, но лукав.
Замешанный на чистом перламутре,
Водоворот свои бормочет сутры.
Восточное улыбчивое утро
Торгует апельсинами с колес,
В живой реке горит вода живая,
И луковица солнца вызывает
Поток немотивированных слез.
Глядишь на дивный свет в девичьих лицах.
Захочешь вдруг остаться и жениться.
Подумаешь: ну что тебе столица?
Скажи, на кой тебе все это, черт,
За сколько тетрадрахм ты бьешься насмерть?
Подумаешь… Вздохнешь, проверишь паспорт
И вызовешь такси в аэропорт.
ЗАВОДЬ
Заповеданной чащей, где плачет слезами людскими
Малахитовый мох, прорастающий сквозь рапакиви,
Не спеша привыкая к смолистому вкусу свободы,
Ты идешь, по-звериному чуя открытую воду,
И выходишь к реке. Видишь — заводь, кувшинки, стрекозы
Мельтешат над водой, стрекотание в многоголосый
Хор лягушек, подслушанный Аристофаном, вплетая.
Камышовая юбка сидит на реке, как влитая.
Ты поймешь, что достаточно прожил заботой вчерашней,
Срубишь дом из звенящего леса, возделаешь пашню,
Вспомнишь песни, что Господом были тебе недопеты,
И забудешь, зачем тебе две полустертых монеты —
Разве сплющить в блесну, чтоб потом привораживать рыбу,
Ту, что чертит окружности четче, чем люди могли бы,
Разрезая поверхность уснувшей реки плавниками,
Глядя в зеркало заводи из своего зазеркалья.
ЗАРИСОВКА
Квартира с видом на речной вокзал:
Прохладно даже в жаркую погоду.
Раскрыв иллюминаторов глаза,
Трамвайчики винтами пенят воду,
Уносит ветерок обрывки слов,
Волна шлифует каменные глыбы,
А чуть вдали счастливый рыболов
Глаза таращит на большую рыбу.
У рыбы чешуя, как жар горит,
И кажется — еще всего полшага,
И рыба с рыбаком заговорит,
Пообещает всяческие блага,
Мол, есть и злато, есть и серебро,
Чего ни пожелай — готова слушать…
А рыба вдруг распяливает рот —
И тишина закладывает уши.
КАРУСЕЛЬ
Может, позже и покажется странным,
Что когда-то было все в нашей власти:
К нам слетали чудеса на ресницы,
Ты считал, что карусель — просто транспорт,
Что готов тебя подбросить до счастья —
Как же славно с ветерком прокатиться!
Налегке, не обгоняя друг друга, —
Пусть внизу слегка волнуется мама,
Пусть смеется солнце клоуном рыжим,
И сначала все по кругу, по кругу,
А потом уже все прямо да прямо,
А уж после-то все выше и выше.
Что потом? Потом становится важным
У судьбы-индейки выиграть кастинг,
Наступают времена новоселий,
И когда тебе случайно однажды
Вспоминается дорога до счастья,
Ты в бессонницу идешь к карусели.
Только мир, что был твоим — взял и вышел.
Ты глядишь на прежних лет панораму
И затягиваешь туже подпругу.
И так хочется, чтоб выше и выше,
Или пусть хотя бы прямо и прямо,
А выходит все по кругу, по кругу…
ПРО МЕЧТУ
Искупавшись в потоке лет,
На жаровне полярных зорь
Сделай кофе, что крепче нет,
Да гляди, затуманив взор,
Как пытаются улизнуть
От забывшей себя земли
В океанскую синизну
Парусатые корабли.
В пене сливок купая нос,
Можно жмуриться и мечтать,
Представляя, что ты — матрос,
Или — что уж там! — капитан,
И команд твоих трубный глас
Громогласней, чем шторма рык…
— Не страшат ураганы Вас?
— Ураганы? Да нет, привык!
И пора б уже перестать
Сочинять себе судьбы зря,
Но мальчишкам нужна мечта
(И желательно — про моря),
Чтобы после они смогли
Повести караван судов
До макушки своей земли,
К восьмиклинке полярных льдов…
УТРО
В богатырской броне, восседая на байке лихом,
Ранним брезжащим утром ты выберешь путь на восход:
По широкому полю, что пешему не перейти,
Под сиянием звездных, игрой не окупленных свеч,
По высоким горам, что упали с расправленных плеч,
И цепями вершин заплели все прямые пути,
Мимо рек, что не так велики, чтоб качать корабли,
Мимо светлого леса, где сосны — лампады земли —
Освещают пространства, а в хмурые дни — времена.
Распуская тугие ремни часовых поясов,
Ты вращаешь земли перепачканное колесо
И все чаще глядишь в небеса. Облаков рафинад
Растворяется в розовом, делая сладким рассвет —
Он прекрасен под кофе. Что ждет тебя завтра — Бог весть!
Но сегодня и здесь для тебя золотою монетой
Солнце катится в небо, рисуя свою колею,
Байк поет свою песню, а ты сочиняешь свою —
Для чего же еще тебе ехать навстречу рассвету?
ТРОЙКА
Не ямщик с румяным лицом, а пират, ушедший от дел:
В ухе — золотое кольцо, нити серебра в бороде,
Хоть тулуп на сгибах потерт, но глаза, как угли, горят:
— Барин, поднимайся на борт, время выбирать якоря!
Поднимайся, барин, скорей! Тройка у меня — видишь сам —
Бригантина снежных морей! Гривы лошадей — паруса,
Полетим по снежным волнам, оседлав шальные ветра, —
Даже черт не брат будет нам! А дорогу сам выбирай:
Хочешь — заводь тише травы, где кувшинки в тихой воде,
Где небес бездонная высь тонет в тихом омуте, где
Встретишь и тепло, и покой, а возможно — даже любовь,
И раскрасишь дом над рекой золотом поспевших хлебов?
Хочешь — будут бурными дни, ты вдали увидишь сквозь мрак,
Как горят таверны огни, на ветру полощется флаг,
И друзья бурлящей рекой приступом берут города —
Этот путь мне тоже знаком — сколько раз я правил туда!
— Хватит, — отвечаю, — родной, тратить красноречие зря!
Я готов в дорогу давно, поднимай скорей якоря,
Повернем два раза ключи, запирая в прошлое дверь,
Кони понесут, горячи, а куда — неважно, поверь!
Только бы лететь по краям, чтоб белели грив паруса,
Чтоб вокруг — Россия моя, и над ней — Господь в небесах…
* * *
Он был самым нелепым из племени певчих птиц:
Осторожную жизнь полагал дорогой привычкой,
Очень много читал. Чтобы помнить число страниц,
Электронную книгу закладывал жженой спичкой.
Он терял все подряд: кошелек, телефон, ключи,
Дом, работу, друзей, и себя самого порою.
А когда, встретив страшный сон, он кричал в ночи,
— Спи, малыш! — говорила она. — Я тебя укрою.
Рядом с ней он не видел ни боли, ни дней лихих.
Раздели на двоих — будет всякого горя мало…
Что бы он ни писал — получались одни стихи.
Но она ничего-ничего в них не понимала.
СЕДЬМОЕ НЕБО
Из желтого кирпича — вот такой каприз —
Мы выстроим дом на окраине тишины,
Откуда к седьмому небу — куда-то вниз,
А вверх — только тот чердак, где цветные сны.
Поселимся — ты без затей, и я без хлопот,
И станем, как следует мудрым, но молодым,
Глядеть, как гуляет по крыше наш старый кот,
Подмешивать к облакам сигаретный дым.
Мы выясним, что в нашем доме живет душа,
И есть привидение — как же ему не быть?
И я буду думать о будущем, не спеша,
А ты будешь, не спеша, украшать наш быт —
Осколками счастья, разбитого невзначай,
Обрывками сказок, оставленных на потом,
А если по крыше вдруг станут дожди стучать,
Мы будем сидеть у окна на троих с котом.
И будут водой дождевой утекать года,
И мы будем помнить по-доброму каждый год…
А старость придет — мы упрячемся на чердак,
И там нас она, разумеется, не найдет.