Рассказы
Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 4, 2024
Вячеслав ХАРЧЕНКО
Прозаик, поэт, критик. Родился в 1971 году в поселке Холмский Абинского района Краснодарского края. Окончил школу в г. Петропавловске-Камчатском. Выпускник МГУ им. М. В. Ломоносова. Стихи печатались в «Знамени», «Новой Юности», «Арионе», «Зинзивере», малая проза выходила в журналах «Октябрь», «Новый берег», «Волга» и др. Автор многих книг прозы. Лауреат Волошинского литературного конкурса. Книги рассказов неоднократно входили в короткие и длинные списки премий «Национальный бестселлер», премия им. Фазиля Искандера, премия им. Левитова и др. Рассказы переводились на немецкий, английский, китайский и турецкий языки. Живет в Симферополе.
ПОГУЛЯЛИ
Мы, конечно, погуляли. Без жен гуляли. Три дня. Нас в книжный отпустили, а мы в Ялту ездили, в Алупку, в Феодосию, в Красные пещеры лазили, на Чуфут-Кале поднялись.
И вот идем по набережной Алушты, Игорь видит павильон «Крымская косметика» и говорит:
— Надо зайти.
— Зачем? — спрашиваем мы с Сашей.
— Жена у меня крымскую косметику любит, — говорит Игорь.
— Ты думаешь, нас это спасет?
— Верь мне, — говорит Игорь.
Заходим в павильон и спрашиваем:
— А вот если три дня гулять без жен, то что надо купить, — а Игорь так тянется за кремом ночным за 300 рублей.
Продавщица на нас нежно и любя смотрит и говорит:
— Если три дня не были, то это вам не крем надо покупать, а целый набор.
— Набор, — удивленно спрашивает Игорь.
— Набор, — кивает продавщица и достает с верхней полки розовую коробку с ленточками за 4 тысячи.
— Поможет? — спрашивает Саша.
— Поможет, — любя говорит продавщица и достает еще две коробки. Саше и мне.
— А может, крем за 300, — говорю я, рассматривая коробку.
— Нет, — тепло и любя мотает головой продавщица.
Ну, купили мы и сели в такси, чтобы к женам ехать, а Игорь сел на заднее сиденье, затянулся и говорит:
— Если мы такие хорошие и коробки купили, то еще дня два гулять можно.
И мы поехали в Севастополь.
ЖУРНАЛИСТКА
Журналистка звонит с телевидения.
— Здравствуйте, Вячеслав Анатольевич.
— Здравствуйте, — отвечаю.
— Хотим сюжет снять.
(Вот, — думаю, — давно пора снять, десять книг написал, в Южном городе живу пятый год, премии дают всякие.)
— О ком? — в предвкушении спрашиваю.
— О коте вашем.
Я так и сел:
— О каком коте?
— О вашем коте, о котором вы рассказы пишете.
— А че о нем снимать, вы лучше обо мне снимите.
— О вас, — говорит, — никто смотреть не будет, а вот о котах все любят смотреть.
И кот такой сидит на тумбе, смотрит на меня и как бы спрашивает: «Ну вот, давай, Слава, проверим твое тщеславие».
Я подумал и отвечаю:
— Не может он сейчас.
— Почему не может? — спрашивает журналистка.
— Он обдумывает сюжет моего будущего рассказа.
— Так за вас рассказы кот пишет? Как это интересно! Какой поворот! За писателя рассказы пишет кот. Надо обязательно снимать.
Тут я не выдержал. Бросил трубку.
А кот так смотрит с тумбы и в его глазах читается: «Сволочь ты, Слава, сволочь».
ЮГ
Приходишь покупать стельки за 50 рублей. Тебе предлагают ортопедические за 1800. Ты говоришь, что с ногами у тебя все нормально. Продавщица меряет ноги, взвешивает ноги, долго рассматривает ноги, находит плоскостопие, вывих, мозоли, артрит и остеохондроз. Ты в страхе покупаешь ортопедические стельки. Дома вставляешь их в кроссовки, и вдруг оказывается, что там в центре специальный медицинский бугорок и нормально в них ты ходить не можешь. Просто болят ноги. Идешь возвращать ортопедические стельки. Продавщица на твой возврат смотрит уничижительно. Она говорит, что к бугорку надо привыкать месяц, другой. Снова напоминает о тех болячках, которые она же здесь, в закутке, и обнаружила. В страхе возвращаешься домой, пытаешься две недели привыкнуть. Не привыкаешь, второй раз несешь ортопедические стельки обратно, но, оказывается, срок возврата истек. Покупаешь у той же продавщицы обычные стельки за 50 рублей, несмотря на найденные этой же продавщицей болезни. Радостно носишь обычные стельки за 50 рублей.
МЫШЬ
Мышь во дворе завелась. В доме нет, а во дворе живет. В старой газовой плите, которую хозяин квартиры заменил на новую и оставил в углу двора гнить на улице. Вот там мышь и живет.
Смотрю на своего кота.
— Давай, — говорю, — иди поработай котом! Я о тебе столько рассказов сочинил. В рассказах ты и 20 мышей за раз поймал, и двух крыс, и гадюку, и на кролика покушался. Иди лови живую мышь!
Кот вышел во двор, подошел к газовой плите, сидит слушает мышиную возню.
И слушает так сладко-сладко, видимо, нравится ему звук мышиной возни.
В итоге мышонок вылез из газовой плиты, а мой кот вместо того чтобы схватить мышонка зубами, как даст ему лапой по лбу.
Но несильно. И вот сидят они посередине двора. Мой кот и мышонок.
— Хрен, — говорю тебе, — а не вискас, пока мышонка не поймаешь, чемпион прозаический.
А кот так смотрит на меня и в глазах читается:
— Отпусти меня, старче, я уже болен и стар, мне 15 лет, по человеческому лет 70.
— Ладно, — говорю, — иди к своему вискасу, все равно мышонок не жилец. Тут дворовых котов больше, чем мышей.
Ну и пошел кот в дом, а мышонок в газовую плиту.
ТУФЛИ
Увидел в магазине мягкие теннисные туфли без шнурков, любимой фирмы, которые только с ложкой надевают. У них еще есть общее название, но я все время забываю. Надел 43, жмет. Надел 44, большие.
— 43 расходятся, — говорит продавщица.
Взял 43, весь день ходил — больно большому пальцу на правой ноге.
«Расходятся», — зло так думаю.
Еще поносил пару дней и понес обратно, менять на 44-й.
Несу и думаю: «Совсем дрянь моя любимая фирма стала делать, фуфло китайское гонят».
Пришел в магазин.
— Ну-ка походите, — говорит продавщица.
Хожу, хожу.
— Жмет, — говорю, — несите 44.
А продавщица вдруг говорит:
— А что это у вас торчит?
— Что торчит? — спрашиваю.
— Картон торчит.
— Какой картон?
— Вы распорки картонные вынули?
— Какие распорки?
— Ну-ка, снимайте!
Я снял. Она сует руки в туфли и вынимает картонные распорки такие. Я смотрю удивленно и думаю: «Вот во что палец упирался».
Продавщица улыбается.
— Наденьте, — говорит.
Надел, хожу, счастье.
Иду домой — сияю. Думаю: «У меня еще одни туфли жмут, надо распорки вынуть».
КРАСНОЕ И БЕЛОЕ
Идешь такой усталый с работы, заходишь в Красное и Белое, и рука так и тянется к двум банкам пива Жигуль. И вдруг внутренний голос:
— А возьми, Слава, бутылочку шампанского Асти.
— С чего это? — офигиваешь ты.
— Ну зачем ты берешь это пойло, а тут красивый итальянский напиток.
— Так он стоит 1200 рублей, а пиво 53.
— Ну что тебе жалко? Тебе, что мало денег платят в банке?
— Так, — говорю, — выпьешь две банки пива и спать, а утром спокойно на работу, а с Асти, что?
— Что?
— Что-что. С Асти Мерседес нужен к дому, женщин легкого поведения, цыган, медведей, гитарную струну, какая потом утром работа?
— Да, — говорит голос, — один разврат у тебя в голове, а ты выпей Асти и спать.
— Откуда ты взялся такой умный в голове, — говорю, — может хотя бы Крушовицу вместо Жигуля.
— Нет, Асти, не торгуйся, — говорит голос.
И вот иду я домой, у меня в пакете полбуханки бородинского хлеба, кефир Домик в деревне, луковица, банка кильки в томате и бутылка итальянского шампанского Асти- Мартини.
ТАМАГОЧИ
У племянника умер тамагочи. Зная, что последнего известного мне тамагочи племянник назвал Дядя Слава (мной), я с горестью спросил, не Дядя Слава ли это умер.
— Неа, его пра-пра-пра-правнучка.
Меня обуяла гордость за Дядю Славу. Как он чертяка расплодился. Вроде тамагочи, а жизнь знает.
— Ее хоть хорошо похоронили?
— Да нормально, как всех.
— Как всех — это хорошо или плохо?
— Хорошо, — ответил племянник и вышел из чата.
И мне вдруг стало так тепло, радостно и немного грустно на душе. Где-то там, в глубине электронного пространства, хорошо похоронена пра-пра-пра-правнучка тамагочи Дядя Слава.
СУХОЙ ЗАКОН
В санатории, где я отдыхаю, у меня сухой закон. Сухой закон на целые 22 дня, но в санаторский магазинчик завезли копченую кету. Я не ел ее 25 лет с момента моего последнего прилета на Камчатку. В Южном городе продают соленую форель и семгу, а вот копченой кеты я никогда не видел.
Я встал возле витрины и долго рассматривал кету.
— Это же кета, — восторженно спросил я продавщицу.
— Да, лосось, — ответила не понимающая торжественности момента продавщица.
— Нет, нет, это кета.
Продавщица пожала плечами.
Кету надо есть с холодным жигулевским пивом, не надо портить вкус кеты немецким или бельгийским пивом. Только свежее заводское русское жигулевское пиво тонко и чувственно оттеняет вкус камчатской копченой кеты. В крайнем случае можно есть копченую кету с бутылочным тверским пивом Венское. Бутылочое тверское Венское как раз стояло в холодильнике санаторского магазинчика.
— А Венское у вас почем? — спросил я.
— 100 рублей.
— Что-то очень дорого.
— Сезон.
В итоге я совершил дурной поступок. Купил кеты и казахской кока-колы. Не делайте, не делайте так, ребятки! Это очень, очень дурной поступок.
КОНЦЕРТ
В день рождения я получил от санатория приглашение на концерт. Идти не хотелось, но мне пообещали подарок, поэтому я и пошел. Толп я не люблю, а там была толпа. Все первые, вторые и десятые ряды открытой площадки были заняты, но я нашел под кустом лежак и лег на него. Сцены не было видно, но было слышно. Тем более далеко от толпы. Артисты пели, танцоры танцевали, музыканты играли. В конце концов ведущий остановил концерт и сказал:
— А теперь поздравим наших именинников!
Зал захлопал.
— Громче, — сказал ведущий.
Зал громко захлопал.
— А теперь мы будем вызывать наших именинников.
Именинников стали вызывать на сцену, давать подарки и хлопать.
Вызвали и меня. Я не хотел идти на сцену (боюсь сцены), но за подарком вышел, встал с лежака и из кустов вышел на сцену.
Мне дали пакет и спросили:
— Кем работаете, Вячеслав Анатольевич?
— Тружусь, — ответил я.
— Хорошо трудитесь?
— Отлично тружусь, — ответил я.
— Любите наш санаторий?
— А то, — произнес я.
— Похлопаем Вячеславу Анатольевичу!
Все похлопали.
— Спасибо, — сказал я и пошел обратно в кусты на свой лежак, но лежак в кустах был занят каким-то старичком с палочкой.
Я посмотрел в пакет. Там была открытка.
Я снова посмотрел в пакет. Там опять же лежала та же открытка. Потом я посмотрел на лежак со старичком и подумал:
«Не верь, Слава, в дни рождения. Подарят открытку, а лишат лежака».
— Хорошо поют, — вдруг произнес старичок.
— Артисты, — сказал я, достал открытку и прочитал ее.
Мне желали счастья. Что может быть лучше счастья.
ССЫЛКА
В телеграм с незнакомого номера валится ссылка. Вместо того, чтобы молча заблокировать незнакомый номер, я без надежды на ответ пишу:
— Что это?
После долгого молчания мне неожиданно отвечают:
— Игра.
— А если это взлом?
— Нет игра, честно, не взлом.
— А зачем мне игра, я взрослый человек, мне 53 года.
— Поиграете.
— Не хочу.
— Можете даже не играть, просто нажмите ссылку, вам понравится.
Это все напомнило старый анекдот из 90-х о сомалийском компьютерном вирусе в электронном письме. «Здравствуйте, я сомалийский компьютерный вирус. Пожалуйста, скопируйте все файлы с жесткого диска Вашего компьютера и отошлите обратным письмом. Также просим разослать наш сомалийский компьютерный вирус еще 100 адресатам».
СКАМЕЙКА
В санатории сломалась скамейка-качалка на цепях. Отлетела спинка. Два дня валялась, а потом подошел мужичок-отдыхающий и без молотка починил.
Идет администратор, что ли, и спрашивает мужичка:
— Ты откуда?
— С Норильска.
— И что там делаешь?
— На заводе работаю.
— Надолго к нам?
— На две недели.
— А навсегда хочешь? Комнату дам, еда бесплатная, зарплата приличная.
И вот видно, как на лице мужика происходит невидимая борьба. Он, может, это море первый и единственный раз в жизни видит, по заводской путевке приехал, у него в Норильске снег лежит девять месяцев в году и мороз –40, он, может, инжир впервые в жизни попробовал день назад.
— А жену и детей можно? — спрашивает мужичок.
— Да можно, — чешет затылок администратор.
Мужичок оборачивается и смотрит на море. Колеблющаяся полоска воды сливается с небом. Тетки сидят в шезлонгах. Бегают два щенка. На пирсе спасатели таскают луфаря. И вот мужичок стоит, смотрит и вдруг оборачивается к администратору и говорит:
— Этого не может быть.
— Что не может быть? — спрашивает ошалевший администратор.
— Этого, — и обводит рукой пространство. Потом немного думает и добавляет:
— Нет, я к братанам на завод.