(К 90-летию Геннадия Айги)
Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 4, 2024
Александр БАЛТИН
Поэт, прозаик, эссеист. Родился в 1967 году в Москве. Впервые опубликовался как поэт в 1996 году в журнале «Литературное обозрение», как прозаик — в 2007 году в журнале «Florida» (США). Член Союза писателей Москвы, автор 84 книг (включая Собрание сочинений в 5 томах) и свыше 2000 публикаций в более чем 100 изданиях России, Украины, Беларуси, Казахстана, Молдовы, Италии, Польши, Болгарии, Словакии, Чехии, Германии, Израиля, Эстонии, Ирана, Канады, США. Дважды лауреат международного поэтического конкурса «Пушкинская лира» (США). Лауреат золотой медали творческого клуба «EvilArt». Отмечен наградою Санкт-Петербургского общества Мартина Лютера. Награжден юбилейной медалью портала «Парнас». Номинант премии «Паруса мечты» (Хорватия). Государственный стипендиат Союза писателей Москвы. Почетный сотрудник Финансовой Академии при Правительстве РФ. Стихи переведены на итальянский и польский языки. В 2013 году вышла книга «Вокруг Александра Балтина», посвященная творчеству писателя.
Действительность в стихах становится другой; изображение ее, помещенное в слове, кажется зыбким, данным по-новому, сложно и утонченно:
чтоб голову склонить
мой косогор печальный!
и волосы по ветру
как будто темью в воздух: все вдаль и вдаль — паденьем!
по ветру до могилы
(душа лишь одинокая — душа!)
и шевеленьем — шепот (с остатками рыданья)
с полынью — будто с явью
(как в-крохах-осязаемо!)
единственного в мире
(как будто — вот: душа! — и руку — будто в воду!)
и очень-моего
сырого одиночества…
Трудно разрывать стихотворения Айги для цитирования; они идут цельностью и целостностью, вовлекая в поток свой, расплавленно-клубящийся, иногда — напротив: солнечно-успокаивающий…
Вот душа: рядом же, а! в тебе, в другом, нет — все опять упирается в недра сырого одиночества.
Страшно ли?
Стремительные глаголы осиливают страх.
…Стихи Геннадия Айги возникают вспышками, перекликаясь и с тонкими контурами японской поэзии, и с экспериментами Хлебникова, и с игрою смыслов Дилана Томаса:
время падает на землю
более-зримым: снег —
поля раскрываются чтобы — чисто и ясно —
хоронить настроения —
(открыть — другие) — время — такое
(все — к свету!) —
и вдруг — снег — прошел
Время падения яблок… нет: крошки снега, внутри каждой снежинки мир… Айги, как Филонов, стремится разъять реальность на части, чтобы явить новую целостность.
Снег заметает все предметы, сыплется с потолков, покрывает обыденность, чтобы сделать ее необычной…
Так видел Айги.
Человек — в определенной мере — гарантия бытия, поэтому:
чистота тропинки
простота воды —
и такое небо — будто снится
этой выси — никому неведомая
очень — даже очень уж — другая
бедность ясная Земли —
в нас немного говорящей:
«пока мы в мире есть
дым — в трубах изб — играет»
И чистота, и простота сходятся, сияющими лучами наполняя мир, который представляет Айги температурой тайны: да, температура сердца и души должна быть повышенной для словотворчества, для мистерии поэзии…
«Бедная ясность Земли» врывается в сознание новым горизонтом: когда не — новой правдой, окрыляющей стоически-по-доброму…
К первотворению прикасаясь, волхвует на манер шамана поэт:
дом — или мир
где я в погреб спускался
белый был день — и я
за молоком — это долго держалось
спускаясь со мной: это был
день — как река: наплывающего
расширения света
в мир перекидываясь: я
события был — творцом
в возрасте
первотворений…
Переливаются разноцветно шарики слов.
Время тикает в висках, в сердце, напрягается в мышцах, никогда не кончаясь, играя деревенскими ходиками, оставляя поэтические дерзновения — ради новых прочтений, истолкований, грядущего понимания…