Стихотворения
Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 4, 2024
Александр ТРУНИН
Поэт. Родился в 1954 году в селе Кольцово Калужской области. Окончил русское отделение филологического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова. Автор четырех книг стихов и многих публикаций — в журналах «Волга», «Дружба народов», «Новый мир», «Город», «Дети Ра», «Зинзивер» и других. Член Союза российских писателей. Живет в Калуге.
СТАНСЫ
Земную жизнь пройдя на семь восьмых,
побегав, покружив, задумчив, тих,
живу в углу — своем, не на чужбине.
Земные блага делим на двоих,
а лишнего — ни капли и в помине.
То садовод, то записной рыбак,
вчера грибник и лесоруб сегодня —
мои работы — ни за грош, за так,
чтоб просто жить день ото дня свободней.
В июне лето кажется большим,
но скорый август истину откроет.
Что делать дальше, мы потом решим,
заранее загадывать не стоит.
Весь день плывут по небу облака,
такие тихие — не потревожат слуха.
Живу, дышу, гляжу издалека
на это небо, не мое пока,
щепотка плоти и росинка духа.
* * *
Следы вели в овраг и потерялись,
как будто он подпрыгнул и взлетел.
Я постоял, вздохнул, подумал малость
о сущностях разноприродных тел,
очнулся, огляделся — в одночасье
метель сравняла и мои следы.
Белым-бело, и это было счастье —
ни суеты, ни страха, ни беды.
* * *
Еще тепло, еще не верится
в приход тяжелых холодов.
На солнце бабочка невестится,
кузнечик скачет — будь готов.
И яблоко большое, спелое
на землю упадет вот-вот.
И облако босое, светлое
бежит по небу без забот.
* * *
Откроешь дверь — Полярная звезда
ничем не примечательна, но знаешь:
там лютый север, злые холода
и вечных льдов немыслимая залежь.
И скоро дрогнет равновесный ход,
внезапно ухнет в пропасть бабье лето.
Пальто примеришь — ничего, сойдет.
Достанешь шарф. И шапку — эту, эту…
* * *
В тишине осеннего простора,
сидя у дымливого костра,
вздумаешь: весна придет не скоро…
И о прошлом полыхнет тоска —
как в студеном призрачном апреле
в молодом заливистом огне
рукописи старые горели
и теплее становилось мне.
* * *
Шаткий бег электрички «Калуга-Москва».
Подходящее место — согласно билету.
За окном в ноябре моровая тоска.
Загляну в интернет, полистаю газету,
отключу, отложу, огляжусь — этот спит,
та в наушниках нежное слушает что-то…
Хорошо, что пока ничего не болит.
И всерьез ничего — ну почти — неохота.
Чем заполнить три долгих невнятных часа.
Мысли нет ни одной — ни единой — в помине.
Чу! Сквозь постук колесный и сквозь голоса
звуки скрипки — не шлягер пустой, не попса —
слышу двадцать четвертый каприз Паганини.
Что за странный такой молодой виртуоз…
Разве это народу…. — подумал невольно.
А скрипач – не смотри, что наивен и прост.
Так летает смычок, что становится больно.
И плывет по вагону озноба волна.
И слеза наплывает — сдержаться бы только,
надо вызов принять безмятежно и стойко,
но не сладить никак — и в глазах пелена.
Гаснет музыки резкий светящийся след.
Смолкла скрипка, шуршит перемятый пакет,
грустный мальчик спешит по вагону.
Потянулась рука и другая рука.
И сказал человек человеку вдогонку:
«Молодец» (оборвалась строка).
Расцветает солярис Москвы впереди.
Все реальнее — ближе и ближе.
Вот еще полчаса с замираньем в груди —
и тебя наконец-то увижу.
* * *
Дежурный дождь, патрульный ветер,
ноябрь похожий на тюрьму.
Всю ночь мечтаешь о рассвете,
в кромешную уткнувшись тьму.
Бессонница, мементо мори,
плывет тумана полоса,
сиянье солнца, лето, море,
Гомер, тугие паруса.
* * *
Разбирая старые архивы,
вижу, удивляясь сам себе,
как дороги наши были кривы,
но к единой вывели судьбе.
Люди, птицы, ветры и метели,
будний день, на пустяке пустяк.
Не смогли б, хотя б и захотели
эту встречу мы устроить так,
как случилось. В тусклом коридоре
встретились, болтали полчаса
ни о чем, верней, о всяком вздоре.
Но летело сердце в небеса.
* * *
Лежал. Не спал. Все думал о своем —
о том, как хорошо нам жить вдвоем
на серенькой окраине Калуги,
как утром просыпаемся, встаем,
пьем кофе, потрудившись, устаем,
гулять выходим по лесной округе,
как смотрим вовремя под ноги или вдаль;
о том, какой тяжелый календарь
и в прошлом был году и будет в этом —
что ни число, то новая напасть;
нам горечи хватает нынче всласть,
вот-вот, чуть-чуть — прощайся с белым светом.
Но снова утро, кашляет сосед
за стенкой. За окном уж много лет
один и тот же дворник, отпрыск юга,
лопатой бодро шаркает. Пора,
не сплю, не сплю. И радует с утра,
что время — есть.
И место есть — Калуга.
* * *
Поэт на даче вовсе не поэт.
Работы — край, ночами славно спится.
Пока погода, он встает чуть свет,
и каждый день как чистая страница.
Пойдут дожди, засядет за тетрадь —
слова, слова — лукавое мгновенье —
мелькают в голове, а не поймать —
без божества — увы! — без вдохновенья.
И бросит… Молча подойдет к окну —
глядеть, глядеть, как тучи гонит ветер
за серую ершистую Оку…
И вновь незавершенную строку
и так и этак в голове повертит.
Пустое… Он у слова не в долгу.
Десяток книг уже стоит на полке.
Но снова: я могу, могу, могу…
И заново: о вечности, о долге.
На небе вдруг появится просвет,
и дождик на мгновение замолкнет
и хлынет с новой силой…
А поэт?
Он вышел на порог, стоит и мокнет…